Страница 30 из 108
Девочка, что же ты делаешь со мной?
========== Глава 15 ==========
— Ты сдурел?! — Макс повышает голос так, что звуки отражаются от низкого потолка и толстых стен.
Эрик морщится, закидывает руки за голову, обнимая ладонями шею, и чуть наклоняется назад, креня ножки стула. Весь вальяжный как сытый хищник. Лишь глаза с лихим прищуром.
— Сядь нормально!
Старший лидер Бесстрашия орет крайне редко. Лишь когда его что-то выводит из себя или происходит событие сродни форс-мажору. Как сегодняшнее.
Трис оказалась быстрой и юркой девочкой. Ей удалось разбудить Макса и привести его на место происшествия. Тот приказал быстро отвести Эдварда в лазарет — парню сулило стать афракционером. И с этим уже ничего не попишешь. Виновник же всего сейчас сидит напротив Макса и скалится, едва растягивая уголки губ. У Эрика столь самодовольный вид, словно он считает, что все содеянное было верным.
— Твоя жестокость перешла границы, — цедит сквозь зубы Макс, и глаза его полыхают лютым огнем. Однажды, Эрик видел, как мужчина вышел из себя. Ни чем хорошим это не закончилось. — Сядь нормально! — Макс резко обходит мужчину и с такой силой дергает стул под ним, что ножки зычно и громко ударяются о плиты бетона. Так, что зуд и легкая дрожь отдаются в основании шеи Эрика. Тот хмуро и исподлобья смотрит на собеседника, а затем снова улыбается.
— Он заслужил.
— Что… — Макс не договаривает. Закрывает рот. Ему не хватает возмущения, ярости — эмоции так и кипят, так и бурлят в нем. Такие тягучие, столь обнаженные. Зато Эрик спокоен, практически умиротворен. — Заслужил?
— Да, — тянет Эрик, снова откидываясь на стуле, что передними ножками тут же повисает в воздухе.
— И чем же, позволь спросить? — Голос у Макса до того елейный, что в пору передернуть плечами.
Эрик же снова трет пальцами шею, вертит головой, а потом выдает:
— Он изнасиловал девчонку.
Повисает пауза. Макс хмурится. Смотрит на Эрика долго и пристально. Выражение лица его меняется едва-едва, линия рта становится напряженнее, как и линия плеч, глаза чуть сужаются — постороннему человеку не будут видны эти изменения. Но Эрик видит.
— Кристину?
— Да.
— Ох ты ж черт, — чертыхается Макс и падает на стул, ставит локти на стол и обхватывает ладонями голову. — И как же нам объяснить сей инцидент?
— Скажи правду, — тянет Эрик, качаясь на стуле.
— Прекрати, твою мать! — Темнокожий мужчина со всей силы ударяет ладонью по столу — воздух скапливается меж деревом и кожей, производя резкий, громкий звук. Эрик так и замирает — передние ножки застывают над бетоном, а глаза одного из лидеров фракции подняты на другого. Бой взглядов длится мгновение. И вот стул скрипит под весом Эрика, а все четыре ножки царапают пол. — Правду? — Уже спокойнее.
— Да. Без имен. Как констатация факта. И отправь его в сладкие объятия нищеты. Эта паскуда это заслужила.
Макс фыркает, трет пальцами переносицу, давит ими на лоб.
— Эрик, — голос его звучит заинтересовано, и мужчина отрывается от четок, что вертит в руках, коли игрушку в виде стула у него отобрали, — ты ослепил Эдварда за то, что он изнасиловал Кристину? — И что-то такое в голосе лидера, что Эрик чувствует, как желваки перекатываются под его кожей, а кадык чуть тянет вверх.
— Ты же хотел, чтобы она была благодарной нам.
Макс откидывается на спинку вращающегося стула и улыбается.
— То есть это ради дела? — И глаза такие проницательные-проницательные, смотрят, впиваются, ложь пытаются уловить. Эрик отвечает хладнокровным, спокойным взглядом.
— Да, Макс.
— То есть она тебе не нравится?
— Черт тебя дери, я ненавижу женщин! И ты об этом знаешь. Слабые, никчемные создания. Только и могут, что ныть. Не в состоянии защитить себя. Лишь хныкать. — Такая ярость, злость вибрируют в его тоне, что Макс задумчиво молчит. — Тебе напомнить? Уже забыл? Помнишь ее?
— Она была хорошей женщиной.
— Она была слабой, никчемной, связалась с кем-то непонятным. Влюбилась, видите ли, — Эрик кривит губы. — Дура. И закончила как дура. — Он сжимает рот и замолкает. Говорить о своем прошлом ему совсем не хочется. Говорить и вспоминать кроваво-красное марево, стелющее пол, впитывающееся в ворс белого ковра. Та комната была красной. Настолько красной, что резало глаза.
— Она воспитала тебя.
— Заткнись! — Теперь черед Эрика орать. И Макс послушно притихает.
Иногда он смотрит на того, кому помог в этой жизни, и не понимает, за что его так наказали. У него-то и в детстве был скверный характер, а с годами лишь усугубился. Такая лютая, стылая ненависть била ключом в его душе, текла по венам. Он лишь склабился и рычал словно цепной пес. Макс не знал подробностей той трагедии, что когда-то окончательно превратила мальчишку в зверя. Эрик же никогда не рассказывал.
— Ладно, — прерывает старший лидер молчание и сцепляет руки на столе в замок, — я объявлю, что Эдвард изнасиловал девушку, за что и поплатился. Без имен. Ты прав. И спровадим его к афракционерам. — Макс на секунду задумывается. — Он предал идеалы фракции. Мы уже за это можем его изгнать. Не только за само изнасилование.
Эрик вскидывает глаза на того, кого когда-то даже звал отцом. Те года давно прошли. Но в Максе иногда мелькает что-то неуловимо отцовское, почти наставническое.
— Бесстрашные — не садисты и изуверы, а солдаты. Не стоит об этом забывать.
Эрик хмыкает.
— Ты прав, —, а потом встает на ноги, икрами чуть сдвигая несчастный стул в сторону, и его тонкие железные ножки так заунывно скулят по камню, — я пойду.
— Иди, — когда дверь за Эриком практически закрывается, Макс поспешно добавляет, — и не смей курить в коридоре. Я все вижу.
Эрик почему-то ухмыляется и широким шагом направляется в сторону тренировочного зала — ему хочется выбить всю дурь из груши.
Часы показывают два ночи, когда мужчина наносит первый удар, сдирая костяшки. Часы показывают два ночи, когда Кристина сидит, свесив ноги с больничной койки. Стрелки ходят и ходят, не замирают не на миг. Как и не останавливается светящееся, мигающее табло. Старинные часы лазарета. Электронные часы тренировочного зала.
Я ведь так и не поблагодарила его.
Эта мысль не дает Кристине покоя с того самого момента, как она покинула комнату Эрика. Ей стоило всего лишь едва приоткрыть рот, и губы сами прошептали бы заветное слово. Но она ушла, не обернувшись. И теперь чувство вины ело ее. Истерика и слезы прошли, даже дрожь унялась. И пальцы ее тонкие обнимают край белого матраца. Это для равновесия души. Потому что все равно больно, страшно, люто, дико.
— Кристина! — Девушка вздрагивает всем телом, напрягается так, что позвоночник выпирает под кожей. – Эй, все хорошо? — Уже тише спрашивает Кэм, подходя к ней ближе. Кристина же кутает свои запястья в рукава черной толстовки и прикрывает такими же черными прядями волос собственную щеку — не хватало еще, чтобы мужчина заметил синяки.
— Да, — и пытается улыбнуться. — Я пришла просить у тебя таблетки от головной боли и бессонницы. Кажется, я себя заморила. — Как ладно-то врет. Искренняя. Внутри что-то хихикает. Так гаденько и противно
— Тебе еще надо быть аккуратнее и осторожнее, — говорит Кэм, стягивая со своих рук окровавленные перчатки и кидая их в белую раковину. Глаза Кристины впиваются в них, смотрят, практически жрут взглядом. Красное на белом. Кровь стынет. Рдяная, багряная, густая. Кровь Эдварда. И на мгновение перед глазами все мутит.
— Да, что? — Резко переводит взгляд на Бесстрашного-врача. Его высокий ирокез отливается чернотой и обильным лаком, а выбритая часть головы блестит в свете электрических лампочек.
— Ты какая-то рассеянная, — подмечает Кэм и моет свои руки. — Спрашиваю, слышала ли ты про Эдварда?
— Да… — Голос едва запинается. Девушка прокашливается и продолжает. — Слышала. Это… ужасно. — Так же правильно говорить?
— Эрик — псих, — фыркает Кэм. — Я всегда это знал. Парень ослеп на всю жизнь. Глазницы пусты, словно и были такими всегда. Его отправят к афракционерам, — говорит мужчина и вытирает руки полотенцем, а Кристина ловит себя на том, что ее плечи с облегчением опускаются. — Ходят слухи, что это все же было за дело.