Таблетки

Рождение Ксении принесло мне некоторое спокойствие. Глядя на ее маленькие ручки, хватающие воздух, как будто он был осязаем, я не думал ни о чем, кроме красоты мира. Можно сколько угодно спрашивать самого себя о том, насколько жестоки могут быть люди, но, наблюдая за рождением новой жизни, невозможно не поверить в прекрасное начало, живущее в каждом из нас и нуждающееся в подкреплении и подтверждении своего существования добрыми делами и светлыми идеями.

Я наблюдал за тем, как меняется Лиля. Момент привыкания к новому состоянию, если так можно выразиться, был отмечен несколькими серьезными ссорами. Несмотря на ожидание беременности, мы оба не были готовы к ней и пугались чего-то, о чем и сами не догадывались.

Взгляд Лили изменился. Раньше мне казалось, что она принадлежит лишь мне одному. Да, во мне играло чувство собственности, помноженное на мои комплексы, шедшие еще из детских лет, и ее необычайную красоту. После рождения дочери я ощутил, что не только я один имею право на Лилю, как бы странно это ни прозвучало. Пришло время делить и разделять.

Моя дочь росла. Мне казалось, что вместе с ней расту и я сам. Появлялись проблемы, которых не было раньше. Появлялась радость, новую форму которой я не знал раньше. Все менялось.

Я любил свою дочь. Я любил свою жену. В минуты сомнений я говорил себе, что все идет своим чередом, что все правильно. Но можно ли считать что-то правильным, а что-то неправильным, когда есть лишь точка зрения большинства и нормы морали, выстроенные когда-то совершенно иным порядком? Я сомневался, но я любил искренне.

Мы были похожи на семью из светской кинохроники. По крайней мере, мне хотелось так думать. Красивые родители, прелестная дочка. Присутствие вкуса, денег, секса. Мне казалось, что мы отличаемся ото всех, кто нас окружал. Быть может, так я хотел лишить себя тяготящего ощущения «слишком правильно выстроенной жизни».

Да, мне казалось, что все слишком идеально, но, при это, слишком примитивно. Наши с Лилей мелкие бытовые ссоры не были чем-то громогласным и ужасным, таинственным и грязным. Это были обыкновенные ссоры обыкновенных людей из-за самых обыкновенных вещей. Ничего более. Я же думал, что мы должны жить жизнями героев приключенческих романов. Я все больше и больше уходил в свой мир иллюзий.

Я был барыгой, подсевшим на собственный товар. Ощущения с новой силой возвращались ко мне, когда я находился в комнате, где меня окружали ненастоящие люди. Они говорили мне ненастоящие слова, испытывали ненастоящие эмоции. Вместе с ними и я становился ненастоящим, хоть и ощущал себя я более чем реальным и естественным. Метаморфозы жизни.

Впервые воспользовавшись услугами компании, в которой работал, я испытал чувство восторга и страха одновременно. Я боялся признаться в своем новом опыте Лиле, как будто согрешил с другой женщиной. Я не мог сравнивать эти два чувства, потому что не изменял своей жене, хотя и мог бы. Я мог бы стать тем, кем не хотел становиться. Можно называть это судьбой, или же личным выбором. Я был теоретиком своей жизни, и не претендовал ни на что другое.

Именно тогда я начал становиться кем-то другим…

Макс был мертв. Артем был мертв. Я не покидал квартиру целую неделю. Бродил по ней, словно призрак, не находящий покоя.

Глядя с высоты десятков этажей на город, я пил вино и слушал британскую рок-музыку середины 2000-х годов. U2, Keane, Stereophonics, The Kooks. Старался выбирать мелодичные, порой даже меланхоличные композиции. Они полнее всего могли передать мое внутреннее состояние.

Я старался записывать все свои мысли на листы бумаги. Ветер, внезапно обрушаясь резкими порывами, то и дело пытался вырвать их у меня из рук.

Мой смартфон был выключен после сотого звонка, оставшегося без ответа. Я не хотел ни с кем разговаривать. Даже не предупредил Геральдину о своем внеплановом отпуске. Единственным признаком жизни во внешней среде была Лиля.

Она говорила мне что-то, но я будто бы находился под водой. Брови ее нередко сдвигались, давая мне понять, что она не в духе. Я не понимал то, что она пыталась до меня донести. Я мог слышать только свой внутренний голос. И все.

Шелест пластины с таблетками давал мне понять, что лучше уже не будет. Тем не менее, я пару раз находился в состоянии панического припадка. Оно возникало из неоткуда. В такие моменты Лиля напряженно смотрела на меня, не зная, чем помочь. Один раз она ни с того, ни с сего заплакала. Я хотел было успокоить ее, но судорога свела мою руку. Я перестал ощущать собственное тело, а к голове мощным снарядом рванул страх. Я упал на пол и согнулся.

В одном из своих беспокойных снов я шел по океанариуму. Залы и коридоры были пусты, как и аквариумы. Не было ни рыб, ни людей.

Блуждая в полутьме коридоров, я наткнулся ногой на какой-то предмет. Опустив взгляд, я увидел черный портфель, когда-то принадлежавший Ивану Капустину. Его содержимое по-прежнему не давало мне покоя.

Я огляделся по сторонам. Убедившись, что рядом никого нет, я опустился на колени и взял в руки портфель. Несмотря на внушительные размеры, вес он имел отнюдь не большой. Приятный на ощупь, недешевый, как и тревожные фантазии его покойного владельца.

Открыв портфель, я опешил. По телу пробежала дрожь.

Я взял в руки игрушечную акулу. Размером своим она была не больше обыкновенной шариковой ручки. В таких пропорциях она не казалась свирепой; наоборот, выглядела она очень даже мило. Но моя память вспыхнула яркими красками смерти.

Кроме игрушки, в портфеле лежали фотографии, на которых была изображена счастливая семья. Отпуск. Южное солнце. Красивое море на заднем плане. Счастливый глава семейства, его жена и ребенок.

Главой семейства был Иван Капустин. Тревожное чувство охватило меня. Я поднял взгляд, и увидел, как аквариумы начали стремительно наполняться кровью. Она казалась мне вязкой, липкой.

Я проснулся…

Геральдина долго и пристально смотрела на меня своими усталыми глазами. Я прекрасно понимал, что ей не доставляло особой радости сообщать мне неприятную новость. В тот момент я даже смог различить каплю сострадания в ее бездонном взгляде.

— Я вынуждена попросить тебя, — говорила она. Я сидел в кресле напротив ее письменного стола и с изумленным выражением лица старался выдавить из себя хотя бы слово. Все было тщетно.

Реальность все дальше и дальше отодвигалась от меня. Некоторым людям кажется, что стены давят их, подобно огромному железному прессу, сминающему покореженные колымаги на какой-нибудь пригородной свалке. Я же ощущал, будто стены разъезжались в стороны, оставляя после себя лишь пустоту, заполненную светом. Я прищурился.

— Я вынуждена попросить тебя освободить кабинет, — продолжила Геральдина, отстранив взгляд. — Но хочу сказать, что это не моя прихоть… не думай ничего…

— И чья же это прихоть? — спросил я.

Она выдержала паузу. Вероятно, пыталась выстроить предложения в ровные ряды, чтобы все выглядело как на параде в День Победы. Стройно, отточено. Она постоянно делала так, но раньше это не вызывало во мне столько гнева.

— Ты ведь помнишь о том, что случилось в VIP-комнате мэра? О том видео, которое попало в сеть? Так вот, было проведено расследование. И ты в числе подозреваемых.

Не знаю, почему, но первым делом я подумал о Дине. Я вспомнил ее спину, покрытую каплями пота, ее влажные губы, ее твердые соски. Что-то внутри меня буквально кричало об ее причастности к этому тайному заговору, целью которого являлось устранение меня из мира материи.

Тем не менее, я не мог скинуть на нее всю ответственность. Я не верил своему внутреннему голосу. Сомнения пронизывали меня подобно вилам моих врагов. Они окружали меня. У всех них было одно и то же лицо. И я знал это лицо слишком долго.

— Но… я этого не делал! На кой черт мне понадобилось бы выкладывать это видео?! Просто подумай сама!