Страница 7 из 13
Трудно любить того, кто на самом деле совсем не замечает тебя, даже если он проводит с тобой все свое время.
В этой истории мне удалось достучаться только до мамы, которая после моих горячих просьб все же пришла на консультацию. Бабушку же я не смогла переубедить ни в том, что у ее внука нет никакой гиперактивности, ни в том, что быть восьмилетним мальчиком не то же самое, что быть пятидесятилетней женщиной. На все это она отвечала: «Это все понятно, что вы говорите, но как мне заставить его вести себя спокойно и делать то, что требуется?»
«Я хочу, чтобы он стал…»
Мама, почему ты сначала учила меня ходить и говорить, а теперь хочешь, чтобы я сидела и молчала?!
С тех самых пор, как люди узнают, что у них будет ребенок, они начинают мечтать и представлять. Женщины заботятся о нем, пока беременны, воображая себе, каким он родится. Потом ждут, когда он научится улыбаться, сядет, пойдет, заговорит… Мы ждем будущего так, как будто оно нас от чего-то освободит, что-то изменит и разрешит нам расслабиться. Это отчасти понятно и закономерно когда мы замечаем, что наш ребенок вовремя (желательно, как все дети, а лучше, если раньше) овладел каким-то навыком, мы понимаем, что справляемся. Вот только нам никак не удается убедиться в этом до конца, потому что жизнь ребенка ставит перед ним все время новые и новые задачи: он пополз – теперь надо научиться ходить, заговорил – надо учить буквы, пошел в школу – нужно сдавать экзамены, поступил в институт – должен найти работу, работает – пора жениться, и так далее, пока ему не перевалит за шестьдесят. Разве тут расслабишься?
Родитель часто живет тревожным будущим. Многие не могут им не жить. И это не беда. Беда – когда родитель, живя тревожным будущим, теряет настоящее. Удивительно, насколько часто на консультациях звучит рассогласование между тем, что родители ожидают от ребенка, и тем, что они по отношению к нему делают.
«Я хочу, чтобы он вырос смелым, уверенным в себе, способным за себя постоять», – говорят мне о мальчике, которого все время пугают: «Ты заболеешь, не сможешь, не стоит, не получится». Ему запрещают злиться, спорить, отстаивать и защищать свое мнение, пробовать новое, – и убеждены в его неспособности справляться с неудачами.
«Мне важно, чтобы она выросла лидером, чтобы она была ответственной, решительной и независимой», – это о девочке, которой запрещено иметь свое мнение, каждый шаг ее контролируется, приветствуется только беспрекословное послушание, ее часто ругают за инициативу, активность и энергию, направленные не на выполнение уроков.
«Мы же хотим, чтобы у него была хорошая самооценка, блестящие успехи, хорошая карьера, крепкое здоровье», – утверждают вечно недовольные и сверхкритикующие родители вечно болеющего астеничного мальчика, теперь отказывающегося от любой новой деятельности: «У меня все равно не получится».
Чему именно мы учим своего ребенка? Чего от него ждем? Мало кто из родителей задается этими вопросами, еще меньшее количество в состоянии обдуманно и честно на них ответить. Из детей ничего не вырастает когда-то «потом». Для того чтобы «потом» выросло, надо что-то заложить уже сейчас.
Для меня загадка: как можно посадить семечко от подсолнуха и ждать, что вырастет сакура или баобаб? А потом еще осуждать подсолнух за то, что он так разочаровал своего садовода. Как трудно некоторым детям сделать своих родителей счастливыми. Многим это так и не удается, даже если они положат на это всю свою жизнь. Потому что родитель, сам не отдавая себе отчета, прилагает все усилия, чтобы не случилось именно того, чего он так настойчиво ждет от ребенка почти с самого его рождения, – чтобы ребенок не начал оправдывать его ожидания.
Всей душой желая им самого лучшего, трусливых пугают, зажатых стыдят, неуверенных подавляют, громких не слушают, ярких не замечают, отстающих ругают и ждут, что все это изменится, если родители утроят свои усилия. Мало кому приходит в голову остановиться и задуматься: если он такой, то, быть может, мы что-то делаем не так? Мало кто действительно представляет себе, как надо относиться к ребенку, чтобы из него вырос такой человек, каким его рисует их воображение. Нередко случается, что родители хотят вообще невозможного.
Она активно строит свою карьеру. Хрупкая фигурка и изящный вид деловой женщины недолго оставляют меня в иллюзии. Уже через пять минут становится понятно, что все важные вопросы в этой семье решаются именно ею.
– Вы понимаете, у меня – мальчик. В наше время, вы же понимаете, что мальчик должен быть не просто волком, он должен быть вожаком стаи. Но вы посмотрите на Яна. Разве он похож на вожака стаи? Нисколько!
Она продолжает перечислять недостатки сына: пугливость, чувствительность, пассивность, а я наблюдаю за десятилетним Яном, которому разрешила посмотреть игрушки в моем кабинете. Его действительно энергичным не назовешь, скорее задумчив, медитативен. Вынимая игрушки по одной, он рассматривает их внимательно, явно над чем-то размышляя. Потом находит одну из них, надолго задумывается, потом подходит к маме, прерывая ее пламенную, энергичную речь, и спрашивает:
– Как ты думаешь, кто это, мам?
– Очевидно, что это дракон, разве тебе не понятно?
– А я думал, что динозавр…
– Динозавры не такие! – На ее лице трудно скрываемое разочарование. Выражение лица «ну что я вам говорила!» сменяется серьезным, и она обращается ко мне: – Нам нужна программа по реабилитации.
– Кого будем реабилитировать?
– Ну вы же видите проблемы ребенка?!
– Пока я вижу, что у вас налицо разность темпераментов, я слышу, что вы недовольны тем, какой Ян, вы хотите, чтобы он был другим.
Теперь разочарованный взгляд предназначен и мне, но она берет себя в руки и еще раз пробует мне объяснить:
– Вы же понимаете, что если человек хочет чего-то добиться в бизнесе, он должен быть не таким. Я, няня, бабушка, его отец, все мы вынуждены постоянно подталкивать Яна, контролировать, стимулировать, заставлять. Но ведь ребенок должен сам проявлять волю, активность, упорство. Он должен ставить цели и достигать их. Ноу моего сына нет целей, у него проблемы с волей и совершенно отсутствует стремление к преодолению трудностей. Он не умеет принимать решения. Как вы считаете, сможет ли такой человек быть конкурентоспособным, тем более мужчина?
– Правильно я понимаю, что вы хотите, чтобы Ян стал вожаком стаи, создал и возглавил свой бизнес?
– Ну конечно, мы уже двадцать минут об этом и говорим.
– Вы его контролируете, заставляете, подталкиваете, решаете за него. Он максимально от вас зависит, опирается на ваше мнение, все время вас разочаровывает и отчаянно сопротивляется вашим попыткам изменить его, сделать его не таким, каков он есть. Я разочарую вас. Ему никогда не стать вожаком при таком раскладе.
– Это почему же?
– Потому что вожаки получаются из тех, кто знает, кто он такой, чего хочет. Кто с детства имеет свое мнение, и у него есть возможность и право отстаивать его перед самыми авторитетными фигурами, которыми являются родители. У кого есть свои цели, а не те, что ставят ему родители. Кто живет в своем темпе, действует в своей размерности. Те, у кого есть амбиции, стремления к лидерству и яркое желание создавать что-то свое. Те, кому трудно что-то навязать, заставить. Вы же делаете из своего ребенка хорошего исполнителя, ставя ему ваши задачи и условия, манипулируя при этом своим недовольством и разочарованием. Да и исполнитель из него получается пока плохой, потому что он сопротивляется тому, что вы поручили ему исполнять. Вы знаете, что нравится вашему ребенку? Чем он по-настоящему увлечен?
Ей требуется пауза, прежде чем ответить. Она явно еще переваривает услышанное. Возможно, именно это и заставляет ее нечаянно «проговориться»:
– Он увлечен тем, что я ему поручаю делать… – Краска слегка заливает ее лицо.
– Зачем вам вообще, чтобы он стал бизнесменом? Вы хотите, чтобы он был как вы? Или ваш муж?
– Муж, нет, он вообще не имеет к бизнесу отношения. Он так, филолог, редактор, в общем, никто… – Опять уже узнаваемо-знакомое недовольное выражение лица.
Когда мы остаемся с мальчиком наедине и у нас выдается возможность порисовать, я спрашиваю Яна:
– А почему ты так подробно и медленно рассматривал игрушки? Почему тебе нужно было точно знать: динозавр это или дракон?
– Я придумывал про них историю. Про каждого. И думал, можно ли их истории объединить в одну. Ну и если это динозавр, то это будет одна история, а если дракон, то совсем другая.
– То есть ты любишь придумывать истории?
– Ну конечно. Я записываю их в блокнотике или на компьютере, когда мне разрешают.
– Ты давал их кому-нибудь почитать? И самому тебе они нравятся? – Да, мне нравятся. Читала няня. Она всегда ждет новых историй и часто разрешает мне писать их на компьютере, когда мамы нет. А вот мама считает мои истории «глупостью» и «потерей времени», поэтому я ей уже не показываю. Это наш секрет. Вы ведь его не расскажете маме?
– Даже не знаю, как поступить… Я, с одной стороны, понимаю, почему ты стал скрывать от мамы твои истории, но, с другой стороны, может быть, нам стоит еще раз попытаться объяснить ей то, что писать истории – это тоже стоящее дело, тем более оно тебе так нравится. Она же твоя мама, и она хочет, чтобы ты был счастлив. Как думаешь? Попробуем?
Долгая пауза, он медленно поднимает на меня глаза бесконечно печального Пьеро:
– Попробовать мы можем, но она никогда не будет считать это стоящим делом.