Страница 19 из 32
Мы остановились перед большой виллой, окруженной густым садом. Возле лошадиной морды возник мальчишка-конюх, и, спрыгнув на землю, я последовал за Холмсом по вьющейся, усыпанной гравием дорожке, которая вела к дому. При нашем приближении дверь распахнулась, и на пороге остановилась миниатюрная блондинка в платье из шелкового муслина, с воротником и манжетами из собранного в складки розового шифона. Она стояла в ореоле света, одной рукой опираясь о косяк, а другую нетерпеливо приподняв, слегка наклоняясь вперед, вытягивая шею, и вся ее фигура, полураскрытые губы и широко открытые глаза слагались в воплощение вопроса.
– Ну? – воскликнула она. – Ну? – А затем, увидев, что нас двое, испустила крик надежды, который перешел в стон, когда мой товарищ покачал головой и пожал плечами.
– Никаких хороших новостей?
– Никаких.
– И плохих тоже?
– Да.
– Благодарю за это Бога! Но входите же! Вы, должно быть, устали, у вас был такой длинный день!
– Это мой друг, доктор Ватсон. В нескольких моих делах он оказывал мне неоценимую помощь, и счастливая случайность помогла мне заручиться его участием в этих розысках.
– Я очень рад познакомиться с вами, – сказала она, тепло пожимая мне руку. – Я уверена, вы извините, если я не смогу оказать вам должный прием из-за удара, внезапно обрушившегося на нас.
– Сударыня, – сказал я, – мне не привыкать к походной жизни, но и в любом случае в извинениях нет нужды. Если я смогу оказаться полезным вам или моему другу, ничего лучшего я и пожелать не могу.
– А теперь, мистер Шерлок Холмс, – сказала она, когда мы вошли в хорошо освещенную столовую, где на столе был сервирован холодный ужин, – мне очень бы хотелось задать вам один-два простых вопроса, и умоляю вас дать на них простые ответы.
– Разумеется, сударыня.
– Не щадите мои чувства. Я не истерична и не склонна к обморокам. Я только хочу услышать ваше искреннее, абсолютно искреннее мнение.
– Касательно чего?
– В глубине души вы уверены, что Невилл жив?
Шерлока Холмса это вопрос как будто смутил.
– Будьте откровенны! – потребовала она, стоя на каминном коврике и проницательно глядя сверху вниз на моего друга, откинувшегося в плетеном кресле.
– Если откровенно, сударыня, то нет.
– Вы думаете, что он мертв?
– Да.
– Убит?
– Этого я не сказал, но возможно.
– И в какой день он встретил свою смерть?
– В понедельник.
– Тогда, быть может, мистер Холмс, вы будете столь любезны объяснить мне, каким образом я могла сегодня получить от него письмо?
Шерлок Холмс вскочил из кресла, будто гальванизованный.
– Как! – вскричал он.
– Да, сегодня. – Она стояла, улыбаясь, помахивая в воздухе листком бумаги.
– Могу я взглянуть?
– Разумеется.
Он прямо-таки выхватил у нее листок, столь велико было его нетерпение, разгладил его на столе, пододвинул лампу и внимательно его изучал. Я также встал и наклонился над плечом моего друга. Конверт был из грубой бумаги со штемпелем Грейвсендской почты, датированным этим самым днем, или, вернее, вчерашним, так как время заметно перевалило за полночь.
– Малограмотный почерк! – пробормотал Холмс. – Конечно же, он не может принадлежать вашему мужу, сударыня?
– Да. В отличие от записки.
– Мне также ясно, что надписывавший конверт прервался, чтобы справиться об адресе.
– Почему вы так считаете?
– Фамилия, как вы видите, написана абсолютно черными чернилами, которые затем высохли. Все прочие слова имеют сероватый оттенок, из чего следует, что их промокнули. Если бы все слова писались подряд, то после промакивания ни единое не осталось бы совершенно черным. То есть писавший прервался, когда перешел к адресу, из чего следует, что он его не знал. Разумеется, это пустяк, но нет ничего важнее пустяков. А теперь займемся письмом! Ха! В конверт было что-то вложено!
– Да, кольцо. Его перстень с печаткой.
– И вы убеждены, что это почерк вашего мужа?
– Один из его почерков.
– Один из?
– Его почерк, когда он пишет торопливо. Совершенно не похожий на его обычный, но тем не менее я его хорошо знаю.
– «Любимая, не беспокойся. Все завершится хорошо. Допущена досаднейшая ошибка, на исправление которой может потребоваться некоторое время. Будь терпелива. Невилл». Написано карандашом на титульной странице книги форматом в одну восьмую листа. Никаких водяных знаков. Гм! Отправлено сегодня в Грейвсенде человеком с грязным большим пальцем. Ха! И заклеен конверт, если я не слишком ошибаюсь, человеком, жевавшим табак. У вас нет никаких сомнений, сударыня, что это почерк вашего мужа?
– Ни малейших. Эти слова написаны Невиллом.
– И они отправлены сегодня из Грейвсенда. Что же, миссис Сент-Клэр, тучи рассеиваются, хотя не решусь утверждать, что опасность миновала.
– Но ведь он жив, мистер Холмс!
– Если только это не искусная подделка, чтобы сбить нас со следа. Перстень, в конце-то концов, не доказательство. Его могли отобрать.
– Нет-нет, это его собственный почерк, да, да, да!
– Ну, хорошо. Однако написано оно могло быть в понедельник, а вот отправлено только сегодня.
– Это возможно.
– Если так, то в промежутке могло произойти очень многое.
– Ах, мистер Холмс, вы не должны лишать меня надежды! Я знаю, с ним все хорошо. Между нами существует внутренняя связь, и я бы знала, если бы с ним приключилась беда. В то самое утро, когда я видела его в последний раз, он порезался, бреясь в спальне. Я была в столовой и все же кинулась наверх в полной уверенности, что случилось что-то плохое. Неужели вы думаете, что я отозвалась бы на подобный пустяк, но не знала бы о его смерти?
– Мне доводилось видеть немало странностей, и я не стану отрицать, что впечатление женщины иногда бывает более ценным, чем вывод логика, построенный на анализе фактов. И это письмо, бесспорно, в большой мере подтверждает вашу точку зрения. Но если ваш муж жив и способен писать письма, почему он не возвращается к вам?
– Не могу даже вообразить. Это немыслимо.
– И в понедельник он ни на что не намекнул перед тем, как расстаться с вами?
– Нет.
– И вы удивились, увидев его в Суондем-лейн?
– Крайне.
– Окно было открыто?
– Да.
– Значит, он мог бы окликнуть вас?
– Да, мог бы.
– А он, насколько я понял, издал только бессвязное восклицание?
– Да.
– Взывая о помощи, подумали вы?
– Да. Он взмахнул руками.
– Но это мог быть возглас удивления. Неожиданно увидев вас, он от изумления мог взмахнуть руками?
– Да, это возможно.
– И вы подумали, что его оттащили от окна?
– Он исчез так внезапно!
– Он мог и отпрыгнуть. Никого другого вы в комнате не видели?
– Нет. Но этот ужасный человек признался, что был там, а ласкар стоял у лестницы внизу.
– Да-да. Ваш муж, насколько вы успели рассмотреть, был в своей обычной одежде?
– Но без воротничка и галстука. Я ясно увидела его обнаженную шею.
– Он когда-нибудь упоминал Суондем-лейн?
– Никогда.
– Он когда-нибудь давал основания полагать, что употребляет опиум?
– Никогда.
– Благодарю вас, миссис Сент-Клэр. Это главные факты, в которых я хотел быть совершенно уверен. Теперь мы поужинаем и ляжем спать, так как завтра нас, возможно, ожидает очень напряженный день.
В наше распоряжение была предоставлена большая удобная комната с двумя кроватями, и я незамедлительно юркнул под одеяло, так как очень устал после такой ночи приключений. Однако Шерлок Холмс, когда его мысли занимала неразрешенная проблема, сутками, а то и целую неделю обходился без отдыха, анализируя ее так и эдак, по-разному выстраивая факты, оценивая их со всех точек зрения, пока не разгадывал загадку или не приходил к выводу, что в его распоряжении нет достаточных данных. Вскоре мне стало ясно, что он готовится к бдению до утра. Он снял сюртук и жилет, надел просторный синий халат, а затем прошелся по комнате, собирая подушки со своей кровати, с кушетки и кресел. Из них он соорудил подобие восточного дивана, на котором и устроился, поджав ноги и положив перед собой унцию табака с коробком спичек. В смутном свете лампы я видел, как он сидит, зажав в зубах старую вересковую трубку, устремив невидящий взгляд в угол потолка, а синий дымок завивается перед ним – безмолвным, неподвижным, и свет ложится на чеканные орлиные черты его лица. Он сидел так, когда я уснул, и он сидел так, когда внезапный возглас разбудил меня, и я увидел, что в окна заглядывает летнее солнце. Трубка все еще была зажата в его зубах, и дымок все еще курился вверх, и в комнате висела сизая табачная мгла, но от кучки табака, которую я видел, засыпая, не осталось ничего.