Страница 6 из 26
28. Маленькую маркизу отвозят в монастырь
Ее всю ночь баюкало в дормёзе, А рано утром кучер и лакей, С поклоном низким, подарили ей По самой яркой, самой красной розе. Еще прохладой веяло в лесу; Из-под колес спасалися гурьбою Лягушки; длинный хлыст сбивал порою С прозрачных листьев яркую росу. В жеманной речке отражались ивы; Цвели луга; неслось жужжанье пчел; Спала деревня; у стены осел Жевал репейник и смотрел лениво... Чтоб вылезти и чтоб нарвать цветов На ярко-синей, радостной полянке, Она щекочет шею гувернантке Прикосновеньем легких лепестков. Но та строга, неумолима даже: «Нам надо быть к семи в монастыре! Он там, ты видишь, - слева, на горе». И поправляет ленты на корсаже. Ах да, она забыла! - ночью ей Виконт приснился, - что за сон чудесный! Он говорил: «маркиза, вы прелестны!» И руки целовал ей до локтей. А тут ее на много лет запрячут От этих всех загадочных вещей, Оденут скверно и прикажут ей Весь день молиться... - и маркиза плачет... А в гору медленно ползет дормёз; Фруктовый сад, стена, фонтан, ворота... Подножка щелкнула; развеяна дремота, И падают из рук стебли увядших роз... И мать-игуменья встречает на дорожке Ту, что с собой Мадонне принесет Три тысячи французских ливров в год, Вопрос в глазах и две прелестных ножки...29
Прозрачное раннее утро дышало весенней прохладой, Вершины деревьев горели под лаской луча золотого. Он шел по заглохшим аллеям забытого старого сада Любимую женщину с грустью увидеть в объятьях другого. Он знал ту аллею, в которой они назначали свиданья: Там гуще сплеталися ветви, теснее ложилися тени, И так безотчетно дарили неясное благоуханье Акации желтые грозди и белые ветки сирени. И он их увидел, где думал. Они говорили, и внятно Весеннее утро будили их юные, смелые речи: А утро уже просыпалось, и ветер ласкал ароматный Ее непослушные кудри, ее обнаженные плечи. В руках ее - ветка сирени; к губам прижимая неясно, Она отдает ее после с капризной улыбкой другому. О, как он тогда ненавидел, безумно, мучительно, властно, И белую ветку сирени, и неги весенней истому! И сколько стоял он - не помнил. Когда же очнулся, то было Все тихо и пусто, и только порою, угрозой несмелой, Еще не заснувшая злоба послушную память будила, И белая ветка сирени на старой скамейке белела. Душистым, проснувшимся ветром пахнуло; листва зашептала; По гравию узкой аллеи, мелькая, забегали тени. – Он тихо нагнулся и поднял, и, чтобы она не завяла, С собою унес он с улыбкой забытую ветку сирени...30. Летом
Георгины на круглом столе Побледнели с потухшим закатом... Вы зайти обещали ко мне С сенбернаром и маленьким братом. Я велел принести на балкон Старомодные синие чашки. Мой заброшенный сад напоен Ароматом некошеной кашки. Этот милый минутный визит Будет все же почти не визитом! У меня шоколад и бисквит: Двое младших займутся бисквитом! А для вас... а для вас у меня Есть цветы небольшого букета, Тихий вечер июльского дня И четыре неясных сонета... Будет тихо... Сквозь ветви берез Долетят монотонные стуки... Сенбернара обиженный нос Нам уткнется в сплетенные руки... Головенка с большим хохолком Оторвется на миг от бисквита: «Расскажи-ка еще мне, как гном От колдуньи забрался в корыто!» Шелест листьев... Спадает жара... – Я забыл все рассказы про гнома!.. Но куда вы? - «Домой. Нам пора. Я давно обещала быть дома». Сенбернар от восторга хвостом Опрокинет забытые чашки. Торопясь, мы пойдем вчетвером По ковру темно-розовой кашки. Мальчуган на изглоданном пне Снимет домик со скользкой улитки. – О, позвольте, пожалуйста, мне Проводить вас до старой калитки! Я открою... закрою... мелькнет Вдалеке ваша шаль голубая... Эта ночь, - она скоро придет... – Добрый вечер, моя дорогая!31
В саду, где май сверкал и где цвели цветы, В аллее, где сирень горела сказкой белой, Моей любви мучительно несмелой Я вам сказал желанья и мечты. И вы ответили… Уже не «вы», а ты… Но все прошло так быстро, так нежданно... Мы разошлись уже, когда в саду туманном Кружились первые осенние листы... Когда-то, чтоб еще безумней было счастье, Весна коснулась нас своей волшебной властью; Теперь же осень грустно убрала Листвой увядшею, эмблемой страсти дальней, Аллею, по которой ты ушла, - Чтобы разлука нам была еще печальней...