Гейша

Легко сказать, когда в кармане практически ни гроша. Думаете, адвокатам зарплату платят вовремя? Ничуть не бывало! За те несколько гонорарных, по соглашению, дел, в которых я принимал участие в прошедшем месяце, вознаграждение, как назло, задерживали. Лето, все в отпусках. И главное, все мои знакомые, у кого я мог перехватить денег, тоже разъехались. Даже сестра Вава и та укатила на Селигер ловить рыбу и дышать чистым воздухом Валдайской возвышенности.

Что делать? Извечный русский вопрос встал передо мной самым явным образом. Я находился вдали от дома, сотовый телефон отключили за неуплату, никаких автоматов вокруг не было. Но даже если бы и были, у меня все равно не нашлось бы денег, чтобы оплатить эвакуатор. С ближайшего перекрестка на меня уже очень нехорошо поглядывал постовой милиционер.

Я отвел машину в какой-то двор неподалеку и пристроил под деревом. А сам поехал на метро. Куда бы вы думали? Ну конечно. На работу. На поклон к начальнику.

Наша юрконсультация в разгар летних отпусков производит унылое впечатление. То есть унылое впечатление она производит и во все остальные сезоны, но летом — особенно. Почти пустые коридоры, выкрашенные экономичной серо-коричневой масляной краской, ободранные двери с табличками, давно не мытые стекла окон. Когда здесь полно посетителей, как-то веселее. А тут — ни посетителей, ни работников. И только несгибаемый Генрих Афанасьевич Розанов на месте…

Секретарши не было. Видно, шеф отпустил ее по причине практически полного отсутствия дел.

Я постучал в дверь.

— Войдите, — донеслось из кабинета.

— Можно? — спросил я, приоткрыв дверь.

Разумеется, в отличие от всех остальных Генрих Афанасьевич был весь в делах. Удивительно — он всегда умудрялся найти себе занятие, даже в самый что ни на есть мертвый сезон. Вот и сейчас он был весь обложен бумагами и читал сразу несколько документов, делая заметки в большом блокноте.

Я вошел в кабинет. Здесь работал кондиционер! Внезапно я почувствовал, что больше всего на свете хочу остаться тут, в этой райской прохладе.

Он поднял голову и знаком предложил мне сесть. Я выбрал стул и сел. Пусть вас не удивляет, что я не бухнулся на первый попавшийся. Для того чтобы это объяснить, нужно знать психологию нашего шефа. Последнее время он увлекся разными умными книжками по психологии. И теперь считал, что по одним только жестам и мимике может сказать о человеке буквально все. Ну, скажем, если посетитель кладет ладони на колени, значит, он о чем-то умалчивает, если складывает руки на груди, значит, пытается защититься… Я бы добавил: если у него уверенное выражение лица, дорогой перстень на пальце, а приехал он на «мерседесе», значит, у него много денег и упускать такого никак нельзя… Короче говоря, теперь Генрих Афанасьевич все время следил не только за посетителями, но и за сотрудниками вверенного ему учреждения. Все это давно заметили, прочитали книжку «Азбука телодвижений» и вовсю пытались произвести своими жестами самое благоприятное впечатление на Розанова. А тот, бедный, никак нарадоваться не мог, какие у него служат трудолюбивые, энергичные и исполнительные коллеги-адвокаты.

Итак, я выбрал стул, чтобы Генриху Афанасьевичу было удобно наблюдать за моими телодвижениями, сел на край сиденья, принял независимую позу, одной рукой теребя ручку, а другой сжимая папку. По моему замыслу, эта поза должна была обозначать спокойную уверенность вкупе с тревогой по поводу незначительных проблем и энергичной готовностью к действию.

Судя по всему, беглый взгляд, который Генрих Афанасьевич бросил на меня, вполне его удовлетворил.

— Ну что, Гордеев? Как успехи?

Я пожал плечами:

— Похвастаться не могу. Сегодняшний процесс закончился… ну не совсем так, как бы мне хотелось.

— А что такое?

— Моему подзащитному, это Тепцов, который магазин ограбил…

Розанов кивнул, хотя я могу поставить ящик пива, что никакого Тепцова он не помнит.

— Ну вот, ему дали на два года больше, чем его подельникам — другим подсудимым. Но он сам виноват. Колоться надо, а он уперся рогом — и ни в какую.

— Да, бывает, — промямлил Генрих Афанасьевич. — Но ты, я вижу, бодрость духа не теряешь?

— Да нет… Вот только проблемка одна у меня, Генрих Афанасьевич…

— Какая? — насторожился Розанов.

— Машина сломалась. Карбюратор полетел.

— Ц-ц-ц, — поцокал языком Розанов.

— А зарплату все задерживают, — заключил я.

— Да, задерживают. И что же ты от меня хочешь?

— Нельзя ли мне, Генрих Афанасьевич, некую сумму получить? На ремонт машины?

Розанов покачал головой:

— Ты же знаешь, Юра, касса пуста. Отпуска, расходы всякие, туда-сюда… Откуда я тебе денег возьму?

Я пожал плечами:

— Ну тогда я, пожалуй, тоже в отпуск уйду. Отпускные-то вы мне обязаны заплатить.

Я знал, что Розанов не пойдет на такой вариант. В консультации и так оставалось всего два или три работающих адвоката. Не может же он вообще закрыть контору на летние месяцы.

— Ну нет, Гордеев, в отпуск я тебя не отпущу.

— Почему? — недоуменно поинтересовался я. — По трудовому законодательству имею полное право.

— Ты, того… — Генрих Афанасьевич поискал аргумент, но не нашел ничего лучше, как сказать: — Молодой еще. И работаешь у нас всего пару лет.

— Интересно, — вежливо улыбнулся я, — значит, у нас в консультации существует что-то типа дедовщины? Старослужащие имеют право отдыхать в летние месяцы, а новички — только в зимнюю стужу? Вот в президиуме городской коллегии адвокатов удивятся…

Розанов запыхтел как паровоз. Было видно, что он потихоньку созревает. В моем воображении все более явственно появлялась картина: я на берегу Химкинского водохранилища… Красота!

— Ну ладно, — произнес наконец Розанов, — выпишем мы тебе немного денег.

Победная улыбка появилась было на моем лице, когда Генрих Афанасьевич все испортил. Он сказал:

— Но только одно условие. Ты возьмешь одно дело…

Ну вот… Удружил.

— Но, Генрих Афанасьевич! — взмолился я.

— Никаких «но»! У меня людей нет. Простенькое дело. По назначению, в порядке статьи 49 Уголовно-процессуального кодекса. Разберись с ним и езжай куда хочешь. Вот видишь — письмо прокуратуры, просят прислать адвоката по делу об умышленном убийстве.