Страница 25 из 108
— Эдвард, — слабо, слишком слабо. Его руки сжимают ее талию. А она упирается в его плечи, пытаясь отстранить его от себя. — Пусти. Ты с ума сошел! — Мужская рука обхватывает ее лицо, и чужой язык лезет в ее рот. — Эдвард! — Она начинает биться в его руках, а хватка лишь становится сильнее. И тогда Кристина пугается. По горлу ползет что-то сродни рвоте, вязкое, тягучее и такое отвратительное. И глаза начинают блестеть. Какие слезы? Никаких слез. Эдвард просто помутился рассудком. Сейчас он ее отпустит. Девушка верит в это. Но мужские пальцы становятся лишь железными. Его слюнявый рот перемещается на ее шею, а ладонь накрывает нижнюю часть ее лица. Кристине становится трудно дышать. И вот тогда соленая влага, набегающая на глаза, делается зримой явью.
Девушка истерично бьется в его руках. Но он выше, сильнее, больше. Тогда она прикрывает глаза, пытается восстановить дыхание, расслабляет мышцы, чтобы собрать их в единый кулак и попытаться вырваться. Ее мозг лихорадочно ищет подсказки. Кристина вспоминает инициацию, тренировки с Эриком. Она сильная. Сильная. Она через все это прошла, сможет и сейчас освободиться. Эдвард же ослабляет хватку, шумно дыша ей в шею. Возбужденный член утыкается ей в бедро.
Твою-то мать.
Вот сейчас Кристине хочется заорать от страха во все горло. Это же Эдвард! Что он делает?!
Девушка изворачивается, ловит момент, когда его руки уже без прежней силы давят на ее тело, и со всего размаха ударяет его коленом в пах. Молодой человек сгибается пополам, практически скорчивается. На его лице отражается спектр эмоций боли. Он чуть ли не шипит сквозь зубы и надсадно дышит. Кристине этого хватает, чтобы рвануть к двери, дернуть ее на себя и со всех ног понестись по коридору. Сердце в грудной клетке бьется гулко и неистово. Она слышит стремительные шаги за своей спиной. Начинает бежать быстрее, но не успевает добежать до конца коридора, как чужие пальцы дергают ее за волосы. Голова девушки резко откидывается назад, шея неестественно изгибается, корни волос пронзает страшная боль.
Кристина кричит, но грубая ладонь затыкает ее. Девушка пытается укусить Эдварда за палец, но тот лишь крепче сжимает ее челюсть. До хруста. Она брыкается, лягается, вращается в его объятиях как уж на сковороде. Но молодой человек тянет ее обратно в комнату. Раздается звон. Перед тем, как быть бесцеремонно втолкнутой в уже знакомое помещение, девушка видит, что цепочка с кулоном Бесстрашия на ее шее порвалась, упала звенящей трелью на каменные плиты. А потом дверь с треском захлопывается.
— Сучка. — Удар приходится на лицо. — Я же хотел по-хорошему. — Ее щека горит. И Кристина понимает, что плачет.
— Эдвард, пожалуйста, не надо, — уже шепчет. Потому что страх парализует горло, сдавленной птицей бьется в грудной клетке.
Парень не слушает ее. Рвет на ней ткань. И раздается режущий слух треск. Кристина предпринимает еще одну попытку броситься к двери, но ее тело с такой силой врезается в деревянный стол, что ей кажется, что на ее коже расцветут не только синяки, но появится еще и пара загнанных заноз.
— Эдвард…
— Заткнись. Раздражаешь.
Кристина смотрит на него и тут понимает одну вещь — Эдвард жесток. Это сидит внутри него и точит его душу. Говорили, что он бил свою девушку, пока та не ушла к афракционерам, не пройдя очередной этап инициации. Кристине казалось это глупыми слухами. Ведь Эдвард ей улыбался, дружески хлопал по плечу и просто относился к ней хорошо. Ей казалось, что люди клевещут. Они ведь так это любят. А Эдвард хороший. Боже, как наивны, слепы и глупы были такие суждения. Как она, Кристина, еще не понимает людей.
Он рвет ткань ее майки, сжимает грубыми руками грудь. Сосок болезненно звенит. А саму девушку начинает трясти. Латентная жестокость Эдварда страшнее лютой ненависти Эрика.
Эрик.
Кристина осознает, что рыдает. А чужие руки уже шарят меж ее ног. Парень ловко расправляется с замком и стаскивает джинсы с женских бедер.
— Нет… Пожалуйста… — Она пытается бороться. Снова. Но ноги путаются в ткани, удары кулаками не причиняют Эдварду ничего кроме зудящих синяков. И вот тогда он бьет ее по лицу так, что голова Кристины откидывается, и вся девушка как подкошенная падает на деревянный стол, больно ударяясь затылком. До искр из глаз. Ей больно и трудно шевелиться. Удар чуть не вышиб из нее весь дух, не дал потерять сознание. Голова трещит, что-то дробное, болезненное бьется в мозгу. Чужие руки лапают ее кожу, елозят меж бедер. И так противно, что Кристину сейчас стошнит. Эдвард дергает ее за остатки ткани на теле, заставляя подняться, полусесть.
— Еще раз дернешься, всажу это тебе в бок. Истекать кровью будешь долго. — В его руке блестит лезвие ножа. И Кристина всхлипывает, обессиленная, с гудящей головой и скованным страхом и ужасом телом.
Эдвард снова толкает ее на стол. В ней все еще реет отчаянное желание сопротивляться, но тело не слушается, а железо ножа останавливает. Она слышит звук расстегиваемой ширинки. И принимает последнюю попытку. Вместо удара Эдвард жестко разводит ее ноги как можно шире и входит в нее. Его член горячий, твердый, большой, налитый кровью. Такой красный, что отвратительно смотреть, не то, что принимать в себя. На нем виднеются синие прожилки вен. Кристине тошно. Но это не самое страшное. Когда Эдвард загоняет свой возбужденный орган в ее тесное, узкое, девственное влагалище, то Кристина кричит. От боли, ужаса и беспросветного мрака. Лишаться невинности не так страшно, если это делает кто-то, кого ты хотя бы не любишь, но кто тебе симпатичен, кто заботится о тебе. Эдварду на это плевать.
От каждого движения его бедер все тело режет болью. Она сосредотачивается внизу живота и бьет, бьет, бьет под кожей, по стенкам и сосудам. Рецепторы посылают импульсы в мозг. Кристина рыдает, скулит на деревянном столе, слушая, как мерно бьются о пол его ножки, как кряхтит и пыхтит над ней Эдвард, двигаясь ошалело и резко. Девушка чувствует, как по горлу снова ползет тошнота, что уже не задавить.
Эрик. Мать вашу, Эрик. Надо было дать ему это сделать. О, теперь она видит разницу между трахом и сексом. Такую ощутимую, режущую кожу. Лучше бы это был Эрик. Лучше бы это был Эрик. Лучше бы это был Эрик. Почему это не Эрик?! Кристине хочется заорать. Но тело звенит лишь болью. Она, как самая блаженная дурочка, в какой-то момент мечтает о том, что дверь распахнется, и этого ублюдка оттащат от нее. И это будет не Уилл, не Юрай и даже не Четыре. Это будет Эрик. Чертовый Эрик. Сукин сын. Мразь. Почему он не сделал этого тогда? Ведь не было бы так больно и так отвратительно от мысли, что ее самое сокровенное забрали без ее воли и ведома.
Вот Эдвард над ней дрожит, толкается последние пару раз. Она чувствует, как что-то горячее ударяет в нее. Среди этой какофонии звуков и гула в голове и боли в теле тепло смотрится как-то неестественно, ломано и неправильно. Молодой человек хватает ртом воздух и выходит из нее, отступая. Теперь у него виноватый, бегающий взгляд. Кристине хватает сил на то, чтобы подползти к краю стола, и ее начинает рвать. Завтрак и обед ее желудок исторгает. Она кашляет, размазывая по лицу слезы и выплевывая из своей глотки всю еду. Потом садится, трясущейся рукой отдирает от своей разорванной майки кусок ткани и вытирает бедра. От собственной крови и чужой спермы. Потом резко снова сгибается пополам. Тошнота не прошла. Ей хочется выблевать все свои внутренности. Так, наверное, будет лучше.
Кристина замирает в согнутом положении. Хватает ртом воздух, сипло, надсадно дышит. И ее плечи начинают мелко трястись. Рыдания, страшные, воющие, рвутся из горла. Она плачет, не в силах пошевелиться. Запах крови, чужой спермы, вкус рвоты и слез на языке. Никогда в своей жизни она не была так разбита. Эдвард давно ушел. А девушка сама не знает, когда сможет сдвинуться с места.
Более рациональная, более спокойная, все еще сохраняющая трезвость рассудка часть сознания понимает, что этот ублюдочный сукин сын мог насиловать ее жестче, сильнее, грубее. Он вообще понял, что она была невинна? Или просто оттрахал и ушел? Кристина скулит. Из ее глотки рвется такой вой, что становится страшно. Она дышит часто, глубоко, хрипло. И снова плачет. И плачет. И плачет.