Страница 14 из 28
Китайский № «Граней» представляется и мне, и большинству моих корреспондентов совершенно ненужным. Я по этому поводу уже давно, узнав о том, что он проектируется, писал Тарасовой. Общее мнение: в эмиграции не так много журналов, чтобы уделять чуть ли не целые №№ переводной литературе в ущерб отечественной. Орвелла[139], впрочем, приветствуют. Кашин из «Граней» ушел, почему — не знаю.
Струве четыре раза писал мне из Италии (где небо улыбнулось ему лишь в последние дни, а то были дожди и даже снег). Оттуда через Женеву он выехал в Париж, куда, вероятно, уже и прибыл. Между 15 и 30 мая он рассчитывает быть в Мюнхене, где, вероятно, решится напечатать в «моей» типографии книгу стихов[140] (рукопись уже у меня). Встречусь я с ним впервые, ведь наше знакомство (как и 99 % всех моих знакомств) — эпистолярное. Когда он вернется в USA — не пишет. Перед отъездом он говорил о полугодовой поездке.
В журнале «Жар-птица»[141] (как будто «американском», но печатающемся в Мюнхене) прочел такие проникновенные строки: «Писать неряшливые стихи после Блока, Гумилева, Мандельштама и Терапиано — теперь никто уже себе не позволит».
Ржевский в мае приезжает на несколько месяцев из Швеции в Мюнхен. Жму руку.
Ваш Д. Кленовский
27
22 авг<уста 19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Целую вечность Вам не писал! Виноваты в этом мои недуги: болел, лежал в больнице, оперировался, после операции (которая, видимо, не помогла) опять болел и продолжаю болеть. Как видите, перечень довольно невеселый, особенно если учесть, что передо мной маячит призрак новой (уже весьма серьезной) операции, поскольку первая (более легкая) не дала ожидаемых результатов. Жена тоже все время болеет и тоже кандидат на операцию, ибо ничто прочее не помогает. Все это (плюс связанные с этим заботы материальные) угнетает нас обоих довольно сильно…
В связи со всем этим неимоверно запустил мою корреспонденцию и лишь теперь постепенно начинаю расплачиваться с моими эпистолярными кредиторами. Посетил меня, еще в июне, Глеб Петрович Струве. Интересно было с ним лично познакомиться. Он привез мне от себя и от брата[142] (парижского) замечательный подарок — монографию о моем отце с многочисленными репродукциями с его картин[143].Я при бегстве из России взять ее, конечно, с собой не мог и никак не представлял себе, что когда-нибудь явлюсь снова обладателем этой столь ценной для меня книги.
Помаленьку пишу. В № 31 «Граней» пойдет сразу пачка моих новых стихов[144].
Сердечный привет!
Искренне Ваш Д. Кленовский
28
октября <19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Рад был узнать, что Вы на некоторое время из учителя становитесь учеником, не потому, конечно, что Вам надо не учить, а учиться, а потому, что это учение станет ступенью к более интересной, глубокой, творческой работе, чем Ваша нынешняя. От всего сердца желаю Вам удачи!
Не огорчайтесь выпадами Адамовича![145] Достаточно прочесть книгу Глеба Струве[146], чтобы увидеть, сколько несправедливейших приговоров вынесла неблагодарная эмигрантская критика лучшим своим писателям (Сирину — Набокову, например[147]). Но, говоря откровенно, Вы немного и сами виноваты… В результате Вашего литературного задора и темперамента (за которые я Вас как раз люблю) Вы, ну, как бы сказать: немного перерезвились, что ли. Афоризмы — вещь ответственная, они разрешены лишь авторам сугубо маститым; молодежи их не прощают, даже если ее афоризмы не хуже, чем у мэтров. Вы себя поэтому сами поставили под удар[148]. Те же мысли, но высказанные не афористически, а подробно и с мотивировкой — были бы приняты совсем иначе. Первая реакция Адамовича и других была примерно такая: ишь ты какой, молоко на губах не обсохло, а уже с афоризмами выступает! Сама форма предопределила отношение к сказанному Вами. И, пожалуй, лучше избегать этой формы высказывания своих мыслей (иногда чрезвычайно интересных), чтобы, так сказать, не дразнить гусей.
Что Вам теперь «совестно показаться на люди» (как Вы выразились), то это уж совсем напрасно! Тогда и Сирину-Набокову надо было уже 30 лет тому назад перестать писать! Вы столь талантливы (и притом многообразно талантливы), что пара комариных укусов никак не должна на Вас влиять. Это было бы непростительным малодушием!
Что касается приемов нашей критики, то об этом можно говорить без конца и никакого письма на это не хватит. Скажу только, что раздражают они меня давно, и притом без личного повода, ибо меня критики пока что не обижали. Но я обижался и за других, и за поэзию вообще. Я никак не любитель «журнальных сшибок», но какая-то померанцевская капля переполнила мою душу, и я не удержался (мою статью в «Н<овом> р<усском> с<лове>»[149] Вы, наверное, читали). Теперь предстоит, конечно, быть ответно искусанным…
Глеб Струве, судя по его письмам, тоже сильно уязвлен отзывом Гуля о его книге[150]. До меня газета еще не дошла, и я сужу по кратким из нее выдержкам. Но сразу же в глаза бросается общий злобный и враждебный ее тон. Несомненна ее «мстительная» подоплека, вызванная тем, что Г<леб> С<труве> вспомнил в своей книге сменовеховское прошлое Гуля, о котором он предпочитает не вспоминать. Что касается фактических деталей статьи, то если Гуль, как пишет Струве, в числе якобы несправедливо неупомянутых им писателей назвал, да еще именуя его «поэтом», Эфера[151] — то дальше идти, право, некуда! Я случайно этого Эфера знаю, ибо во время войны и после он жил в Германии и одно время я даже с ним переписывался. М. б., и Вы его знавали или о нем слыхали? Кроме этого псевдонима он писал еще под именами Росинский и Ивоима (настоящая фамилия его Афонькин). «Известность» приобрел он в дипийских послевоенных лагерях тем, что немцы называют Schundliteratur[152] — романчиками, где (для примера) повествуется о скрещении обезьян с остовками в гитлеровских кацетах. Перебравшись в Америку, сей муж молчал лет 6–7 и лишь сейчас опять впервые объявился с рецензией[153] в № 44 «Нов<ого> журнала». Упоминать о нем в книге об эмигрантской литературе было бы, в сущности, неприлично. Это очень напористый, нагловатый парень и, вероятно, понравился Гулю, взявшему его себе под крылышко. Г<леб> С<труве> написал мне именно об Эфере, ибо во время нашей встречи этим летом у нас зашел о нем разговор.
Я пробовал устроить стихи Моршена в «Рифму» и вел по этому поводу долгие переговоры с Сергеем Маковским. Последний сперва пообещал, затем долго и упорно отмалчивался и уклонялся от ответа на мои повторные напоминания и лишь недавно, прижатый к стенке, сообщил, что он, мол, очень старался, неоднократно говорил о Моршене с Ир<иной> Яссен, но уговорить издать его не сумел. Уверяет, что я преувеличиваю его роль в издательстве и что от него там ничто не зависит… Я ему не верю и сомневаюсь, говорил ли он вообще с Яссен о Моршене (что она может против него иметь?). Это лишь eine faule Ausrede[154], а настоящая причина кроется, вероятно, в том, что Моршен парижанам не созвучен. Последнее, что я мог сделать, это «клюнуть» за это «Рифму» в моей статье. Моршену я обо всем этом недавно написал. Очень жалею, что ничего не вышло, ибо отсутствие сборника стихов Моршена я ощущаю как некую несообразность, с которой надо как можно скорее покончить. Печально, что Моршен сам очень индифферентно относится к этому вопросу.
139
Гвоздем сдвоенного номера «Граней» стал роман Дж. Оруэлла (в другой передаче — Орвелл) «1984» в переводе В.Л. Андреева и Н. Витова (Николая Сергеевича Пашина) (Грани. 1955. № 27/28. С. 3–67).
140
Книгу стихов Г.П. Струве издал лишь несколько лет спустя: Струве Г. Утлое жилье: Избранные стихи 1915–1949 гг. Вашингтон; Мюнхен: Международное литературное содружество, 1965.
141
Имеется в виду издание: Жар-птица: Альманах русской мысли и современного искусства. Сан-Франциско, 1949–1957. Выходил под редакцией Н.С. Чиркова, с 1956 г. редактором-издателем стал Ю.П. Миролюбов.
142
Струве Алексей Петрович (1899–1976) — библиограф, книговед. После революции в эмиграции во Франции.
143
Отцом Кленовского был художник-пейзажист, академик живописи Иосиф Евстафьевич Крачковский (1854–1914). По всей вероятности, имеется ввиду альбом: Иосиф Крачковский: 1856–1914. Пг.: Тип. «Унион», 1917.
144
В подборке были напечатаны четыре стихотворения Кленовского, включая цикл «Стихи о Петербурге» (Грани. 1956. № 31. С. 50–53).
145
Отзывы Адамовича казались Маркову весьма двусмысленными. Рецензируя № 4 журнала «Опыты», Адамович откликнулся на поэму Маркова так, что тот не знал, радоваться или обижаться (см. примеч. 2 к письму 19 наст, раздела). Год спустя, рецензируя № 6 «Опытов», Адамович отозвался еще резче: «“Заметки на полях” В. Маркова меня озадачили. Из авторов, появившихся в нашей печати после войны, это один из тех, с которым связаны большие надежды. Но до чего он боек, небрежно поверхностен, многословен, с налетом “легкости в мыслях необыкновенной”! В его коротеньких заметках кое-что остроумно. Удивляет, однако, самая мысль эти заметки представить на суд читателей: это — будто крохи с некоего роскошного стола. А в данном случае ни какого стола еще нет» (Новое русское слово. 1956. 3 июня. № 15681. С. 8). Еще откровеннее Адамович отзывался о Маркове в письмах друзьям. См., напр., письмо 34 в разделе: «Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955–1958)».
146
Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956.
147
Наиболее обстоятельный свод прижизненных критических отзывов о В.В. Набокове см. в кн.: Классик без ретуши: Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии / Под общ. ред. Н.Г. Мельникова; сост. и подгот. текста Н.Г. Мельникова, О.А. Коростелева; предисл., преамбулы, коммент., подбор ил. Н.Г. Мельникова. М.: Новое литературное обозрение, 2000.
148
См. Об этом в письмах 4–7 в разделе: «“… Мир нам почетных условиях”: Переписка В.Ф. Маркова с М.В. Вишняком (1954–1959)».
149
Кленовский Д. Поэзия и ее критики // Новое русское слово. 1956. 16 сентября. № 15786. С. 2, 8.
150
Статья Р.Б. Гуля о книге Г.П. Струве «Русская литература в изгнании» была разгромной: «Недостатки ее настолько велики, что от положительной оценки книги приходится воздержаться. <…>…Его регистрационная работа пестрит такой непонятной неполнотой и неряшливостью (я настаиваю именно на этом слове), что цена ей становится невелика. <…>…От книги создается впечатление какого-то первозданного хаоса, из чего не родится ни инвентарь, ни тем более литературная критика. Самый же тяжкий недостаток книги — в ее плохом русском языке и невозможном стиле. <…> Для людей, проведших в эмиграции без малого сорок лет и знающих ее литературу и журналистику, эта книга — кривое и тусклое зеркало» (Гуль Р. О книге Глеба Струве // Новое русское слово. 1956.23 сентября. № 15793. С. 8). В ответ Струве упрекнул Гуля в недобросовестных критических приемах, заявив, что тот в качестве не упомянутых в книге лиц перечислял эмигрантов второй волны либо общественных деятелей, в то время как книга посвящена только литературе, причем преимущественно первой волны (Струве Г. Pro domo mea: (Ответ Р.Б. Гулю) // Там же. 7 октября. № 15807. С. 7).
151
Из книг В. Эфера известны: фантастическая повесть «Бунт атомов» (Мюнхен, 1947) и сборник стихов «Находки и потери: Стихи 1938–1948 гг.» (Мюнхен, 1948).
152
Дешевая беллетристика (нем.).
153
В № 44 «Нового журнала» В. Эфер опубликовал рецензию на книгу А.Я. Браиловского «Дорогою свободною» (Нью-Йорк: Орфей, 1955).
154
Пустая отговорка (нем.).