Страница 35 из 73
Брови Руна сошлись вместе. Я рассмеялась, по-настоящему рассмеялась, от морщин на его лбу. Он потер губы вместе, когда я рассмеялась громче, но я могла видеть искорки в его глазах. Видела, как он маскирует свое веселье.
Слегка вздохнув, я вытерла глаза. Я заметила, что хватка Руна на руле немного ослабла. Его челюсть не была напряжена, а глаза не были сощурены.
Воспользовавшись возможностью, я объяснила:
— С тех пор как я заболела, папа стал еще сильнее оберегать меня. Он не ненавидит тебя, Рун. Просто не знает нового тебя. Он даже не знал, что мы снова общаемся.
Рун сидел неподвижно, ничего не говоря.
На это раз я не пыталась разговаривать. Было очевидно, что Рун снова был не в духе. Но в настоящее время я не была уверена, как вытащить его из этого. Если я вообще могла. Я отвернулась, чтобы смотреть на мир снаружи, пока мы ехали. Я понятия не имела, куда мы едем, от волнения было невозможно усидеть на месте.
Внезапно возненавидев тишину в машине, я наклонилась к радио и включила его. Настроила свою любимую волну, и звучание мое любимой девчачьей группы наполнило машину.
— Я люблю эту песню, — сказала я радостно, снова сев на сиденье, когда медленная мелодия пианино заполнила каждый уголок машины. Я прослушала первые такты, тихо подпевая упрощенной акустической версии песни. Моей любимой версии.
Я закрыла глаза, позволяя душераздирающим словам проникнуть в мой разум и слетать с моих губ. Я заулыбалась, когда струнно-смычковые инструменты заиграли на заднем плане, усиливая эмоции приятными звуками.
Вот почему я так любила музыку.
Только у музыки была особенная способность — от нее у меня перехватывало дыхание, и она безупречно могла вдохнуть жизнь в песенную историю. Я открыла глаза и увидела, что взгляд Руна утратил весь гнев. Его голубые глаза наблюдали за мной так часто, как могли, его руки крепко вцепились в руль, но было что-то еще в его выражении лица.
В моем рту стало сухо, когда он снова на меня посмотрел, его выражение было невозможно прочитать.
— Это о девушке, которая отчаянно любила парня — всем своим сердцем. Их любовь была тайной, но она не хотела продолжать так. Она хотела, чтобы мир знал, что он принадлежит ей, а она ему.
Затем к моему удивлению, Рун прохрипел:
— Продолжай петь.
Я видела это на его лице, видела его потребность слушать меня.
Поэтому я пела.
Я не была сильной певицей. Пела мягко, правдиво. Я пела текст, принимая каждое слово. Когда пела песню о потребности в любви, я делала это всем сердцем. От этих слов, от этих страстных заявлений я чувствовала себя живой.
Все еще живой.
Они были Руном и мной. Нашей разлукой. Мой глупый план отдалиться от него, чтобы спасти его от боли, неожиданно причинил боль нам обоим в процессе. Любить его здесь, в Америке, пока он любил меня там, в Осло в ответ — было тайной.
Когда прозвучали последние слова, я открыла глаза, моя грудь болела от свирепости эмоций. Начала играть следующая песня, та, которую я не знала. Пристальный взгляд Руна прожигал во мне дыру, но я не могла поднять голову.
Что-то делало это невозможным.
Я прислонилась головой к подголовнику и сказала почти про себя:
— Я люблю музыку.
— Я знаю, — ответил Рун. Его голос был решительный, серьезный и отчетливый. Но в этом тоне я поймала нотку мягкости. Или чего-то нежного. Заботы. Я повернула голову, чтобы оказаться лицом к нему. Я ничего не сказала, когда наши взгляды встретились. Просто улыбнулась. Улыбка была слабой и робкой, но Рун выдохнул при виде ее.
Мы повернули налево, потом еще налево, выехав на темную сельскую дорогу. Я не отрывала взгляда от Руна, думая о том, каким по-настоящему красивым он был. Я позволила себе нафантазировать, как он будет выглядеть через десять лет. И была уверена, что он будет шире. Мне было интересно, будут ли у него еще длинные волосы, и что он будет делать со своей жизнью.
Я молилась, чтобы это было как-то связано с фотографиями.
Искусство фотографии привносило такой же покой в его душу, как в мою игра на виолончели. Хотя с момента его возвращения я не видела его фотоаппарата. Он сказал, что больше не фотографирует.
От этого я становилась грустнее, чем от чего-либо.
Затем я подумала о том, что пообещала самой себе не позволять делать — я представила, как бы мы выглядели через десять лет вместе. Женатые, живем в квартире в Сохо, в Нью-Йорке. Я бы готовила в нашей тесной кухне, танцевала под музыку из радио на заднем плане. А Рун бы сидел за столом, наблюдая за мной и фотографируя, чтобы запечатлеть наши жизни навсегда. И он бы вытянул руку из-за объектива, чтобы провести пальцами по моей щеке. Я бы игриво шлепнула его по руке и рассмеялась. Именно в этот момент он бы нажал на кнопку на фотоаппарате. И этот снимок ждал бы меня вечером на подушке.
Как он идеально запечатлел момент времени.
Его идеальное мгновение. Любовь в снимке.
Слеза скатилась по моей щеке, когда я представляла эту картину. Картина, которая никогда не будет нами. Я позволила себе почувствовать боль, прежде чем спрятала ее глубоко. Затем я позволила себе радоваться, что у него будет возможность реализовать свою страсть и стать фотографом. Я буду наблюдать за ним со своего нового дома на небесах и улыбаться.
Когда Рун сконцентрировался на дороге, я позволила себе прошептать:
— Я скучала по тебе... Я так сильно скучала по тебе.
Каждая частичка тела Руна замерла. Затем он нажал на указатель поворота и вырулил на обочину. Я села, задаваясь вопросом, что произошло. Двигатель гремел под нами, но руки Руна соскользнули с руля.
Его взгляд был опущен, руки лежали на коленях. Он на мгновение сжал свои джинсы, затем повернулся ко мне. Его выражение лица было обеспокоенным.
Расстроенным.
Но оно смягчилось, когда он вперился взглядом в меня и сказал хриплым шепотом:
— Я тоже по тебе скучал. Так чертовски сильно, Поппимин.
Мое сердце одновременно с пульсом забилось сильнее. Они оба ускорились, из-за чего я почувствовала головокружение, когда упивалась честностью его хриплого голоса. Красотой взгляда на его лице.
Не зная, что сказать, я положила руку на центральную консоль. Моя ладонь была поднята вверх, пальцы растопырены. Через несколько секунд тишины, Рун медленно прижал свою ладонь к моей, и мы переплели наши пальцы вместе. Мурашки прошли по моему телу от ощущения того, как его большая рука держала мою.
Вчера мы оба были смущены, никто не знал, что делать, куда идти, как найти наш путь друг к другу. Сегодняшнее свидание было нашим новым стартом. Соединенные руки — напоминанием. Напоминанием, что мы были Поппи и Руном. Где-то под всей этой болью и страданиями, под всеми слоями, которыми мы обросли, мы все еще были там.
В любви.
Две половинки одного целого.
И мне было все равно, кто и что скажет. Мое время было ценно, но не так ценно, как Рун. Не рассоединяя наши руки, Рун опустил сцепление, и мы снова выехали на дорогу. Мгновение спустя я поняла, куда мы едем.
Пруд.
Я широко улыбнулась, когда мы подъехали к старому ресторанчику, его палуба была украшена гирляндами синих огней, а большие обогреватели стояли возле столов на улице. Машина затормозила, и я повернулась к Руну.
— Ты привез меня на пруд на наше свидание? В Tony’s Shack?
Моя бабушка привозила нас с Руном сюда, когда мы были детьми. Вечером в воскресенье. Так же как сегодня. Она жила ради их раков и с удовольствием проезжала всю дорогу, чтобы поесть их.
Рун кивнул. Я пыталась освободить руку, но он нахмурился.
— Рун, — подразнила я, — мы должны выйти из машины. Для этого нам нужно разъединить руки.
Рун неохотно отпустил, его брови были сведены вместе, пока он это делал. Я схватила свою парку и вылезла из машины. Как только закрыла дверь, Рун оказался рядом со мной. Не спрашивая разрешения, он потянулся и взял меня за руку.
По его хватке я была убеждена, что он никогда не отпустит.