Страница 3 из 33
– Я понимаю это, – возразил Виниций. – Но все-таки я и в его положении нашел бы себе другое занятие.
– Какое же?
– Я вербовал бы верные легионы из тамошних жителей гор. Иберийцы – народ храбрый.
– Виниций, Виниций! Я почти убежден, что ты не был бы способен сделать это. И знаешь почему? Потому, что такие вещи делаются, но о них не говорят. Что же касается лично меня, то, будь я на месте Отона, я смеялся бы над Поппеей и собирал бы легионы, но не из иберийцев, а из иберянок. В крайнем случае сочинял бы эпиграммы, но никому бы не читал их, как этот бедняга Руффин.
– Да, кстати, ты хотел мне рассказать его историю.
– Я расскажу тебе ее в «унктуарии».
Но там внимание Виниция было им отвлечено красивыми рабынями, поджидавшими их. Две из них – негритянки, похожие на роскошные изваяния из черного дерева, стали умащать тело Виниция и Петрония нежными аравийскими благовониями; другие – фригиянки, умеющие искусно причесывать, держали в мягких и гибких, как змеи, руках полированные стальные зеркала и гребни, а две, подобные греческим богиням, девушки с острова Косса, в должности vestipicae[2], ждали приказаний, чтобы уложить тоги художественными складками.
– Клянусь громовержцем Зевсом! – воскликнул Виниций, – какой у тебя подбор!
– Я предпочитаю качество численности, – отвечал Петроний. – Вся моя фамилия[3] в Риме не превышает четырехсот человек, и полагаю, что только проходимцы могут нуждаться в большем количестве слуг для домашнего обихода.
– Более красивых рабынь нет даже у Меднобородого, – произнес Виниций, у которого ноздри стали раздуваться.
– Что же, – ты мой родственник, – отвечал Петроний с дружеским пренебрежением, – а я вовсе не такой эгоист, как Басс, и не такой педант, как Авл Плавций.
Услыхав это имя, Виниций мгновенно забыл о косских девушках и, подняв голову, быстро спросил:
– Почему тебе пришел в голову Авл Плавций? Знаешь, я разбил руку неподалеку от города и более десяти дней провел у них в доме, так как раз в минуту несчастья проезжал Плавций и, видя мои нестерпимые страдания, взял меня с собой в дом, где его раб, врач Мерион, вылечил меня. О Плавции я и хотел переговорить с тобой.
– А что? Уж не влюбился ли ты в Помпонию? В таком случае мне жаль тебя: она не молода и добродетельна. Я не могу себе представить ничего хуже сочетания этих двух свойств. Бррр…
– Не в Помпонию, нет! – ответил Виниций.
– Так в кого же?
– И сам не знаю в кого! Я даже не знаю ее имени: Лигия или Каллина? Дома ее называют Лигией, потому что она происходит из лигийского племени, но у нее есть и свое варварское имя: Каллина. Странный дом у Плавциев: народу в нем много, а тишина такая, точно в рощах Субиакских. Почти десять дней я и не подозревал, что в нем живет такое божество. Как-то раз, на рассвете, я увидал ее: она купалась в фонтане в саду. И клянусь тебе пеной, породившей Афродиту, что лучи зари пронизывали насквозь ее тело. Я думал, что, когда взойдет солнце, она рассеется в его лучах, как сияние утренней звезды. После этого я видал ее еще два раза, и с тех пор я не знаю, что такое покой, и нет у меня других желаний, не хочу знать, что может дать мне Рим, не хочу женщин, не хочу золота, не хочу коринфской меди, ни янтаря, ни жемчуга, ни вина, ни пиршества, и хочу только Лигию. Я говорю тебе откровенно, Петроний, я тоскую по ней, так как тосковал Сон по Пайзифае, изображенный на мозаике в твоем тепидарии, тоскую днем и ночью.
– Если это рабыня – выкупи ее.
– Она не рабыня.
– Кто же она такая? Вольноотпущенница Плавция?
– Так как она никогда не была рабыней, то не может быть и вольноотпущенницей.
– Ну так кто же она?
– Не знаю: царская дочь или что-нибудь подобное.
– Ты возбуждаешь мое любопытство, Виниций.
– Если ты согласишься меня выслушать, я сейчас же удовлетворю твое любопытство. История не слишком длинная. Ты, может быть, лично знал Ванния, царя свевов, который, изгнанный из своей страны, долгое время жил здесь в Риме и даже прославился счастливой игрой в кости и искусным управлением колесницей. Цезарь Друз снова возвел его на престол. Ванний, который в сущности был человек очень разумный, сначала правил очень хорошо, но впоследствии стал драть шкуру не только с соседей, но и с самих свевов. В то время Вансион и Сидон, его племянники по сестре, дети Вибилия, царя германдуров, решили принудить его снова вернуться в Рим… попытать счастья в игре в кости.
– Я помню, это ведь было во времена Клавдия!
– Да! Началась война. Ванний призвал на помощь язисов, а его милые племянники – лигийцев, которые, наслышавшись о богатствах Ванния и прельстившись надеждой на добычу, прибыли в таком количестве, что даже сам цезарь Клавдий стал бояться за свои границы. Клавдий не хотел вмешиваться в войну варваров, но все-таки написал к Ателию Гистеру, который был начальником придунайских легионов, чтобы он зорко следил за ходом войны и не позволял нарушать ничьего покоя. Тогда Гистер потребовал от лигийцев, чтобы они присягнули, что не нарушат границ, и лигийцы не только согласились на это, но и дали заложников, среди которых находилась жена и дочь их вождя… Ведь ты знаешь, что варвары выходят на войну с женами и детьми… Так вот моя Лигия и есть дочь этого вождя.
– Откуда ты знаешь все это?
– Мне рассказал это Авл Плавций. Действительно, лигийцы не нарушили границ, но варвары налетают как буря и исчезают так же. Так исчезли и лигийцы со своими турьими рогами на головах. Они разбили свевов и язисов Ванния, но царь их был убит, после чего они ушли со своей добычей, а заложники остались в руках Гистера. Мать скоро умерла, а ребенка, не зная, что с ним делать, Гистер отослал к правителю всей Германии, Помпонию, который, окончив войну с каттами, возвратился в Рим, где Клавдий, как ты знаешь, разрешил ему отпраздновать триумф. Девочка шла тогда за колесницей победителя, но после окончания торжества Помпоний тоже не знал, что с ней делать, и отдал ее своей сестре Помпонии Грецине, жене Плавция. В этом доме, где все, начиная с хозяев и кончая последней курицей, добродетельны, она выросла и сделалась такой же добродетельной, как сама Грецина, и такою прекрасною, что даже Поппея в сравнении с ней казалась бы осенней смоквой рядом с исперийским яблоком.
– Ну что же?
– Повторяю тебе, что с той минуты, когда я увидал, что солнечные лучи пронизывают насквозь ее тело, я влюбился в нее без памяти.
– Так, значит, она так же прозрачна, как минога или сардинка?
– Оставь свои шутки, Петроний. И если тебя удивляет откровенность, с которой я сам говорю о своей любви, так знай, что под блестящей одеждой часто кроятся глубокие раны. Я должен тебе также сказать, что, возвращаясь из Азии, я провел одну ночь в храме Мопса, чтобы увидеть пророческий сон. И действительно, во сне ко мне явился сам Мопс и предсказал, что в моей жизни произойдет большая перемена, и что причиной тому будет любовь.
– Я слыхал, как Плиний говорил, что он не верит в богов, но верит в сны, и он, может быть, прав. Мои шутки не мешают мне иногда думать, что действительно существует только одно божество вечное, всемогущее, творящее – это Venus Genitrix[4]. Она связует души, соединяет тела и предметы. Эрот из хаоса создал мир, хорошо ли он сделал – это другое дело, но раз это так, мы должны признать его могущество, хотя мы можем и не благословлять его за это…
– Ах, Петроний! Гораздо легче философствовать, чем дать добрый совет.
– Да ты скажи мне, чего ты, собственно, хочешь?
– Хочу иметь Лигию. Хочу, чтобы мои руки, которые теперь обнимают один только воздух, могли обнять ее и прижать к груди. Хочу надышаться ее дыханием. Если бы она была рабыня, я б отдал за нее Авлу сто девушек с ногами, побеленными известью[5]. Я хочу ее иметь в моем доме до тех пор, пока голова моя не будет так же седа, как вершины Соракты зимою.
2
Рабыня, наблюдавшая за одеждой.
3
Familia – весь состав домашних слуг, рабов. – Примеч. автора.
4
Венера Родительница.
5
В знак того, что они выставлены на продажу в первый раз. – Примеч. автора.