Страница 63 из 140
- Ну, какие?
- Их много, ваше высочество... Они, точно верблюды на большой тропе пустыни, так и ползут... У меня сотни перебежчиков... Из разных кишлаков...
- Говори... - приказал эмир.
- Ваше высочество!.. Вы можете казнить меня, но я не скрою правды... Ваше высочество! Перебежчики говорят... Этот Фрунзе говорил им о Ленине... И будто бы это слова Ленина...
- Какие слова?
- Прийти, когда позовут... Но это опасные слова. Ведь революционеры позовут!
- Они позовут?.. Разве ты не знаешь, что Новая Бухара уже нами оцеплена? Сегодня ночью она станет могилой джадидов. Ее не будет... К кому же он пойдет? А в остальных городах будет тишина и покой. Муллы всюду подымают народ; собирается народное ополчение всюду. И генерал Фрунзе уйдет ни с чем... Много ли красных? У меня пятьдесят батарей. Пулеметы! Пятнадцать тысяч аскеров. Это регулярное войско. Да больше сорока тысяч ополченцев. И это только начало. А что у красных? Фрунзе не наберет и десяти тысяч солдат... Эти сведения - точные... А тех, кто сошел с ума в Бухаре, я и не считаю. Разве это сила? Вы меня пугаете. И ты и твой Джемс... Что вы меня пугаете? - повторил эмир.
Уже осмелев теперь, он почувствовал свою правоту. Все, что он говорил о числе своих солдат и своего вооружения, было истиной. Он точно знал силы русского командования. Он был возмущен, что кушбеги, который должен бы все это знать отлично, приходит к нему с такого рода разговорами, с таким неверием в душе. Тот, кто всегда считал народ соломой или водой, проливающейся сквозь решето, конечно, не мог допустить даже мысли о возможности огромных, все переворачивающих событий. Гневные ноты зазвучали в голосе эмира. Куда делся европейский лоск, которым всегда гордился эмир, разгуливая как франт по бульварам Парижа?.. Куда делось все его достоинство, с которым он обычно держался в Петербурге или в Петергофе, при царском дворе?
Грубо, с нетерпимостью деспота эмир затопал ногами.
- Усман-бек, ты осел... - крикнул он кушбеги. - Очнись! Если луна с тобой, не заботься о звездах. Мне все известно и без тебя... Вот фирман**.
Он бросил Усман-беку бумагу, которую тот на лету подхватил. Эмир приказывал сегодня же вечером казнить всех заключенных молодых бухарцев, заподозренных в революционных намерениях. Одни были взяты несколько дней тому назад, по распоряжению кушбеги, другие - только сегодня. Их похитили из Новой Бухары. Все они были закованы в цепи, брошены в зловонные ямы бухарской тюрьмы и ждали часа своей смерти. Заключенным не давалось ни пищи, ни воды.
5
Вечером 28 августа опустели, обезлюдели улицы Новой Бухары. В Комитете бухарской коммунистической партии и военном штабе на всех окнах были спущены глухие шторы. Одинокие всадники проносились точно тени. Красноармейские взводы молодой революционной армии Бухары молча проходили по городу. Шли они быстро, не так, как обычно ходят патрули. Враг был рядом. С окраин можно было услыхать голоса сарбазов.
Войска эмира полукольцом оцепили Новую Бухару. Жители предместья видели ночные костры противника, а крики часовых ежеминутно напоминали им о пуле и смерти.
Небольшой городок Новая Бухара вплотную примыкал к станции Каган Среднеазиатской железной дороги. С трех сторон городок врезался, как зеленый оазис, в солончаковую степь. К северу от него тянулись поля и кишлаки, орошенные водой благодаря сети арыков. Только двенадцать километров отделяли его от столицы эмира. Здесь, в Новой Бухаре, собрались все, кто поднял знамя восстания. В столице же еще сидел эмир и контрреволюция готовила свои отряды.
Вечер был спокойный, без ветра. Все притихло в аллеях города, все в нем замерло. Тенистые бульвары, широкие европейские улицы, сады, отделения банков, транспортные и торговые конторы, общественное собрание, больница, училища, особняки, дома, халупы, лавки, гостиницы и чайные, караван-сараи, ларьки и магазины - все погрузилось в темноту. Огонь пугливо пробегал и прятался. Все заволакивалось мраком от облаков, скользивших по небу.
Чем ближе к Новой Бухаре придвигались красноармейские эшелоны, тем сильнее и громче кричали люди о ненависти к эмиру. Этому можно было не удивляться в городах. Но за последний месяц даже в кишлаки проникли революционные мысли, и все то, о чем народ раньше молчал, сейчас стало явным. Люди ходили по улицам с ведром и кисточкой и расклеивали воззвания на глиняных стенах:
"Эмир знает Москву, Ялту и Петроград"... (Это писалось, конечно, о царских столицах и о царской резиденции в Крыму, другого народ еще не знал либо знал плохо...) "Вот на что были промотаны наши деньги... На французских певиц! - писалось в этих воззваниях. - То, что отбиралось от нас на школы и на поддержку больных, пошло в широкие карманы знати... Судьи и беки вопиют о шариате, они же в первую очередь посылают своих дочерей эмиру... Почему молодежи запрещают учиться? Разве шариат против ученья? Русские сбросили Николая в черную яму, вот из-за чего ополчился эмир! С гибелью своего покровителя он лишился веселой жизни. Нет Ялты, нет царских столиц... Проснитесь, братья! Дорогие братья, обращайтесь в Каганский Комитет! Да здравствуют бухарские красные войска! Да здравствует союз русской Красной Армии с бухарскими красными войсками!"
В Новой Бухаре оказались все нити подпольных бухарских организаций. Все, что осмелилось поднять голос против эмира, находилось здесь.
У здания военного штаба отцветали одичавшие розы, воздух становился сладким, и тополи, освещенные одиноким фонарем, стояли точно черные колонны. То и дело из подъезда выскакивали ординарцы и, отыскав возле ограды своего коня, скрывались в темноте.
Все боевые организации Эмирабада, Кагана и Новой Бухары уже мобилизовали свои отряды. Во всех ротах, эскадронах и батареях были прочитаны воззвания бухарского ревкома, призывающего Красную Армию на помощь. Люди готовились к смелому и решительному натиску. Сосредоточение частей происходило в полной скрытности от противника. Войска все время пододвигались к исходным для наступления пунктам.
К утру 29 августа это сосредоточение войск закапчивалось. События бухарской революции развивались быстро, и командование Красной Армии решило оказать содействие восстанию. Политическая цель операции была изложена товарищем Фрунзе как революционная братская помощь бухарскому народу в его борьбе с деспотией бухарского самодержца.
Начало операции назначалось в ночь с 28 на 29 августа.
Тогда же бухарские революционеры должны были захватить город Чарджуй, а части чарджуйского отряда - двинуться на переправы через Аму-Дарью, чтобы перехватить всех беглецов, в том числе эмира и членов правительства, если бы они попытались по этим путям спасаться бегством в Афганистан. С этой же целью надлежало захватить районы, лежащие на запад от Старой Бухары, - город Каракуль и железнодорожную станцию Якка-Тут. Туда посылались стрелковые полки и кавалерийские части.
Железнодорожное сообщение в ряде мест было перерезано, так же как и телефонно-телеграфная связь. Часть мостов была разрушена действовавшими в тылу басмачами. Поэтому почти вся связь между городами и кишлаками, между воинскими частями и штабами, и даже связь Новой Бухары со штабом Фрунзе, нередко осуществлялась конной почтой.
Это затрудняло военные действия, однако это же самое мешало и правительству эмира, и даже в большей степени. Сидя в своем гнезде и не зная истинной картины событий, эмир все еще упорствовал, когда ряд таких городов, как Чарджуй, Наразым, Бурдалык, Карши, Китаб, Шахризяб, Чиракчи, Яклабаг, Хатырчи, Зияэддин, Кермине, был уже занят краснобухарскими войсками и повстанцами.
В Самарканде днем и даже ночью шли митинги. Люди забыли о сне, о своих домашних делах. А в северной Бухаре освобожденный народ приветствовал отряды революционной бухарской армии. Все ждали русских, русские красноармейские части. На воинских и гражданских митингах, на манифестациях говорилось об одном - о братстве между трудящимися Бухары и России.