Страница 122 из 140
- К тебе пойти? - сказал Алимат, прищурясь. - Разве ты еще жив?
- Медная башка... - выругался Сапар.
- Она лучше твоей золотой! Твоя - наперсток, а моя - котел!.. Котел все-таки получше наперстка!..
Сапар поерзал в седле и, не зная, что ему ответить, шлепнул своего коня камчой. Алимат, вывалив мешок хлопка в кучу, поглядел из-под ладони на отъезжающего джигита и сказал:
- Красив... Но если бы Рази-Биби захотела мужа, она выбрала бы меня... Так, что ли? - сказал он, обернулся к бригадирше и подмигнул ей. Ну? Сколько я набрал?..
- Килограммов шестьдесят.
- А норма?
- Тридцать два...
- Так... - засмеялся Алимат. - Значит, я стою двух человек... А Сапар? Он ничего не сделал? Значит, он не человек... Ну, я говорил, что его нет. Лучше иметь двух мужей, чем ни одного. Рази, запиши меня. Завтра я опять приду. Я не из тех, про которых говорится в пословице: "Много мужчин - дров нет, много женщин - воды нет". Алимат - один! Сильный, как лев!
Он гордо бросил мешок... На следующий день в поле вышли мужчины. Но, конечно, не все.
20
У Карима был свой специальный вагон, его сопровождал специальный штат, а также - машинистки, секретари, повар... Первую остановку Карим сделал в Коканде. Туда и вызывали районных работников.
Утром в первый же день приезда он просмотрел сводки уполномоченных. Ознакомившись с присланным ему докладом Юсупа и с постановлением собрания, Карим задумался, почесал красным карандашом тонкие, как ниточки, брови... Доклад был убедителен. Карим вздохнул и, точно желая с чем-то развязаться, красивым, ясным почерком быстро написал на полях доклада два слова: "Согласен. Карим".
21
Хамдам приехал в Коканд при орденах, одетый как на парад, в новой форме комсостава милиции. Он, конечно, не имел права носить эту форму, но ему все прощалось; больше того - пошивочная мастерская кокандской милиции до сих пор его обслуживала.
Каримовский салон-вагон стоял на запасном пути на станции Коканд II.
Хамдам увидел на путях охрану и группу людей, ожидавших приема... Он подскакал к платформе и передал повод своего коня одному из красноармейцев; затем цветным платком смахнул пыль с сапог и подошел к секретарю Карима Вахидову.
Вахидов выделялся среди пестро одетой толпы своим черным обмундированием. Будто не видя Хамдама, он с кем-то говорил тихим полупрезрительным голосом, почти не раскрывая своих синих, слегка потрескавшихся, точно от постоянной лихорадки, губ. Казалось, что этот человек должен был отказать в любой просьбе, если к нему за чем-нибудь обратятся. Хамдам подошел к Вахидову, требуя, чтобы его пропустили вне очереди. Секретарь Вахидов молча выслушал Хамдама и, кивнув головой, сразу пригласил его в салон-вагон.
Это поразило Хамдама. Он ожидал другого. Поднимаясь по ступенькам вагона, он оглянулся на всех тех, кто стоял на железнодорожном полотне. Увидав их удивленные взгляды, он самодовольно подумал: "Смотрите, выскочки! Хамдам - всегда Хамдам..."
Карим с 1924 года не видал Хамдама, но встретил его так спокойно, как будто они только вчера разговаривали.
Хамдам возмущался всеми действиями комиссии.
- Что такое? - говорил он, размахивая руками. - Стариков, джигитов моих - Сапара, Баймуратова - сняли... сына... Что это? Старых джигитов снимают. Какие джигиты? Храбрецы... Что такое? Как мне жить?
- Короче. Что тебе надо? - спросил Карим.
- По рукам надо... Руки руби! Людей надо выручать. Как можно... - Он нагнулся к столу и, усмехаясь, тихо сказал: - Так и до меня доберутся?
Карим пожал плечами.
- Что за стрельба у вас в Беш-Арыке? - спросил он.
- Кто-нибудь попугать вздумал. Не знаю, - ответил Хамдам.
- Дураки, - сказал Карим. - Врага бьют, а не пугают.
Слова эти точно ледяной водой обдали Хамдама.
В эту минуту в салон-вагон зашел Юсуп. Увидев Хамдама, он хотел повернуть обратно, но Хамдам уже протянул Юсупу руку и подмигнул.
- Здравствуй. Бранюсь... - проговорил он.
- Зря. Не стоит, - сказал Юсуп, потом улыбнулся, подошел к Иманову и поздоровался с ним.
- Зря ты пожар затеял... Вот что! - сказал Хамдам и оглянулся на Карима.
Карим сидел в кресле, сжав губы, равнодушно поглядывая на обоих. Юсуп подошел к письменному столу. Вид Хамдама поразил его.
- Ты важный стал! - сказал он. - Но лучше было бы тебе прийти в район на наше собрание, чем отнимать время у товарища Карима. Там бы мы поговорили. Лучше бы было!
Хамдам усмехнулся:
- Район! А с кем мне там разговаривать?
Он торжественно приложил руку к орденам и сказал:
- Если бы не Карим, я бы по-своему поступил! Знаешь, как мы привыкли... - он стукнул кулаком по столу. - А то район!
- Тише, - перебил его Карим.
- Да как же?.. Я не скрываю своей души. Я весь тут! - сказал Хамдам, взмахнув руками и представляясь несчастным. - Всё клевещут!.. А клевета хуже пули. Вот дело Абита! Алимат болтал, а я расплачивайся.
- А при чем теперь дело Абита? - сказал Юсуп.
- Ну как при чем? Тогда была клевета. И сейчас клевета.
Хамдам погрозил Юсупу пальцем:
- Все случается в мире из-за клеветы.
- Я не понимаю, чего ты беспокоишься? Кто тебя трогает? Никто, сказал Юсуп.
- Я не из тех, у которых за чужим делом и в июне рука зябнет. Я не за себя хлопочу... - ответил Хамдам. - Ну, не справились люди. Вот и все! А если и был у кого какой непорядок или неправда, ну что поделать... Люди! И мулла сбивается с пути, если увидит золото... Пересмотреть надо! Быстро решаете.
- Мне сейчас некогда... - вдруг прервал его Карим. - Заявление твое мы обсудим в комиссии. Вызовем тебя, если надо будет!
Хамдам вытер ладонью бритую вспотевшую голову. "Что-то я сказал? Не то я говорю, что ли? - подумал он. - Уходить надо?"
Не прощаясь ни с Юсупом, ни с Каримом, он надел фуражку. Затем вышел из вагона, тихо позвякивая шпорами. Весь его пыл, вся его злость, с которыми он поехал сюда, куда-то рассеялись. "Что со мной? - сказал он себе. - Или правду говорят, что у ветхой одежды нет тепла!"
Он не понимал: что случилось?
22
Хамдам и не мог этого понять... Случилась очень простая вещь. Карим, прочитав внимательно доклад Юсупа, сразу догадался, что своим острием он направлен против Хамдама, хотя Юсуп не предъявлял Хамдаму никаких обвинений. Однако постоянные указания и упоминания, вроде "ставленник Хамдама", "родственник Хамдама", "человек Хамдама", "испуганный Хамдамом", "бывший джигит Хамдама", ясно намекали на то, что эти люди были орудиями одной воли. Вывод этот напрашивался сам собой, и у человека, ознакомившегося с докладом, не оставалось никаких сомнений, что лица, перечисленные в списке, как рабы, послушны Хамдаму.
Поступки их - систематическое разрушение колхозов, расточительность, вредительство в самой разнообразной форме, воровство, провокации, антисоветский дух и антисоветские высказывания - также не подлежали сомнению... Все это было подкреплено наблюдениями, выводами.
После прочтения доклада вставал вопрос: а где Хамдам? Почему он не попал в список?
Поэтому, когда Хамдам выступил защитником поименованных в списке людей, Карим сразу почувствовал всю неловкость положения. "Дурак!" подумал он о Хамдаме и немедленно прекратил разговор.
После ухода Хамдама Карим встал с кресла и подошел к вагонному окну. Окна были наглухо закрыты от пыли. Карим поглядел в окно... На полотне железной дороги возле вагона расхаживали люди, собравшиеся на прием. Неподалеку от вагона стоял Хамдам и, размахивая плеткой, висевшей у него на правой руке, разговаривал о чем-то с Вахидовым. За насыпью стоял караул, красноармейцы из войск ГПУ.
- Скажите, это в вас стреляли в Беш-Арыке, в двадцать четвертом году? - вдруг тихо проговорил Карим, обращаясь к Юсупу.
- В меня, - ответил Юсуп.
- А я этого не знал... - сказал Карим. - Садитесь, пожалуйста. Что вы стоите?
Юсуп сел.