Офицерская баллада

Старший лейтенант Серёжа Викулов был личностью, известной на всю 39-ю армию. В отличие от коллег-офицеров, он заканчивал политехнический институт, а не военное училище. В каждой студенческой группе есть такой – тихий, долговязый, несуразный очкарик, у которого всегда найдется нужный конспект. Одиночкой его не назовешь: вроде бы и в коллективных пьянках участвует – вон сидит в уголочке, цедит весь вечер свои полстакана портвейна, пьяненький уже после первого глотка. Если нужен гонец-доброволец за добавкой, то он всегда вызывается, но одного отправлять нельзя – обязательно деньги потеряет, или на гопников у магазина нарвется, или поскользнется и упадет на обратном пути и разобьет к чертовой матери все бутылки до одной. Неудачник-хроник. И никому дела нет, что у него в голове, каких тараканов он там выращивает…

Серёжа зачитывался книгами про войну, знал структуру Конногвардейского полка образца 1816 года и что сказал Мюрат маршалу Нею при переходе войск из Генуи в Верону. В горячечных мечтах он карабкался по заляпанной грязью броне командирского танка, чтобы повести свою колонну на Берлин… Нечему удивляться, что после окончания института он оказался в армии в качестве двухгодичника – «пиджака». Серёжа во время больших учений заблудился в монгольской степи со своим танковым взводом и нечаянно выехал на штаб дивизии «противника», условно тем самым его уничтожив, принеся победу своему начальству и медаль «За боевые заслуги» себе. Окрыленный успехом, Викулов написал рапорт о продолжении службы, и руководители отказать героическому Серёже не имели права. Единственное, что удалось сделать командиру полка, – добиться перевода ходячего победоносного недоразумения подальше от танков.

А в рембате Викулов более-менее прижился. Никто лучше него не разбирался в запутанной паутине электрических схем; паяльником он владел, как хороший художник – кистью. С Тагировым они сошлись быстро – видимо, на почве увлечения военной историей. Хотя и другой вариант возможен: один – молодой лейтенант, которого все гоняют почем зря, второй – странноватый «пиджак», не способный поставить солдата на место…

В тот сентябрьский вечер они сидели в пустой ленинской комнате и до кровавых соплей спорили о роковой битве при Ватерлоо, рисуя кривые квадратики и стрелки на обрывке ватмана. Они не заметили, как в комнату вошел майор Морозов. Постоял, вслушиваясь, усмехнулся:

– Вот за что нашему батальону такое наказание, а? В Генеральном штабе маршалов не хватает, а тут – целых два! Вам заняться нечем, полководцы задрипанные? Викулов! Завтра приходит ракетная пусковая установка «Точка» на регламентные работы – ты техническое описание получил в секретной части, изучил?

Серёга растерянно захлопал глазами, промямлил:

– Там это… Не выдает секретчик, говорит: здесь читай, а то еще проср… То есть потеряешь, говорит.

– Правильно говорит – я тебе не то что секретные бумаги, я бы тебе пуговицу пришить не доверил! – Роман Сергеевич перевел разъяренный взгляд на Тагирова: – А ты, комсомол? Вижу, хорошо тебе в политработниках – ни фига делать не надо. Вот и иди сейчас со своим чокнутым корешем, принимай у него роту молодого пополнения! А то он уже взвод распустил, работу в роте молодых завалил, осталось только ракету сломать – и трибунал гарантирован. Шагом марш отсюда оба!

Несостоявшиеся военачальники ломанулись из ленкомнаты, как свита Наполеона от казаков атамана Платова.

Батальонный развод – в восемь часов утра. Марат заранее привел свои полсотни «молодых», выстроил на левом, непочетном, фланге. Оставил за старшего сержанта Примачука, вразвалочку подошел к курящим в сторонке ротным. Не спеша пожал жесткие руки, протянутые, как равному. Его распирало чувство сопричастности к тяжелой командирской судьбе, гордой принадлежности к обществу опытных волков-офицеров. Понимающе кивал на жалобы комроты-два про пропавшее постельное белье; сочувственно поддакивал, осуждая расписание нарядов.

Из штаба выскочил майор Морозов и быстрым шагом направился к центру плаца. Офицеры порскнули по своим местам.

– Батальо-о-н! Равня-яйсь! Сми-ррр-но! Равнение на-пра-во!

Грохоча подкованными сапогами, встретил идущего не спеша Юрия Николаевича, доложил. Командир батальона вяло махнул рукой («Вольно»). Выслушал по очереди доклады командиров рот и отдельных взводов (Марат страшно волновался, но ничего не перепутал и доложил правильно). Тихо поставил задачу на день, потом вопросительно глянул на Тагирова:

– Ну что, голубчик? Вы хотели что-то сказать батальону?

– Так точно, товарищ подполковник! Как комсорг.

– Кхм, ну хорошо. У вас пять минут.

– Успею. – Марат повернулся к строю. – Товарищи комсомольцы!

Пять сотен пар глаз уставились на лейтенанта. Тагиров, подавляя смущение, продолжил:

– Мы сейчас проведем общее комсомольское собрание. На повестке дня – один вопрос: материалы сентябрьского пленума Центрального Комитета коммунистической партии – в жизнь. Мы все, как один, поддерживаем решения КПСС. Кто против?

Марат замолчал и внимательно вгляделся в остолбеневший строй. Диссидентов не наблюдалось.

– Значит, единогласно! Собрание объявляю закрытым. – Тагиров обернулся к ошеломленному командиру батальона и кивнул головой. Все офицеры таращились на Марата со смешанным выражением восхищения и удивления. Первым пришел в себя начальник штаба:

– Равняйсь! Смирно! Развести подразделения по местам работ и занятий. Старшины рот – командуйте.

Роты попылили по своим делам. Морозов протянул Тагирову руку, покрутил головой:

– Ну, ты виртуоз, поздравляю! В тридцать секунд всю партийно-политическую работу уложил. – И заботливо поинтересовался: – А от Дундука не нагорит?

– Не должно. Собрание проведено в строгом соответствии с повесткой, голосование было. У солдат спросит – ответят. – Тагиров вздохнул. – По крайней мере, я на это надеюсь.

Роман Сергеевич хотел что-то добавить, но осекся. Через плац бежал прапорщик Петя Вязьмин, размахивая руками. Кто-то из ротных тихо сказал:

– В первый раз за три года вижу, чтобы он бегал! Что-то случилось: либо недостача гуталина, либо третья мировая война.

Начальник склада продышался и прохрипел:

– Там, на складе… Хан повесился.

– Толком говори: какой еще хан? Золотая Орда на склад напала? – Морозов схватил прапорщика за грудки, потряс. – Откуда там ханы? Ты пьяный, что ли?

Голова Вязьмина болталась, слюна из приоткрытого рта стекала на щеку.

– Сержант Ханин. Кладовщик мой. Повесился, – наконец-то выдавил прапорщик.

Морозов отпустил несчастного – побагровевший Вязьмин выдохнул. Начальник штаба снял фуражку, сплюнул:

– Ну, дела! Не было печали… Тагиров! Ты же у нас военный дознаватель? Иди в штаб, звони прокурору гарнизона, вызывай сюда. Потом зайди в медпункт, забери врача – и на склад. Я сам туда пошел, лейтенант Воробей – за мной. Викулов, Ханин в твоем взводе числится? Тоже пойдешь. Остальные офицеры – по своим подразделениям. Давайте, давайте! Работайте. Вы что, висельников не видели?

Военный прокурор гарнизона майор Пименов – длинный, худой, с грустным лицом философа – воспринял чрезвычайное происшествие равнодушно: ну, повесился боец срочной службы, подумаешь! Молодежь вообще хлипкая пошла: чуть что не так – вешаются. Чтобы застрелиться – это надо в караул пойти, а для резки вен в армии катастрофически не хватает ванн и горячей воды, так что только вешаться! И не возражайте мне, веревочку взяли, мыльце – и вперед, не задерживайте!

Прокурор обошел висящее на капроновом зеленом шнуре тело, аккуратно обогнул упавшую далеко табуретку Шумно втянул воздух: на складе сильно пахло горелой бумагой. Кивнул:

– Снимайте. Воробей, ты будешь бумажки оформлять?

Лёшка отрицательно покрутил головой:

– Нет, товарищ майор, у нас дознаватель новый, лейтенант Тагиров. – и выпихнул растерянного Марата пред очи гарнизонного Пинкертона.