Страница 10 из 159
В Ровно мне приходилось бывать перед самой войной. Тогда этот город с беленькими аккуратными домиками, красивыми парками и скверами, фруктовыми садами, раскинувшимися вокруг, очень мне нравился. Я любил водить поезда по линии Ковель — Здолбунов и всегда любовался видами ровенских окраин. Так и остался в моих воспоминаниях этот город, будто молоком облитый яблоневым цветом.
Не таким предстал он передо мной, когда мы въехали на его улицы вместе с Марийкой и тещей пана Зеленко. Даже улицы стали другими. То тут, то там они были перегорожены. На домах — надписи: Дойчштрассе, Кенигсбергштрассе, Фридрихштрассе, Шлесштрассе… По городу сновали гитлеровские солдаты и полицейские, с шумом проносились машины, грохотали танки. Магазинов осталось мало, да и на тех: «Нур фюр дойче» — только для немцев. Гостиницы тоже только для немцев. На центральной площади — высокие виселицы, это уже не для немцев: на них раскачивались от ветра почерневшие трупы казненных гестаповцами советских людей. На каждой жертве — дощечка: когда и за что повешен — «за невыполнение приказа гебитскомиссара №…», «за неуплату контингента», «за измену великому рейху»…
Витрины магазинов, стены зданий и ограды были облеплены всевозможными плакатами, приказами, извещениями, предупреждениями, антисоветскими лозунгами и карикатурами. Один из приказов возвещал, что в городе установлен особый военный режим. Населению категорически запрещается вечером и ночью освещать окна, ходить по улицам — летом после восьми, а зимой — после семи часов вечера, брать на постой неизвестных лиц без разрешения гестапо…
Очевидно, для поддержания бодрости, с явным расчетом на агитацию среди местного населения, в центре города была установлена большая карта Советского Союза. Черные кольца на ней уверенно «окружили» и даже «задушили» Москву, Ленинград, Сталинград и ряд других больших городов нашей страны. Увидев эту карту, я вспомнил, как хорошо было в Москве, когда еще совсем недавно мы гуляли по ее улицам, ходили в кино и театры, шутили, разыгрывали Колю Приходько… А одурманенный гитлеровский вояка, проходя мимо этой карты в центре Ровно, мог только утешить себя подписью под ней: «Капут рус!»
То в одной, то в другой части города слышались короткие автоматные очереди. Пьяные солдаты оглашали окрестности диким ревом, бесцеремонно приставали к встречным девушкам и женщинам.
По улицам тяжело топали сапогами патрули, жандармы с бляхами на груди (это придавало им особенно грозный вид), полицейские в черных шинелях и другие блюстители «нового порядка» в Европе.
Мои прогулки по городу были очень утомительными. Надо было запомнить каждую улицу, ее название, учреждение, размещавшееся на ней, словом, необходимо было в совершенстве изучить город. Причем никаких записей — все должна была безошибочно зафиксировать память.
Пан Зеленко, к счастью, оказался очень «гостеприимным» и «чутким» хозяином: каждый раз, когда я возвращался после такой утомительной прогулки (не забывая при этом принести ему полную сумку продуктов или самогонки), он ставил передо мной вкусные блюда, предлагал отдохнуть и, как правило, приносил тазик теплой воды для ног.
— Это, пан, — приговаривал он, — совершенно снимает усталость. Обязательно подержите ноги в теплой воде.
Как-то после длительной прогулки и всех процедур, любезно предложенных паном Зеленко, я разделся, положил пистолет под подушку и крепко уснул. Проснулся под утро оттого, что кто-то меня сильно прижал к стене. Сначала я не сообразил, кто это со мной спит. Но когда раскрыл глаза, увидел моего хорошего знакомого оберштурмфюрера Миллера. Возле кровати были разбросаны его китель, галифе, сапоги. Я быстро сунул руку под подушку, чтобы вытащить и перепрятать пистолет, пока гестаповец спит. Но, к удивлению, в руке оказался не мой ТТ, а немецкий парабеллум. Я снова полез под подушку и облегченно вздохнул: мой ТТ был на месте.
Оказалось, оберштурмфюрер имел такую же привычку, как и я: ложась спать, прятал оружие под голову. В тот вечер он пришел в корчму поздно, хотел что-то сказать фрейлейн Зосе, но та терпеть не могла пьяных и не пустила его в свою комнату. Гестаповец был в таком состоянии, что идти домой не мог, поэтому, увидев меня на кровати, сбросил с себя одежду и улегся рядом.
После этого случая мне, советскому разведчику, еще не раз приходилось спать вместе с немецким офицером. Но я уже никогда не клал свой пистолет под подушку. Там лежал парабеллум Фридриха Миллера. А мой ТТ под матрацем.
ДИНАСТИЯ НЕПОКОРЕННЫХ
Сразу же, когда наш отряд начал действовать во вражеском тылу, мы почувствовали поддержку местного населения. Эта поддержка придавала силы и закаляла нас. На оккупированной врагом земле мы не были одиноки.
Отряд быстро разрастался. Люди добывали оружие и шли в лес. За несколько месяцев к нам прибыло более ста патриотов.
Первой к нам присоединилась группа отважных, возглавляемая председателем колхоза с Житомирщины Василием Доменовичем Мазуром. Всю свою жизнь он, его отец, дед и прадед — потомственные хлеборобы — прожили в селе Клинцы. Не раз Мазурам приходилось брать в руки оружие: во времена турецкого нашествия, в Отечественную войну 1812 года, в первую мировую войну. Всем сердцем приняли Мазуры Октябрьскую революцию. В окопах гражданской войны они отстаивали молодую Советскую республику.
С первых лет колхозного строительства Василий Мазур возглавил большую артель. И хотя не очень щедра полесская земля, но за любовь к ней, за добросовестный труд вознаграждала она своих хозяев высокими урожаями. Далеко за пределы Житомирщины понеслась слава о колхозе имени Коминтерна.
И вот вспыхнула война.
В тысяча девятьсот сорок первом году на последнем совещании в райкоме партии шел разговор о подготовке к уборке урожая. Стоял также вопрос об организации подполья и партизанской борьбе.
…Василий Доменович организовал односельчан, и небольшой отряд «Батька Василя» начал действовать. Вскоре он становится боевым пополнением отряда медведевцев.
Прибыла к нам и группа местных поляков. Принесли с собой много оружия. Старший — Юзек Курьята — молодой здоровяк, ростом чуть ли не выше нашего Геркулеса — Коли Приходько.
— Откуда у вас оружие? — спросил у Юзека Медведев.
— Полицаи из Березно отдали.
— Добровольно?
— Почти.
— А точнее?
— Дело был так, — начал рассказывать Курьята. — К партизанам мы решили податься, еще когда в лесах объявились ваши парашютисты. Но кто бы нас принял с пустыми руками? Вот мы и обратились за помощью к березовскому шуцманшафту. Изучили распорядок его работы и ночью отправились в гости. Перед этим долго думали, как бы избежать кровопролития. И придумали. Я раздобыл гранату без запала. Тихо у постового отняли автомат. Ребята остались во дворе, а я с автоматом — в помещение полиции. Полицаи играли в карты, о чем-то весело говорили, а некоторые спали. Они не успели сообразить, кто я, — очевидно, приняли за своего. А я не дал им опомниться, скомандовал: «Руки вверх! Вы окружены партизанами!» А в это время в окне появились наши ребята. На полицаев смешно было смотреть: побледнели, дрожат как в лихорадке, а с некоторыми и хуже случилось… Начали проситься: «Смилуйтесь, мы не виновны, нас вынудили, мы никого не обидели…» Тогда я грозно ответил: «Ладно, живите, но оружие и все полицейское имущество конфискуем». На это они охотно согласились, даже помогли запрячь лошадей и сами сложили в телегу свое оружие. Мы отправились в лес, а господа полицаи остались доигрывать в карты…
Курьята со своими друзьями остался в отряде. Вскоре к нам прибыло еще несколько товарищей Юзека, очень хороших, мужественных парней.
Достойным пополнением медведевского отряда, нашей гордостью была семья Струтинских.
До нас дошли слухи, что по селам ходят вооруженные люди, крестьян не трогают, а вот немцам от них достается. Думали, что это партизаны из какого-нибудь другого отряда. Но из соединения Сабурова, с которым мы установили связь, сообщили, что его подразделений в этом районе нет. Видимо, это кто-то из местных, высказали там предположение.