Страница 58 из 140
- Вы без оружия, товарищ командующий, - прошептал Блинов.
- Идите, идите! - нетерпеливо сказал Фрунзе.
Они отошли в сторону, за семафор, не переставая издали наблюдать за Фрунзе. Аскеры тоже следили за ним.
- Что это за человек? Без фуражки, - переговаривались они между собой.
Когда он подошел к ним ближе, некоторые из аскеров узнали его и передали об этом товарищам. Крики затихли. Возбужденная толпа насторожилась.
Фрунзе решительно вошел в середину толпы.
- Переводчик есть? - спросил он окружавших его людей. - Кто по-русски говорит?
- Есть. Можно. Бердыкул говорит. Газиев, - откликались со всех сторон аскеры. - Азамат. Азамат хорошо говорит.
- Я могу, - проговорил Азамат, расставив ноги ножницами. Будто на чудо, он посмотрел на командующего и протиснулся к нему.
- Говори, пожалуйста! - сказал он командующему.
- Красные аскеры! - крикнул командующий. - Вы едете в Ташкент не для наказания.
Азамат перевел.
- Ваши начальники обманули и вас и советскую власть. Честным людям нечего бояться советской власти. Пусть ее боятся басмачи!
Азамат перевел и это.
- За семьи не беспокойтесь! Они будут обеспечены всем необходимым. В Ташкенте вы будете учиться.
- ...будете учиться! - повторил по-узбекски Азамат.
- Тот, кто рассказывал вам басни о красных, - изменник и лжец, продолжал Фрунзе. - Мы - бедняки, и вы - бедняки. А у всех бедняков мира одни, общие интересы.
Он говорил, что теперь пришло совсем другое время... Раньше местных людей от всего отстраняли. Царские чиновники дружили только с богачами и баями. Теперь все пойдет по-иному. Новый, свободный Туркестан будут строить трудовые люди и коренное население, а не только пришлое, и для этого каждому крестьянину, батраку, рабочему надо скорее приниматься за дело, за работу.
Он говорил и о военной службе.
- Мусульмане-беднота... Они пошли в армию тысячами, как только мы объявили призыв... Это передовики... Но и другие... Есть кулацко-байские слои... Эти прибегают к самому гнусному способу: пользуясь нищетой бедняка, они покупают молодежь, сыновей бедняков... Платят им деньги. Ставят купленных рекрутов. Это гнусность, позорящая человечество. Это все еще средневековье. Этому раз навсегда надо положить конец. Таким мы не дадим оружие... Таких рекрутов отправим в тыл... В тыл всех мерзавцев, которые позорят имя честного красного воина. На грязные работы! Есть и такой элемент, из байских сынков... Они только и ждут минуты, чтобы навредить бедноте, чтобы получить оружие и спеться с какими-нибудь... шпионами. Из-за рубежа, например! Из Бухары... Верно это?
- Якши... - раздалось из толпы. - Это верно.
- Они хотят убить Великую революцию... А ведь она непобедима... Где теперь все эти белые генералы, все эти богачи разных национальностей, которые восстали против рабочих и крестьян России? Где соблазненные ими войска?.. Все разбито. Взято в плен. За короткий срок мы отобрали от них и Самару, и Баку, и Красноводск. Не помогли им ни английские, ни турецкие полки... Да, им ничто не поможет, - продолжал Фрунзе после некоторого молчания, когда он точно прислушивался к дыханию толпы. - Ничего не поможет этим воронам... Они действительно вороны. А вспомните, что бывает, когда вороны вздумают вести народ... Они приводят его на свалку, к собачьей падали. Так говорится у вас, в старой пословице. А мы, русские коммунисты, зовем вас к построению нового мира, где не будет ни цепей, ни рабства, которое и до сих пор процветает в Бухаре... Эмир и сюда хочет протянуть свои щупальцы... Но вы этого не захотите... Не позволите...
Фрунзе опять помолчал, точно впитывая в себя все происходящее в толпе. Ему даже показалось, что он видит, несмотря на темноту, горящие глаза аскеров. Вдали мерцали огоньки стрелок. На конце станции у вокзала светились окна поезда, оттуда же доносились и свистки паровоза, словно там был уже какой-то другой мир, то будущее, мирное и счастливое, к которому он призывал.
- Нам очень тяжело сейчас. Не легче, чем вам... - сказал он. - Но мы добьемся свободы. И вы добьетесь вместе с нами. Пускай тяжело. Но настоящий человек добудет хлеб даже из камня... Добудет, друзья! И я верю в это... И вы верите, я чувствую, потому что вы крестьяне...
В ночной тишине разносился над толпой чуть хриплый голос командующего, и по тому напряженному вниманию, с каким толпа слушала его, по той сосредоточенности, которая точно приковала к нему взгляды всех аскеров, невольно чувствовалось, что пройдут годы и что бы ни случилось в эти годы - все равно никто из стоящих здесь людей никогда не забудет этой жаркой ночи...
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
1
Лошади, склонившись над стойлом, жевали, позвякивая цепями. Другие уже спали, стоя либо лежа. Иной раз какая-нибудь из лошадей тихонько и нежно, точно жеребенок, ржала во сне. Сквозь верхние спущенные окна денников виднелось быстро темнеющее небо. В конюшне было жарко, приятно пахло лошадиным потом. На обоих ее концах, правом и левом, зажгли по фонарю. Наступал вечер.
Грошик стоял в станке, в самом конце конюшни, под фонарем, возле лавки, где дежурил конюх Нияз, отличный джигит, до революции работавший в цирке.
Нияз считал, что жизнь человека складывается из трех страстей: страсть первая - война, вторая - лошади и третья - цирк. Все эти три страсти принесли ему мало удовольствия. Война и лошади здорово его покалечили, для цирка он уже не годился. Это был одинокий, странный и тяжелый человек, ссорившийся со всеми в эскадроне, кроме Юсупа. Нияз любил его преданно и беззаветно...
Когда хлопнула дверь конюшни, Грошик оглянулся, перебрал застоявшимися ногами, вытянулся, справился с нуждой, нагнулся к яслям, к охапке сухого клевера, и вдруг приподнял голову. Он услыхал шаги Юсупа. Тот, отбросив дощатый барьер станка, подошел к Грошику. Лошадь потянула воздух влажными ноздрями и ткнулась мордой в плечо джигиту. Юсуп вытащил из кармана кусочек сахара и угостил Грошика, потом повернулся к стенке, доставая с гвоздя седло и уздечку.
Удивленный Нияз нехотя встал с лавки и остановился около станка.
- Уезжаешь? - спросил он Юсупа. - Что такое?
- Надо. К утру вернусь, - ответил Юсуп. - Если утром будут спрашивать, брал ли я лошадь, ты никому не говори!
Нияз кивнул головой. Зачем он будет говорить? Кому какое дело?
По голосу Юсупа Нияз понял: случилось что-то важное. Он решил помочь другу, сам подкинул под ленчик потник, сам подтянул подпруги, и через несколько минут Грошик застучал копытами по деревянному настилу конюшни. Лошади покосились на него. Час был неурочный...
Юсуп выехал из Коканда. Глухие дома, темные сады и рощи, темная степь - все чередовалось, точно на картине. Он думал только об одном: как он встретит Сади? Один его приезд может взбудоражить всех в Беш-Арыке.
"Все равно! Я должен видеть ее", - сказал себе Юсуп.
Это решение, родившееся как будто внезапно, на самом деле давно созрело в нем.
За полтора месяца стоянки полка в Коканде Юсуп не имел ни минуты свободного времени. Полк переформировывался, шло непрерывное переобучение джигитов. Но, несмотря на занятость, Юсуп не мог избавиться от мысли о Садихон. Он даже не раздумывал о том, любит ли он ее. Садихон страдает, он должен ей помочь, в этом он был убежден.
Юсуп надеялся выбрать удобный момент, чтобы тайно увидать Садихон и поговорить с ней. Это было невыполнимо, потому что Хамдам на время переобучения полка вернулся домой и почти не выезжал из Беш-Арыка. Правда, на час или два он появлялся иной раз в Коканде. Приезды эти были всегда неожиданны и случайны, и Юсуп никак не мог угадать, когда Хамдам отлучится из дому. Кроме того, Юсуп, как и все остальные, считал, что положение полка уже определилось и, пройдя переобучение, полк опять вернется на свои старые места, в Беш-Арык и в соседние кишлаки.
Поэтому никто не ожидал приказа о выступлении полка.
Вечером 13 августа Хамдам и Юсуп были вызваны в штаб, к Блинову. Блинов сказал им, что завтра полк должен быть готов к погрузке и стоять в два часа дня у станции Коканд.