Страница 39 из 159
Но он все-таки оставался ребенком, и, как каждому в этом возрасте (а Коле тогда было чуть больше десяти лет), ему хотелось иногда по-ребячьи поиграть.
Когда мы собирались вместе и разговаривали, ему было скучно. Он тихонько сидел в уголке комнаты и смотрел на нас печальными глазами.
Однажды Кузнецов не выдержал его взгляда:
— А может, Коля, к ребятам сбегаешь, на улицу?
Мальчик даже вскочил:
— Можно? Да?
— Можно-то оно можно, конечно, но хлопцы всякие бывают. Сколько шантрапы теперь бегает. Нашел я тебе, Коля, приятеля: Ромку. Парень — огонь! Он хотя и помоложе тебя, но зато боевой. Завтра познакомитесь, и я уверен, что он тебе понравится.
Ромка — сын Марии Левицкой. Он пришелся по душе нашему маленькому разведчику. Они стали неразлучными друзьями, играли в «войну», гоняли по двору мяч, строили всевозможные сооружения. Все шло прекрасно, пока не произошел случай, едва не причинивший нам больших неприятностей.
Николай Иванович купил Коле Маленькому губную гармошку. Мальчик очень быстро научился на ней играть, а это вызвало у Ромки зависть. Он просил у Коли гармошку, пробовал что-то наигрывать, но у него ничего не получалось. Детское самолюбие было уязвлено: как это так — у Коли есть гармошка и он играет на ней, а я нет? Тогда Ромка решил отобрать у приятеля игрушку и не отдавать до тех пор, пока не овладеет искусством музыканта. Между друзьями возник конфликт.
— Отдай гармошку! — кричал Коля. — Она не твоя! Когда тебе тятенька купит, тогда и учись.
— Не отдам! Хватит с тебя — наигрался! Дай и мне поиграть.
— Ишь чего захотел! Отдай сейчас же, а то пожалеешь.
— На, выкуси! — И Ромка показал Коле фигуру из трех пальцев.
— Ах так, ты еще меня будешь помнить, рябой! — И Коля Маленький кинулся на своего обидчика.
Ромка не мог смириться с оскорблением. Какое бы такое слово придумать, чтобы насолить Кольке! И он не нашел ничего лучшего, как на всю улицу крикнуть:
— Ну хорошо, я рябой, а ты — партизан! Партизан! Партизан!
— А ну, покажи, кто тут партизан? — услышал Ромка над собой грозный голос, и чья-то большая рука схватила его за воротник.
Ромка поднял голову и увидел раскрасневшееся усатое лицо соседа, которого боялись все жители Крутой улицы. Не раз до этого слышал Ромка от отца и матери, что Марчук очень злой и плохой человек, что он служит у фашистов и выдал им много честных людей. И вот теперь этот самый Марчук крепко держал его за шиворот, как хищник, почуявший добычу, спрашивал:
— Где ты видел партизана?
— Нигде, нигде! Ей-богу, нигде, — заплакал Ромка. — Пустите, пан, пустите!
Но полицай и слушать не хотел этих просьб. Одно слово «партизан» вывело его из равновесия.
— Чей это мальчишка, который убежал? Отвечай!
— Я не знаю, пане… не знаю. Отпустите!
— Пойдешь со мной, а там скажешь, дрянь паршивая.
— Пустите! — завизжал мальчик.
На улицу стали выходить люди.
— Да отпустите, пан Марчук, этого хлопца, — обратилась к полицаю соседка. — Разве вы его не знаете? Это же сын Марии Левицкой…
— Марии? — переспросил Марчук. — Что же ты мне, гаденыш, об этом не сказал? А ну, идем к тебе, там все и выясним.
И он потащил Ромку к дому, где в это время кроме хозяйки были Кузнецов, я и Коля Маленький (за несколько минут до этого он прибежал сюда, но ничего о случившемся не рассказал). Коля Маленький сидел против раскрытых дверей, и его хорошо было видно со двора. Поэтому Марчук, подойдя к дому, тотчас же его увидел и с возгласом: «Вот он где, партизан!» — ворвался в комнату. Но в то же мгновение он услышал:
— Вас воллен зи?
И перед ним вырос немецкий офицер. Насмерть перепуганный полицай вытянулся и отчеканил:
— Хайль Гитлер, господин обер-лейтенант!
— Хайль! — небрежно ответил Кузнецов.
— Чего это вы, пан Марчук, цепляетесь к детям? — спросила Мария.
— Да ничего, пани Левицкая. Просто хотел попугать озорников, а то они друг друга называют партизанами и дерутся, как петухи.
— Как вам не стыдно, — принялся отчитывать полицая Кузнецов. — Служите в уголовной полиции и не нашли ничего более подходящего, чем выяснять детские недоразумения. Какой дурак поставил вас на эту должность? Вы компрометируете наши органы. Вы — олух! Болван! Осел!
— Яволь… Яволь… — виновато поддакивал Марчук.
— Ступайте прочь и больше не попадайтесь мне на глаза! — гневно крикнул Кузнецов.
Полицаю ничего не оставалось сделать, как пойти домой. Вид у него был довольно-таки жалкий.
Вскоре ушел Кузнецов. Коля Маленький тоже покинул дом Левицкой — мы решили, что ему лучше не приходить больше сюда. Я остался ожидать мужа Марии — Феликса, который должен был принести последние сведения.
— Кто он, этот Марчук? — спросил я у Марии, когда мы остались одни.
— Он появился здесь с приходом немцев. Вон в том доме жили богатые евреи. Их увезла полиция, а Марчук занял особняк. Живет один, никто не знает, где его семья. Возможно, у него ее и нет. Одни говорят, будто он родом из Закарпатья, другие — из Одессы. А сам он утверждает, что родился в Ровно, но никого из родных у него не осталось. Вспоминает, как служил у Петлюры, а потом скрывался от советских властей. Перед самой войной его все же поймали, посадили за решетку. Из тюрьмы выпустили оккупанты, и он пошел служить в гестапо. Здесь называют его Кислицей — за придирчивость и нахальство. Дали ему еще прозвище — Седой Ус.
Не успела Мария окончить свой рассказ, как в открытом окне показалось лицо с усами, один из которых был седой.
— А где же пан обер-лейтенант? — спросил Кислица, облокотившись на подоконник.
— Пошел в город, — ответила Мария.
— Это твой знакомый? Ты, наверно, хорошо его угостила, а может, и переспала с ним несколько ночей, недаром же он с тобой так любезен.
— Оставьте шутки, пан Марчук! Обер-лейтенант — очень порядочный и культурный человек…
— Он устроил мне такой нагоняй, что я сам не свой и не знаю, что делать. Еще пойдет к моему шефу и наговорит всякой ерунды. Оправдывайся тогда.
— Нет, этого он не сделает, пан Марчук, — вмешался я в разговор.
— А вы кто такой? Откуда знаете обер-лейтенанта? У вас есть с ним связи?
— Конечно, есть. Я обер-лейтенанта знаю давно. Он меня даже на работу устроил.
— Я хочу с ним познакомиться поближе. Не окажете ли мне такую услугу?
— Хорошо. Я скажу ему об этом, но согласится ли он — не знаю.
— А вы сделайте так, чтобы согласился. Я в долгу не останусь, — умолял Кислица. — Мария, приготовь-ка что-нибудь закусить, а я сейчас принесу бутылочку. С хорошим человеком приятно выпить. Можно на вашем велосипеде подъехать к магазину? — полицай взялся за руль велосипеда, стоявшего под окном.
— Пожалуйста. Но если речь идет лишь о бутылке водки, то нечего беспокоиться, она найдется.
— У вас, наверное, самогонка, а я хочу настоящей выпить.
— Не только настоящая, но и коньяк.
— Неужели?
— Конечно, — подтвердила Мария, — заходите, пан Марчук. Даже отличная селедка, замаринованная по-домашнему, есть. Заходите!
Кислица не заставил себя долго упрашивать. Когда мы уже сидели за столом, он продолжал меня агитировать — замолвить за него словечко перед обер-лейтенантом. Что мне оставалось делать? Чтобы побыстрее избавиться от надоедливого мерзавца, я пообещал ему все устроить как следует, хорошенько напоил его и даже проводил домой. Он не хотел меня отпускать, приглашал к себе, но я не имел никакого желания находиться в его обществе и, дав слово, что в другой раз обязательно зайду, вернулся к Марии.
Пришел Феликс. Поговорив с ним, я на велосипеде поехал в Здолбунов.
Командование поручило мне срочно связаться с здолбуновскими подпольщиками и посоветоваться с ними относительно активизации разведывательно-диверсионной работы на железнодорожном узле. Я решил ехать в Здолбунов не по основной магистрали города, а через набережную реки Усте и оттуда лугами выбраться на шоссе. Этот маршрут был более безопасный.