Страница 40 из 89
— Я не могу без тебя, — сказала Катя. — Не уходи.
— Только давай без вот этого, — попросил Сергей, морщась.
— Не уходи, — сказала она. — У меня не получается без тебя жить.
Он застегивал рубашку, заправлял ее в джинсы.
— Ты только не дергайся, Катенька, — сказал он. — Все будет хорошо. Ты же умница. Ты красивая женщина. У тебя квартира, дача, машина. У тебя все еще будет.
Она слушала его внимательно, как собака — хозяина.
— Я не могу без тебя жить, — сказала она потом. — Я без тебя умираю.
Она улыбалась растерянно и виновато, смотрела вопросительно.
— Ой, мать, — он вздохнул, — я из-за тебя в психушку соскочу.
Тогда она сказала:
— Живи, как хочешь. Только не уходи. Тебе девка эта нужна? Пусть будет. Живи с ней. В дом ее приводи. Только не уходи.
— У тебя с головой все в порядке?
С рубашкой Сергей покончил и теперь завязывал шнурки, вольно болтавшиеся на кроссовках.
— Я понимаю, я мешаю тебе, — сказала она и вдруг предложила: — А ты меня убей.
Он обернулся, вздрогнув, и увидел ее смеющиеся глаза.
— Тебе же не привыкать, родной ты мой! — весело напомнила она.
Он ненавидел сейчас эту женщину и боялся ее.
Он шагнул к ней, ухватил пальцами за волосы — и как только голову не отвернул? — и увидел ее взгляд, радостный, властный, высокомерный.
— Ты приходи, — сказала она. — Я тебя ждать буду.
Он и в самом деле мог бы убить ее сейчас. Он понял это и оттолкнул, почти отшвырнул ее от себя.
— Я тебя всегда жду, — сказала она и смотрела так нежно, так преданно, лапушка.
— Ведьма, — сказал он, сатанея от бессилия и злости. Катя улыбнулась ему виновато, развела руками: что, мол, поделаешь, какая есть.
Она неслась не через поселок, а кружным путем, по старой дороге, теперь осиротевшей без машин и людей и потому позволившей Кате выжать из ее скакуна все его лошадиные силы.
Слепящее мельканье вытянутых теней. Задержанное на вдохе дыхание. Холодок в, — Соня сказала бы, — грудной полости.
В замшелом сумраке полудетской памяти скользнуло что-то библейско-былинно-мифологическое, о каких-то врагах, хазарах-халдеях, что ли, которые сами — суд и власть и нет над ними закона, и кони их прытче вечерних волков. Вот это — о вечерних волках — особенно запомнилось, видимо, изумив магнетической дикостью словосочетания. Катя, вспомнив, подумала о себе в поэтическом злобном упоении скоростью — я тоже вечерняя волчица (ах, ах, какое самомнение, деточка!), но она думала — и плевала я на всех вас, и будьте вы все прокляты; она думала — я тоже сама суд и власть, — и это было уже опасно.
На приятно-основательном старом диване в «Митенькином кабинете» под стоны и взвизги пружин энергично совокуплялись полуодетые Соня и Сергей.
— Уедем, уедем, — бормотал он, тыкаясь лицом в ее пушистые волосы, в ее душистую шею. — Уедем давай. Спрячемся где-нибудь.
— В мужья просишься, детка? А на фиг ты мне сдался? — она улыбалась польщенно.
— Ну и сучка же ты, — беззлобно сообщил он.
— От кобеля слышу, — бойко отозвалась она.
Пауза прервала диалог влюбленных по естественным физиологическим причинам.
После чего Сергей отвалился к стене, а Соня одернула юбку.
— Вот бы Катька твоя пришла! — мечтательно ужаснулась она. — Ой, что тогда будет!
— Ничего не будет. Она разрешила.
— Иди ты! — изумилась девушка. — Ну баба у тебя! Класс!
— Катю не тронь, — предупредил Сергей.
Ревность легкой тенью неприятно исказила хорошенькое Сонино личико.
— Всю юбку помял, сволочь. А чего это — «не тронь»?
Не ответил.
Соня приподнялась на локте, целовала его закрытые глаза, поглаживая ласковой лапкой его влажную грудь.
— Слушай, расскажи, как ты мужика-то ее прикончил?
Сергей открыл глаза.
— Ну расскажи, — канючила она.
— Ты что, совсем, что ли?
— Ну как, как ты его? Топором, да? Нет? А как? Задушил? Да? — Она навалилась вдруг на Сергея, смеясь, схватила руками за горло. — Жалко, что ли, рассказать? У, жадина-говядина!
И тут Сергей выдал ей хор-рошую оплеуху, пришедшуюся по розовой щечке. Ну не хватило у него чувства юмора, что поделаешь, бывает. Зато у Сони хватило.
— Ах ты дрянь! — захохотала она, садясь.
Растрепанные бронзовые волосы, золоченый кооперативный крестик, вскочивший с груди на загорелое плечо, смазанная тушь на веках.
Сергей опрокинул Соню, подмял ее под себя.
— Убивают, — лукаво хихикнула снизу Соня.
Он зажал ее рот своим.
На площади перед загородным рестораном был базар. Катя уже купила яблоки, помидоры и еще кой-чего, не произраставшее в саду ее дома, когда заметила тех двоих.
Соня и Сергей не столько покупали, сколько приценивались, болтали с торговками, рассматривали ужас до чего трогательных котят в картонных ящиках и ярких попугайчиков, развлекались, меряя меховые шапки.
«У него есть одна особенная улыбка, очень явная, откровенная, но такая стремительная, такая мимолетная: он не улыбается — он дарит тогда улыбку. А на руке выше запястья тривиальнейшая лиловая татуировка — толстенькая, расплывшаяся буковка «С». А еще есть такой жест — он меня очень забавляет — в моменты озабоченности морщить лоб и мелко-мелко поглаживать кончик носа согнутым указательным пальцем. А на внутренней стороне предплечья — беловатый шрамик, воспоминание о ноже, нежный, как складка на молочной пенке. И вот я принимаю его всего, все его жесты, манеры, словечки, болезни, и это уже не его, это такая же часть меня, как мое дыхание или взгляд, и даже эту его девку я готова принять наподобие дурной привычки, вроде как неумение пользоваться носовым платком. Я готова, готова, я готова принять, но меня-то об этом никто не просит, вот ведь незадача».
Катя повернулась и деревянными ногами пошла прочь.
Она уже сидела в машине, когда они ее заметили.
— Какие люди! — крикнула Соня, раскинув руки.
Катя опустила стекло.
— Радостная встреча, — без улыбки сказала она.
— Будет врать-то, — тоже без улыбки сказала Соня. — Только это ведь не моя вина, подруга. Так что зла на меня ты не держи. Лучше подбрось до поселка.
Сергей подошел и встал за ее спиной. Он смотрел на Катю.
— Садитесь, — сказала она, не глядя ни на него, ни на нее.
— Не надо, — сказал Сергей. — И так дотопаем, ножками.
— Вот сам и давай ножками, а я прокачусь.
Соня первой забралась на заднее сиденье. Сергей еще постоял возле Кати, — но она не смотрела на него, и он поплелся следом за Соней, устроился рядом с ней.
Катя вела машину, вцепившись в руль. Она смотрела перед собой глазами, слепыми от ненависти и отчаяния, и слушала короткие смешки на заднем сиденье, невнятные переговоры.
Еще раньше, прежде чем они подъехали к мосту, Катя поняла, что она будет делать теперь. Она думала: я ее не звала, видит Бог, я этого не хотела, она села в машину сама, так что, выходит, она сама попросила меня об этом.
Перед въездом на мост, Катя остановила машину. Она так долго сидела молча и неподвижно, что Сергей не выдержал.
— Что ты? — спросил он.
Она ответила не сразу:
— По-моему, колесо спустило.
— Ну вот, — расстроилась Соня. — А может, дотянем? Тут ехать-то всего ничего.
— Может, и дотянем, — сквозь зубы отозвалась Катя. — Пойди посмотри.
Сергей послушно полез из машины.
— Стой, — сказала Катя.
Он замер, уже вытянув одну ногу из машины, уже нырнув головой в дверь.
Катя посмотрела на него очень внимательно. Она прощалась с ним, но он этого не понял, хотя мог бы догадаться, все ведь только к тому и шло.
— Что? — спросил Сергей.
Она улыбнулась ему и сказала:
— Заднее левое.
Катя видела через зеркальце, как Сергей обходит машину. Она не стала дожидаться, когда он, проверяя, стукнет ногой по резине, нажала педаль газа и рванула вперед.