Гавань измены (ЛП)

К тому же он предпочитал дурачить французских агентов без вмешательства со стороны: это очень деликатные операции и, как ему казалось, ими должен был заниматься один хорошо подготовленный человек.

«Мне не стоит раскрывать себя сегодня», — решил Мэтьюрин. — С другой стороны было бы интересно узнать, что Рэй может рассказать об Андре Лесюере, упомянутом Грэхемом.

Как оказалось, ему не представилось случая ни раскрыть себя, ни узнать о Лесюере. Погруженный в разговор с секретарем адмирала, Рэй, прощаясь, лишь в очередной раз кивнул и обменялся со Стивеном многозначительным взглядом, словно говоря: «Видите, как сильно я занят — мое время мне не принадлежит».

В эти утренние часы Джек Обри находился на верфи, обсуждая с корабелами бесчисленные проблемы, связанные с его любимым «Сюрпризом». Корабелы и их начальники были людьми полностью продажными, но признавали, что есть огромная разница между деньгами государственными и частными, и что за свои личные траты капитан обязан получить соответствующий результат. К тому же они были вполне способны на искусную работу, и Джека полностью удовлетворили новые диагональные висячие кницы из далматинского дуба и стрингеры, идущие к корме от грот-русленей в тех местах, где фрегат получил сильные повреждения.

Он также поверил корабелам, что, не считая церковных праздников, работа займет еще полную неделю. Однако они достаточно смутно представляли, сколько всего этих праздников, и когда Джек поднялся по временному трапу на опустошенную палубу, стряхивая с мундира и бриджей древесные стружки, они послали за календарем, считая праздники один за другим и яростно споря, являются ли для плотников дни святого Аничето и святого Кукуфата нерабочими полностью или, как и для конопатчиков, только с полудня.

Джек все это записал. Он знал, что адмирал — человек старой закалки. Сэр Фрэнсис может и не принадлежал к числу тех офицеров, кто требует от своих людей выполнения всех поручений с удвоенной самоотдачей, но безусловно, являлся одним из самых влиятельных и дотошных. Он не терпел лени ни на квартердеке, ни где-либо еще, а когда запрашивал заключение, отчет или донесение о состоянии корабля, любил получать ответ очень быстро.

Иногда, конечно, такие быстрые заключения, отчеты или донесения оказывались менее точными, чем более неторопливые и продуманные версии, но как адмирал любил говаривать: «если будешь долго стоять и размышлять, какую ногу первой просунуть в бриджи, то скорее всего, упустишь прилив, а ягодицы так и останутся неприкрытыми». Он утверждал, что скорость — суть атаки, и его действия хорошо подтверждали правдивость этого высказывания.

— Мистер Уорд, — обратился Джек к своему писарю, ожидавшему на квартердеке с судовым журналом под мышкой, — будьте так любезны, составьте записку о том, что состояние «Сюрприза» позволяет выйти в море в течение тринадцати дней — его орудия в порядке, запасы воды пополнены, а выбленки привязаны к вантам — и предоставьте ее мне, как только окончится смотр.

Они шли по мосткам к темным баракам, где жили «сюрпризовцы». Обри ждали, и все его офицеры присутствовали при визите капитана. Несчастный, потерянный Томас Пуллингс тоже находился здесь, стоял немного поодаль, так чтобы не казалось, будто он посягает на территорию своего преемника, Уильяма Моуэта.

На Средиземноморском флоте еще четверых повысили в звании до коммандера, и они тоже оказались предоставлены сами себе на берегах Мальты. И если бы возникла какая-нибудь вакансия — событие крайне редкое — велика была вероятность, что один из них ее займет, в чем все они были крайне заинтересованы.

В этот раз Пуллингс вместо роскошного, украшенного золотом мундира надел простой однотонный сюртук и очень старую, потрепанную морем шляпу. Большая часть остальных офицеров тоже облачилась в рабочую одежду — по правде говоря, все кроме мистера Гилла, штурмана, и мистера Адамса, казначея, у которых были назначены встречи в Валлетте, — поскольку сразу после окончания осмотра вся команда корабля строевым маршем отправлялась стрелять на приз мистера Пуллингса — еженедельный глазированный пирог в форме мишени, весьма ценимый среди матросов — тонкая нить, которая еще связывала коммандера с кораблем.

Так сказать, строевым маршем на лодках, ведь поскольку ничто не могло заставить этих людей идти в ногу или стоять по стойке смирно, то офицеры и не хотели вести их парадным строем по улицам, заполненным красномундирниками, и предпочитали перемещать морем.

Здесь они чувствовали себя свободно и держали мушкеты так, как считали нужным. И когда Джек окончил формальный обход, то сказал Моуэту:

— Мистер Моуэт, давайте проведем перекличку, будьте так любезны.

— Всем матросам собраться на перекличку, — передал Моуэт боцману.

А тот уже распространил приказ далее, издав ряд последовательных выкриков и коротких резких замечаний, словно созывал людей из самых дальних глубин кубрика и форпика. Моряки свалили оружие в кучи, которые заставили бы любого солдата покраснеть от стыда, и собрались в беспорядочные группы на ровном пыльном участке земли, заменяющем левую сторону квартердека.

Писарь называл имена, и матросы выходили один за другим, от воображаемой грот-мачты до правого борта, прикладывая руку к голове при приближении к капитану и отзываясь: «Здесь, сэр».

Команда заметно уменьшилась. Хотя некоторые, конечно, находились в госпитале, флотской тюрьме или на военной гауптвахте, многих, очень многих забрали.

И все же, несмотря ни на что, Джек с необычайной яростью боролся за своих старых товарищей и лучших моряков, и иногда заходил так далеко, что даже прибегал к подлогу, искажению фактов и открытой лжи, когда его в категоричной форме принуждали отдать некоторое количество людей. И теперь, когда моряки выходили из строя, не нашлось бы и одного, кого он не знал уже много лет. Некоторые и в самом деле служили еще под его первым командованием, на четырнадцатипушечном бриге «Софи», а среди остальных не было ни одного юнги – сплошь умелые моряки.

Все они были умелыми, а многие вполне могли получить звание старшины-рулевого на флагмане, по крайней мере в том, что касается мастерства. Они смотрели на него приветливо, когда он проходил мимо, а он на них — с чувством глубокого отвращения. Никогда, никогда он не видел еще настолько жалкой команды: с похмелья, неряшливые, выдыхающие перегар.

Моуэт, Роуэн и штурманские помощники героически пытались занять их на протяжении всего дня, но было бы жестоко отказывать им в свободе, не просто жестоко, а противоречило всем флотским традициям. А если эта свобода продлится еще дольше... Дэвис не отозвался, хотя его имя прозвучало дважды.

— Дэвис сбежал? — спросил Джек, оживившись.

Дэвис, старый морской волк, мрачный, непомерно сильный и опасный, с готовностью поступал добровольцем под командование Джека или при любом удобном случае переводился на его корабль. И ничто, ничто не заставило бы его дезертировать.

— Боюсь, что нет, сэр, — ответил Моуэт, — всего лишь сорвал парочку килтов с шотландских солдат, и те уложили его у себя в караулке.

Подобная же судьба постигла и еще троих временно отсутствующих «сюрпризовцев». Но отличия между этой перекличкой и предыдущей оказались куда серьезней — не менее одиннадцати моряков попали в госпиталь: четверо с мальтийской лихорадкой, четверо с сифилисом, двое с переломами, полученными в падениях спьяну, один с ножевым ранением, а двенадцатый очутился в тюрьме, ожидая судебного разбирательства за изнасилование.

Но никто не дезертировал, хотя торговые корабли постоянно сновали туда-сюда: по большей части сюрпризовцы состояли из крепких военных моряков, гордившихся принадлежностью к счастливому кораблю.

— Ну, по крайней мере, у меня есть теперь все данные, — отозвался Джек, зевая и кивая головой.

И хорошо, что они у него были, поскольку едва только Джек закончил делать пометки и выразил желание, что на фрегате неплохо бы иметь капеллана — кто-то же должен порицать их, адово пламя пугает почище кошки — всё, что угодно, чтобы прекратить это разложение, когда бегом прибыл мичман с требованием немедленного присутствия капитана Обри на борту флагмана. Хвала небесам, что Джек надел на построение свой лучший мундир.