Стон березы (сборник)

— А может, прямо сейчас?

— Можно и сейчас, я быстро соберу правление, и мы примем тебя в колхоз.

— Не дождешься, — натягивая вожжи, с хрипотой произнес Ярошенко и, не дожидаясь, когда председатель слезет с саней, кнутом огрел лошадей.

Председатель, на ходу спрыгивая, путаясь в полах тулупа, упал.

— Эх, дурень ты, дурень, — вставая, произнес он.

Петр Афанасьевич, несколько раз кнутом огрев лошадей, сквозь зубы вслух процедил:

— Пусть попробуют…

Подъезжая к дому, он увидел в окошко лицо жены, она, улыбаясь, махала ему рукой. Немного погодя, из сенцов выскочил сын и быстро распахнул ворота.

— Батя, что так поздно? Мать извелась.

Отец, хмуро окинув взглядом сына, рукой показал на мешок с мукой. Виктор, взвалив на плечи мешок, направился в дом. Спустя немного времени он вернулся и стал помогать отцу распрягать лошадей.

— Батя, а ты чего не спрашиваешь насчет нашей Буренки? Она уже отелилась.

— Да ну? — поворачиваясь к сыну, воскликнул он. — Бычок?

— Угадал.

Петр Афанасьевич быстрыми шагами направился в сарай. В углу на сене лежал маленький бычок. Он подошел к нему, опустился на колени, рукой нежно провел по гладкой коже.

— Ну здравствуй!

Он задумчиво смотрел на новорожденного, а у самого из головы не выходил разговор с председателем. Тревожные слухи о раскулачивании единоличников до него доходили давно, но он все не хотел верить, что его честно заработанный своим горбом хлеб могут отобрать.

— Батя, я все сделал, пошли в дом.

Он посмотрел на сына и как будто впервые заметил, что тот давно вырос. "Хорош!" — любуясь сыном, подумал он, но тут же вновь вспомнил разговор с председателем. Хотел спросить сына насчет дочери председателя, но передумал.

— Иди, я сейчас приду.

Когда сын ушел, он встал и медленно пошел мимо стойла коров. "Неужели и вправду отберут? " — тревожно подумал он. Выйдя из сарая, посмотрел на небо. "Наверное, снег пойдет". Он поежился от холода и направился в дом. В сенцах веником с валенок стряхнул снег. В ноздри ударил ароматный запах жареной картошки с салом. Стол был накрыт к ужину. Жена, улыбаясь, подошла к нему и помогла снять тулуп.

— Ну как наш бычок? — спросила она.

— Хорош, — коротко ответил он.

Любовь Михайловна пристально посмотрела в глаза мужу.

— Ты чем-то озабочен?

— Ничем, просто устал в дороге.

Она из ковша полила ему воду на руки. Вытерев их полотенцем, он подошел к иконе, которая висела в углу, перекрестился, сел за стол. Сын и маленькая дочка молча ждали, когда отец нарежет хлеб. Это была их семейная традиция, шедшая от прадедов, — резать хлеб хозяину дома. Он взял каравай и стоя стал резать. Ели молча. Люба несколько раз бросала взгляды в сторону мужа, он почти к еде не притронулся. Поужинав, дети ушли в свою комнату. Петр Афанасьевич, водя ложкой по тарелке, задумчиво смотрел перед собой.

— Петя, — притрагиваясь к его руке, позвала жена. — Что случилось?

Он отсутствующим взглядом посмотрел на жену и, не ответив на ее вопрос, опустил голову, стал нехотя есть.

— Петя, а у нас новость, — тихо прошептала Люба. — Наш сокол влюбился.

— Не рановато ли?

— Армию он отслужил. Его друзья уже семьями обзавелись, а ты “рановато". Да и мне одной по хозяйству становится трудно управляться. Сколько часов только коров дою!

— И кто же она?

Жена, лукаво поглядывая на мужа, улыбнулась.

— А ты попробуй угадать.

— В него полстаницы влюблено, пойди догадайся — кто…

— А ты подумай, — настаивала она. — Кто в станице самая красивая девушка?

— Да их навалом, одна краше другой.

— Ошибаешься, на всю станицу одна красавица, и нет ей равных. Ну, вспоминай!

Он знал ее имя, но надеялся, что она назовет другое, поэтому неопределенно пожал плечами.

— Да Нина! Неужели не мог догадаться?

— Я еще до тебя догадался. Меня на дороге председатель встретил и сказал, что наши дети любят друг друга, и агитировал в колхоз вступить. Он думает, если я в колхоз пойду, то дела у него поправятся. Не выйдет… А он в своем уме?

— Кто? — машинально спросила она.

— Не я же! — сердито ответил он. — Я о нашем сыне спрашиваю. Председатель с лютой ненавистью смотрит в нашу сторону, а наш сын влюбляется в его дочь. В станице девок навалом, и не хуже этой красавицы, пусть поищет. А про нее забудет. Она ему не пара.

В дверях показался сын. С побледневшим лицом он смотрел на отца. Петр Афанасьевич, заметив сына, хмуро посмотрел на него.

— Запомни, сынок: пока мы единоличники, он никогда не согласится, чтобы мы породнились. Дай ему волю, он нас давно с потрохами съел бы.

— Батя, я люблю ее. Мы решили, что если ее родители не согласятся, уедем жить в город.

Некоторое время Петр Афанасьевич молча смотрел на сына. Снова обретя дар речи спросил:

— И давно тебе в голову такая мысль пришла?

Потупившись, Виктор молчал.

— Неволить не буду, хватай ее и катись на все четыре стороны. Мне такого сына не надо, который ради юбки в трудную минуту родителей предает.

— Батя, зачем ты так? — с обидой взглянул на отца

Виктор. — Я же не навсегда. Это мы на первое время, а когда все уладится, вернемся…

— Цыц! — стукнул кулаком по столу отец. — Я тебя и слушать не хочу. Выбирай: или я, или она.

— Батя…

Мать встала, подошла к сыну.

— Иди в свою комнату, на эту тему мы еще поговорим.

Когда Виктор ушел, она подсела к мужу.

— Петя, ты не обижайся на него, он же весь в тебя. Ты же сам против воли своих родителей на мне женился. Давай не будем им мешать…

Петр Афанасьевич глубоко задумался. Потом ласково посмотрел на жену. Сколько лет они вместе — и счастливы. И права она: не надо становиться поперек счастья сына. Пусть делает как знает…

Спустя два дня глубокой ночью во дворе залаяла собака. Петр Афанасьевич, приподнявшись с кровати, прислушался. Собака продолжала яростно лаять. Со двора донеслись голоса. Раздался выстрел и вместе с ним пронзительный вой собаки. Поскулив немного, собака притихла.

Петр Афанасьевич, соскочив с кровати, лихорадочно стал натягивать на себя штаны. На веранде послышались шаги, раздался тяжелый удар по двери. Петр Афанасьевич зажег лампу. Сидя на кровати, жена испуганно смотрела на мужа. Стук повторился. Петр Афанасьевич вышел в сенцы.

— Кто? — спросил он.

— Открывай! — раздался недовольный голос. — ОГПУ.

Услышав это слово, он почувствовал, как что-то холодное кольнуло в сердце. Отбросив крючок, открыл дверь. Перед ним стоял военный, позади него с винтовками за плечами еще двое.

— Почему так долго не открывал? — бесцеремонно отталкивая его в сторону, грубым тоном спросил военный и вошел в дом.

Вслед за ним вошли другие военные и еще кто-то в гражданском. Петр Афанасьевич узнал односельчанина Захарова, он работал счетоводом в колхозе. Военный с кобурой на поясе хмуро окинул взглядом женщину и детей, потом повернулся к хозяину. Некоторое время, СЛОВно изучая хозяина, молча смотрел на него. Взгляд у него был колючий.

— Гражданин Ярошенко, я оперуполномоченный ОГПУ Козлов. — Он достал из нагрудного кармана сложенный листок бумаги и, осторожно развернув его, стал медленно, словно получая удовольствие, читать: "Постановление крайкома партии…"

Закончив читать, сложил листок пополам и положил в карман.

— Гражданин Ярошенко, согласно постановлению, вы подлежите раскулачиванию. Все ваше хозяйство передается безвозмездно колхозу, а сами вы, как кулацкая семья, высылаетесь в Сибирь.

Оперуполномоченный замолчал и ждал, что скажет этот кулак, но Петр Афанасьевич молчал. Тогда он повернулся к его жене. По щекам той медленно катились слезы.

— Значит, мы так решим, — поворачиваясь к красноармейцам, произнес уполномоченный, — вы во дворе будете делать опись живого и неживого, а мы с товарищем Захаровым займемся хоромами этого вражьего отродья.