Роща

— Ну, так вот что, — продолжал руководитель области, — завтра с утра будет у вас экскурсия по роще. О впечатлениях своих и соображениях расскажите. Все. Сбор в девять. Поведет вас…

Наутро Камышов водил делегацию из ответственных работников. Человек двадцать было их, не меньше. Шли они по роще гуськом, по рангу, что ли, не забывая, кто из них есть кто, оставив черные и белые машины возле дороги. Позади всех и даже в стороне чуть, шел Камышов. Он был здесь совсем не нужен, никто не обращал на него никакого внимания, никто его ни о чем не спрашивал. Да никто и не знал, кто он такой. Камышов все это видел и понимал, ему было тошно, хотелось плюнуть и уйти. Но он обещал руководителю области повести и показать. А они прекрасно обходились без него.

Впереди, опустив беловолосую голову, с искаженным от внутренней болезни и недовольства, что оторвали его от важных дел, лицом, быстрыми шагами двигался мэр города. Пройдя краем до оврага, не углубляясь особо, пробыв не более получаса, мэр круто повернул к машине, сказав, что ему некогда, а с рощей все ясно. За ним потянулись остальные, каждый к своей машине. Камышов ушел к роднику, лег в траву под широкий таловый куст, долго лежал, глядя в небо, слушая слабый шорох листвы. Ни о чем не хотелось думать. Через несколько дней ему опять позвонили. Самая высшая областная инстанция, среди прочих вопросов, рассматривала вопрос о состоянии рощи и других зеленых насаждений в черте города. Камышова приглашали как лицо заинтересованное. Народу сошлось порядочно, кое-кто откровенно нервничал. Вот попросили всех войти в зал. Впервые Камышов видел такой зал заседаний. Он опустился на сиденье в задних рядах. Далеко впереди, на сцене, за длинным столом сидело несколько человек, в центре — руководитель области. Он перечислил фамилии тех, кто должен был выступать.

Первым по роще давал объяснение мэр города. Выйдя на трибуну, мэр признал газетную статью объективной, обещая в самом скором времени коренные изменения в судьбе рощи. Выступало еще несколько человек. Из речей их выяснилось, что все они очень любят природу, готовы защищать ее до последнего дня своей жизни, а уж что касается рощи, то тут иного мнения просто не может быть.

Было принято соответствующее решение, суть которого сводилась к следующему: навести в роще надлежащий порядок, следить за ней, поручив все это властям района, на территории которого расположена роща. Камышов был обрадован, что дело сдвигается. С таким чувством он и ушел.

Это было в августе. В сентябре, до дождей, школьники, студенты, частью заводские рабочие очистили небольшое пространство близ трассы, посадили березки, очистили предзаводскую зону, свалив собранное на берегу оврага, где уже высились холмы из отходов. Поставили знаки, запрещающие въезд всем видам транспорта. Укрепили щиты с надписями. Надписи разъясняли, что собой представляет данная роща, и призывали граждан беречь и охранять ее. Знаки скоро исчезли — поставили новые. Фанерные щиты с надписями сломали. Тогда на большом закрашенном листе жести написали нужные слова заново, лист приварили к двум трубам, а трубы глубоко вогнали в землю. Но машины не обращали внимания на знаки. Однажды на поляне самосвал свалил полный кузов битого стекла — отходов электролампового завода. Свободно проехал по всей роще, спустился к речке, разгрузился, свободно выехал.

Потом начались дожди, заморозки, выпал снег. За зиму все обо всем забыли. А весна была затяжная, сырая, в мае долго шли дожди, и можно было, при желании, сослаться на непогоду, что вот она мешает провести необходимые работы в роще. Но и в июне, когда подсохло, никто, кроме Камышова, не беспокоился особо. Раза два еще он встречался с руководителями района, напоминал. Они оживлялись. Да, конечно же, помнят. Сейчас большая занятость, а как лишь появятся просветы, непременно займутся. Ближе к осени. Точнее, к зиме. После уборочных работ. Машины освободятся, люди…

Закончилось лето, закончилась осень, наступила зима. Завалило снегами город, завалило, забуранило рощу. Год минул, но изменений заметных в жизни ее не было. В верховье оврага свозили и сбрасывали отходы, овраг расширялся, обваливаясь краями, падали в овраг деревья. В роще ломали веники, жгли костры, сажали картошку, пили. Спилили, увезли две великолепные сосны, никто на это не обратил внимания, никто и не узнал об этом, кроме Камышова. И Камышов понял, что бьется впустую.

А весной, перед майскими праздниками, руководитель области надумал проверить, как выполняется принятое по роще решение. И приехал в рощу. Но не один, человек тридцать подъехало следом на машинах, автобусе. Кроме руководства, собраны были основные городские службы, имеющие отношение к благоустройству, начиная с управления коммунального хозяйства. Пригласили и Камышова, к удивлению его. Когда он пришел, все были на местах.

Предзаводской территорией, невыровненной и заросшей бурьяном, прошли от дороги к дальнему оврагу, и там, стоя спиной к оврагу, лицом к подчиненным, руководитель области стал выслушивать всех по очереди. Камышов находился поодаль, поглядывая сбоку на приехавших. За прошедшее время руководитель области изменился. Теперь Камышов видел перед собой пожилого утомленного человека, самоуглубленного до рассеянности. На нем были плащ, шляпа. Слегка опустив голову, он думал о чем-то своем, как бы отстраняясь (настойчиво поговаривали о его скором отъезде) уже от области и города, где было столько прожито и сделано столько. А может, ему нездоровилось.

— Да. Да. Так, так, — кивал он, хмуро глядя себе под ноги, вроде бы слушая и не слушая говорившего, но все же слушал, потому как вдруг подымал голову, задавая убийственный вопрос, и лицо докладчика сразу менялось, он начинал потеть, сдвигать брови…

Картина была замечательная в высшей степени, Камышов с интересом наблюдал. Подчиненные стояли полукругом шагах в десяти-пятнадцати от руководителя, все в застегнутых плащах, шляпах, галстуках, опасаясь лишний раз пошевелиться, либо сказать что-то один другому. Некоторые поворачивали шеи, стянутые галстуками.

— Следующий, — руководитель называл фамилию.

Названный делал два шага вперед, отделяясь от своих, теряя как бы их молчаливую поддержку, опускал и без того опущенные руки, подбирал живот, начиная говорить-докладывать.

Многих Камышов нынче уже знал, у многих побывал в кабинетах, мысленно отмечая сейчас, что в кабинетах своих перед посетителями держатся все они совсем иначе, чем здесь, на поляне возле оврага. Те, кто вел речь непосредственно о роще, говорили не о том, как есть на самом деле, а о том, как должно быть. А быть должно хорошо. Все уже продумано, все осмыслено, все собрано воедино, сосредоточено, еще одно усилие — и положение рощи неузнаваемо изменится, вопрос будет снят. Но пока…

— Да, да. Так, так, — кивал руководитель, хмуро глядя поверх плеча говорившего. — Так, так. Хорошо. Вы свободны. Следующий. Слушаем вас.

Но Камышов ничему уже не верил. Он думал, что вот, зачем эти красные слова, а лучше бы взять сию минуту каждому в руки грабли и вилы, проскрести рощу от края до края, сбрасывая собранное в кузова грузовиков. Сдвинуть бульдозером с берегов в овраг завалы, разровнять, засыпать землей, утрамбовать, покончив раз и навсегда с оврагами. Выровнять предзаводскую зону, чтоб в дальнейшем засадить ее пихтами, соснами, разбить на ней цветники. Сделать часть работы, а то и половину. Вон сколько их. Так нет, поговорят, разъедутся, сядут по кабинетам, начнут подписывать бумаги, звонить, давать указания. Руководить. А роща так и останется…

Это было в мае. А среди лета Камышов случайно узнал, что через рощу с левого берега речушки к заводу тянут газопровод. Он побежал туда и увидел, что, расширяя старую просеку, спилили много берез и других деревьев, а низкие пни засыпали землей, скрывая. От речки по просеке почти до самой заводской ограды прорыли траншею под трубы. Краем оврага проложили дорогу, и тяжелые грузовики возили по ней к речке на поляну трубы и железобетонные сваи, ломая прицепами мелкие деревца.