Страница 6 из 140
Сашка удивленно посмотрел на вестового.
Комендант засмеялся и сказал:
- Что, Лихолетов? Не согласны с этой теорией?
Сашка расправил усы.
- Как вам сказать, товарищ комендант! У всякого народа своя теория. Взять русских: солдат считался у нас звания военного, гордого. А возьмите вы узбека: солдат для него - преступник, в наказание и позор. Другое понятие! Узбек - народ ровный, до земли охоч, работяга. Конечно, на степу водятся еще головорезы...
- Узбеки еще нам пропишут!
- Да, прописать, Константин Сергеевич, могут. В этом я не спорю. И комар до крови кусает. По необходимости. Такое течение истории. Обижал их царь, а тень падает на нас.
- Лихолетов... - Комендант внимательно взглянул ему в глаза. - Как по-твоему: Ленин удержит власть?
- А почему же ему не удержать? Раз взял - значит, о чем-то думал. Удержит, - авторитетно сказал Сашка.
Кто-то с улицы стукнул в окно. Сашка приподнял одеяло.
- Ветер, должно быть, - сказал Парамонов.
Сашка ближе пригнулся к раме и увидел приплюснутое к стеклу темное скуластое лицо. Сашка опустил одеяло и прошептал:
- Старик... в чалме!
- Старик? Какой старик? - беспокойно сказал Зайченко и вздернул голову, как бы прислушиваясь к тому, что делается за стенами дома; потом он закусил губу и приказал Парамонову впустить узбека.
Узбек неторопливо вошел в квартиру коменданта, осторожно снял руками огромные восточные галоши и подозрительно оглянулся на все стороны. Увидав Зайченко, он остановился, левой рукой провел по бороде, а правую руку приложил к сердцу и произнес мусульманское приветствие. Затем улыбнулся и довольно чисто спросил по-русски:
- Имею удовольствие говорить с господином комендантом крепости?
Зайченко сделал поклон и пригласил гостя на тахту. Толстый старичок, с аккуратно подбритой бородой, сел точно женщина, оправив складки своих халатов, и потупил глаза.
Все молчали. Наконец старик поднял голову, на его румяном личике, подернутом паутиной красных жилок, опять появилась улыбка, он процедил что-то по-английски. Комендант не знал английского языка и только по одному слову condidentially догадался, что посетитель желает разговаривать с глазу на глаз. Он кивнул Сашке. Тот встал и, лихо щелкнув каблуками, вышел. В передней, усмехаясь, он спросил у Парамонова:
- Что это за обормот? Не знаешь?
- А прах его возьми! Первый раз вижу, - сказал Парамонов и пожал плечами.
- Подай чаю! И сладкого, что есть! - услыхали солдаты голос Зайченко из соседней комнаты.
Сашка прислушался, почесал нос и, подозрительно взглянув на Парамонова, ушел. Парамонов быстро собрал поднос: вазочку с персиковым вареньем, тарелку с инжиром, две лепешки, две чашки чаю.
7
Старик с поклоном принял чай, пил осторожными глотками, тихо говорил о погоде, о тяжелых событиях в России, но все еще не называл себя. Зайченко понимал, что его гость - птица важная, что он пришел к нему с какой-то, несомненно, важной и серьезной целью. К этому гостю, больше чем к кому-либо другому, подходило мусульманское поверье: "Гость - посланник бога, и торопить его невежливо". Покончив с церемонией дастархана**, старик сделал вид, что утирает руки, и немножко распустил свой скрученный шарф, которым был опоясан.
_______________
** См. словарь в конце книги (ред.).
- Я Мулла-Баба, - назвал он себя. - Делегат от правительства.
- Вы прибыли из Ташкента? - спросил комендант.
- Нет.
- Но ведь правительство имеет свое пребывание в Ташкенте?
- А я здесь! Я от министров Кокандской автономии, а не от комиссаров, - улыбаясь, вежливо сказал старик.
Оба собеседника, конечно, сразу поняли друг друга. Разговоры велись только дипломатические. Это было, как говорят музыканты, прелюдией, главная игра еще не начиналась.
- Так... - сказал комендант. - Чем могу служить?
- В Ашхабаде и Самарканде восстание... - говорил старик тихо и задыхаясь, его душила астма. - В лагерях под Самаркандом находятся восемь тысяч пленных чехословаков... Они хотят на родину и готовы с боем пройти домой... Их охраняют восемь пьяных русских солдат. Атаман Дутов отрезал Туркестан от России... Он идет сюда. - Старик показал кулак. - О Коканде вы знаете не хуже меня. Надо думать, господин комендант, что советской власти придется отступить... - Он совсем приник к плечу Зайченко, как будто собираясь перейти на шепот. - Ташкент ведет переговоры с нами. С малосильным противником не разговаривают. Его презирают или бьют.
- Вы пришли разговаривать со мной? - как будто намекая на свою силу, выкрикнул комендант.
Старик вежливо поклонился и ответил уклончиво:
- Мы не хотим крови.
- А что вы хотите?
- Тишины.
- Вы хотите того, чего нет на свете.
- Да, господин.
Старик закрыл глаза и сложил на животе жесткие ручки с выкрашенными, как у женщины, но все-таки грязными ногтями. Он нежно поглаживал их, будто маленьких голых зверьков, лаская и грея в длинных рукавах своего халата.
Комендант понял, что правительство Кокандской автономии ждет от него сдачи крепости. Старик приехал купить его. На следующий день после сдачи полковник Чанышев может арестовать его и расстрелять. В случае провала автономистов то же самое сделает с ним советская власть.
- Вы выбирайте! - сказал старик, улыбнувшись.
Комендант побледнел от злости, подошел к телефону и начал вертеть ручку аппарата. Через четверть часа станция ответила. Голос телефонистки казался далеким, еле слышным, как будто она говорила из воды.
- Дайте Кокандский Совет! - крикнул комендант.
Телефон смолк. В нем прекратилась всякая жизнь - ничего не шипит, не звенит, не щелкает. Зайченко опять стал накручивать ручку аппарата. Только минут через семь снова отозвалась станция.
- Я же просил Кокандский Совет! Вы заснули, барышня? Требует комендант крепости! - опять закричал он.
- Кокандского Совета у меня нет, - сказала телефонистка.
- Как нет?
- Он выключен.
- Дайте седьмой!
- Тоже выключен, выключен, - тем же равнодушным голосом ответила телефонистка и прекратила контакт.
- Господин комендант, все советские номера, кроме вашего, выключены, - сказал старик и засмеялся.
Зайченко в третий раз потребовал станцию:
- Полковника Чанышева!
На этот раз его соединили очень быстро. Молодой гортанный голос грубо ему сказал, что господин министр спит.
- Кто у телефона? - спросил Зайченко.
- Адъютант.
- Разбудите.
- Я вам сказал: министр спит.
- Хорошо! Утром доложите полковнику, что ваш представитель у меня в руках. И я его не выпущу. Все. Говорил комендант крепости.
Зайченко повесил трубку.
Старик встал и поклонился хозяину.
- Горячий! - слегка пренебрежительно произнес он и дотронулся до плеча коменданта. - А теперь проводи меня отсюда! Там солдат стоит, не выпустит... - Старик хитро сжал губы и похлопал коменданта по плечу. - А ночью ты сдашь крепость - и мы благодарны! Богато благодарны. Твоей советской власти нет... Пока мы с тобой угощались, советских расстреляли, Аввакумова расстреляли... - Старик покачал головой. - Э... Еще молодой человек! Что ты, смерти хочешь?
Вдруг прозвенел телефон. Комендант поднял трубку:
- Крепость слушает.
- У аппарата Чанышев.
- Слушаю вас.
- Будем говорить, господин поручик, как офицер с офицером.
- Слушаю-с!
- Не делайте глупостей!
- Господин полковник, с такими же словами я могу обратиться к вам. У вас отряд в пятьдесят человек. Я знаю ваши силы. Наши переговоры напоминают оперетку. А у меня орудия!
- Вы забыли Иргаша?
- Какого Иргаша?
- Начальника милиции Коканда. У него отряд в четыре тысячи.
- Бандитов не боюсь.
- Напрасно! Эти бандиты находятся в моем распоряжении. Железнодорожный путь как в сторону Ташкента, так и в сторону Андижана разрушен. Наманганская ветка также разрушена на несколько верст. Железнодорожные мосты сожжены. Связь Коканда, телефонная и телеграфная, перерезана. В ближайшие дни помощи не получите. Исход дела очевиден. Вы пожертвовали советской власти ваши чины и ордена, но вы - храбрый офицер. Я знаю вас. Сейчас вы напрасно храбритесь. Сговаривайтесь с Мулла-Бабой, иначе вы погибнете! И про вас скажут: "Он был храбр, вот и все!"