Страница 28 из 140
Сейчас вместе с Аввакумовым было веселей. Над головой летели птицы. Приятно было чувствовать горячую и ласковую землю. Что будет дальше? Конечно, неизвестно. Но зато как увлекательна была эта неизвестность! Аввакумов любил мечтать и делился своими мечтами с юношей.
Он говорил ему:
- Вот, Юсуп, кончится война... Пропадут фабриканты и баи. Узбеки выберут своих комиссаров... Люди создадут огромный союз, он будет объединять все народы. Вырастет новый мир... Этот мир не будет знать ни войны, ни солдат, ни крови.
- Как же это? Не понимаю.
- Сейчас еще тебе этого не понять. Но придет время - и каждый человек поймет, что он человек.
- Офицер мне говорил другое.
- Какой офицер?
- Тот, что сбежал.
- Что же он говорил?
- Он говорил, что война будет всегда.
- Он врал тебе, Юсуп.
- Врал? - Юсуп задумался, а потом спросил, недоумевая: - Но ведь сейчас мы тоже воюем?
- Это временно.
- А что же будут делать люди, если перестанут воевать?
- Они будут жить, Юсуп. Будут жить счастливой, мирной жизнью. А все то, что положено, мы отвоюем за них. Понял?
- Да, понял, - серьезно ответил Юсуп и оглянулся.
На востоке взлетел столб белого дыма, телеграф басмачей. За отрядом кто-то следил. Кто-то передавал: "Едут!" Километрах в десяти на песчаном бархане возник другой дым, ответный. Аввакумов и Юсуп, заметив эти дымы, быстро сели на лошадей. Отряд они догнали у небольшой речки.
Лошади осторожно двигались по скользкой гальке, боясь оступиться. Мост был разрушен. А впереди, неподалеку от моста, стоял небольшой, брошенный, очевидно, кишлачок. Над ним дрожали, как две струны, два бледно-зеленых тополя. Справа, за голубоватым весенним полем, блеснули рельсы.
В кишлаке всадники встретили глухие стены, закрытые ворота, чайхана была на запоре, на гладкой пустой уличке не показался ни один человек. Ни голоса, ни скрипа ржавой петли, ни кудахтанья курицы, ни шороха - все было мертво. На краю неба пылало вечернее, лиловое солнце.
Аввакумов отдал приказание остановиться, разыскать колодец и напоить здесь лошадей.
Сашка подскакал к нему, лихой и легкий, точно локон.
- Едем в Андархан! - весело закричал он. - Там вода хороша и бараны!
- Ну вот, тащиться... Мы едем в степь. В степи заночуем.
- В степь? Опять мытариться? - заспорил Сашка.
- В степь, - упрямо повторил Аввакумов.
Сашка разозлился, и когда боец подал ему ведро, он, вместо того чтобы напоить лошадь, окатил ей брюхо сверкающей водой, а железное ведро бросил оземь. Нервный Грошик, испугавшись, дал свечку. Аввакумов быстро, всем корпусом прижался к шее коня и только благодаря этому не вылетел из седла. Потанцевав, Грошик успокоился.
- Охломон! - крикнул Аввакумов Сашке.
Выругав его крепко и отчитав за беспорядок, Аввакумов все-таки настоял на своем: повел отряд в сторону от железной дороги. Даже лошади шли неохотно.
Никто не понимал командира. Да и сам командир вряд ли понимал себя. Странное чувство заставляло его опасаться чего-то, хотя опасность была одинаковой, что в кишлаке, что в поле. Не проще ли храбро вскочить в Андархан и, если там враги, врезаться в самую гущу их и работать шашкой? Не так ли он действовал всегда? Но вот сегодня, вопреки обычаю, непонятный страх мешает ему повторить излюбленный маневр. Он испугался стен.
- Тебе скучно, начальник? - спросил его Юсуп.
- Нет.
Аввакумов ерзнул в седле и потрепал Грошика по холке. Потом обернулся к Лихолетову и весело крикнул:
- Эскадронный, споем, что ли?
Сашку не нужно было упрашивать. Он поправил рыжий начес, заломил на затылок фуражку и подбоченился, как запевала.
Горячий, вспыльчивый, он часто сталкивался с Аввакумовым, но невероятно любил его. Если в отряде появлялся чужой человек, Сашка долго и внимательно присматривался к нему. Когда случалось, что этот пришелец хоть в каком-нибудь пустяке неудовлетворительно отзывался об Аввакумове, Сашка быстро выживал его из отряда. Больше того, Сашка был ревнив. И сегодняшняя стычка с командиром объяснялась не столько неудовольствием Сашки, сколько обидой. Он ревновал командира к Юсупу. Ему не нравилось, что в походе - и днем на конях, и ночью на ночлеге - его любимый Макарыч проводит все время с узбеком-переводчиком.
Сашка радостно привстал на стременах и рассмеялся.
- Какую, Макарыч?
- Какую хочешь, лишь повеселей!
Сашка знал множество песен, русских, украинских, татарских. Всхрапывали лошади. Сашка почесал себе нос.
- Нос чешется! - сказал он задумчиво. - Либо к питью, либо к битью.
- К битью, - пробормотал кто-то.
В рядах захохотали. Сашка тоже ухмыльнулся и скребнул всей пятерней затылок.
- Возможно. Ну, хватайте, хлопцы! - сказал он, обернувшись к своему эскадрону. Потом покачался в седле, заложил два пальца в рот, свистнул и начал:
Ой, и што же там за шум
Учинився?
Та комарь на мухе оженывся,
Взяв соби жинку-невеличку,
Что не вмиет шиты-прясты
Чоловичку.
Эскадрон подтянул, и пошла песня. Юсуп вдруг дернул командира за рукав.
- Джигиты! - шепнул он.
Аввакумов осмотрелся. Юсуп тыкал пальцем то вправо, то влево. Ничего, кроме чистого поля, Денис Макарович не увидел в бинокль. Поле было спокойно, кипел перед глазами нагретый за день фиолетовый воздух. Впереди щелкнуло, будто переломили сухую ветку. Сашка, подняв голову, зажмурился. Передний взвод, догадавшись по его лицу, в чем дело, остановил коней. За первым взводом встали остальные. Фыркали кони и, нервничая, перебирали ногами. Скрипели седла. В воздухе ясно слышался голос пуль. Сначала стреляли редко, но потом все чаще и дружнее. Двое эскадронных на танцующих конях подскакали к Аввакумову.
Муратов, командир второго эскадрона, по-прежнему в чикчирах, но уже в кубанке с белым верхом, так осадил коня, что тот поскользнулся. Муратов, суеверный человек, плюнул три раза через левое плечо. Дозор, повернув коней, примчался к отряду с криком: "Джигиты!" Денис Макарович взглянул на кирпичную железнодорожную будку, стоявшую возле рельс, потом на отряд и неторопливо сказал командирам:
- Первый эскадрон налево, второй направо! Третий за мной!
Он вынесся вперед. Эскадронцы развернулись за ним. Сашка со своим эскадроном поскакал к железнодорожному полотну. Оттуда их встретили залпами. Но потерь не было. Сашка повел людей, пользуясь насыпью как прикрытием. Второй эскадрон, рассыпавшись лавой, пошел галопом на кишлак.
Аввакумов скомандовал: "Шашки вон!" - и пустил Грошика к будке. За Аввакумовым с криками ура полетел третий эскадрон. Выстрелы прекратились. Но в десяти шагах, прямо в лоб, из-за стенки их встретил пулемет. "Так и есть..." - подумал Аввакумов и хлестнул плеткой Грошика.
За будкой был расположен маленький дворик, окруженный глиняной стеной. Оттуда выскочили басмачи, на ходу хватая своих лошадей. Часть эскадрона бросилась за Аввакумовым к будке. Другая погналась за басмачами. По всему полю замелькали конные.
Блинов повел своих на помощь второму эскадрону, и басмачи, увидев, что смерть ждет их в кишлаке, решили выбраться оттуда и бросились в поле. Юсуп насел на одного из басмачей в красном рваном халате. Сашка ружейным огнем охватил противника с левого фланга, когда тот попробовал перебраться через железную дорогу. Лошади врага понеслись врассыпную. Началось преследование, люди в поле смешались. Бойцы, поймав нескольких басмачей, обезоружили их и, скрутив руки, отвели к Аввакумову. Абдулла валялся на земле, стараясь перетереть о камни тонкие веревки, и рычал. Муратов толкнул его прикладом. Абдулла сел на корточки и высунул язык. Здесь же, около стены, стоял Хамдам. Брезгливо морщась, он слушал крики сына. Аввакумов спросил его: "Как тебя зовут?" Хаджи даже не моргнул глазом, точно глухой.
Приставив к пленным часовых, Денис Макарович выбрался со двора.
В поле шла еще рубка. Бешеный аллюр лошадей, маленькие человеческие фигурки, темнеющая ароматная степь, спокойные кусты саксаула, вечерняя тишина - ничто не говорило о крови. Заметив Юсупа, отбивавшегося от трех басмачей, Аввакумов дал Грошику шенкеля. Но тут он увидел Сашку. Сашка тоже мчался на выручку, наперерез.