Камо грядеши

Идя в триклиний, у входа в коридор, предназначенный для слуг, Петроний заметил среди других рабов стройную фигуру Эвники и, забыв, что приказал Тирезию лишь высечь ее, снова сдвинул брови и стал оглядываться, ища его.

Не найдя Тирезия среди прислуги, он обратился к Эвнике:

– Высекли ли тебя?

Она вторично бросилась к его ногам, приложила к устам край его тоги и ответила:

– О да, господин! Меня наказали, о да, господин!

В голосе ее звучали радость и благодарность. Она, очевидно, полагала, что наказание должно заменить удаление ее из дома и что теперь она может уже остаться. Петрония, который понял это, удивила упорная настойчивость рабыни; он был слишком проницательным знатоком человеческой души, чтобы не догадаться, что одна лишь любовь могла быть причиной такого упорства.

– У тебя есть любовник в этом доме? – спросил он.

Она подняла на него свои голубые, влажные от слез, глаза и ответила так тихо, что едва можно было расслышать:

– Да, господин!..

Эвника, с ее чудными глазами, с зачесанными назад золотыми волосами, с выражением боязни и надежды в лице, была так прекрасна, смотрела на него таким молящим взором, что Петроний, который, как философ, сам провозглашал могущество любви и в качестве эстетика почитал всякую красоту, почувствовал к рабыне некоторую жалость.

– Который из них твой возлюбленный? – спросил он, указывая головой на рабов.

Но вопрос его остался без ответа. Эвника безмолвно склонила лицо к самым ногам его и замерла как изваяние.

Петроний осмотрел рабов, между которыми были красивые и статные юноши, но ни одно лицо ничего не объяснило ему; он увидел лишь на всех устах какие-то странные улыбки. Посмотрев еще раз на лежащую у его ног Эвнику, он молча удалился в триклиний.

Позавтракав, он приказал отнести себя во дворец, а оттуда к Хризотемиде, у которой пробыл до поздней ночи. По возвращении домой он призвал к себе Тирезия.

– Наказал ли ты Эвнику?

– Да, господин. Ты не позволил, однако, повредить ей кожу.

– Не отдал ли я еще какого-нибудь приказания?

– Нет, господин, – тревожно ответил Тирезий.

– Хорошо. Кто из рабов стал ее любовником?

– Никто, господин.

– Что ты знаешь про нее?

Тирезий заговорил неуверенным голосом:

– Эвника никогда не уходит ночью из кубикула, в котором спит вместе со старою Акризионой и Ифидой; после твоего купанья она никогда не остается в бане… Другие рабыни смеются над нею и называют ее Дианой.

– Довольно, – сказал Петроний. – Мой родственник Виниций, которому я подарил сегодня утром Эвнику, не принял ее, следовательно, она останется дома. Можешь уйти.

– Дозволишь ли мне, господин, сказать еще несколько слов об Эвнике?

– Я приказал тебе сообщить все, что ты знаешь о ней.

– Господин, вся челядь говорит о бегстве девушки, которая должна была поселиться в доме благородного Виниция. После твоего ухода Эвника пришла ко мне и сказала, что знает человека, который сумеет отыскать эту девушку.

– Что это за человек? – спросил Петроний.

– Я не знаю его, господин, я думал, однако, что должен тебе сообщить об этом.

– Хорошо. Пусть этот человек ожидает завтра в моем доме прибытия трибуна, которого ты попросишь от моего имени поутру посетить меня.

Тирезий поклонился и вышел.

Петроний невольно стал думать об Эвнике. Сначала ему представилось вполне ясным, что молодая рабыня хочет, чтобы Виниций нашел Лигию только потому, чтобы не быть вынужденной заменить ее в доме трибуна. Но потом ему пришло в голову, что человек, воспользоваться услугами которого предлагает Эвника, может быть, ее любовник, и это предположение показалось ему вдруг неприятным. Проверить его было, конечно, не трудно: стоило только приказать, чтобы позвали Эвнику, но время было уже позднее, Петроний чувствовал себя утомленным после продолжительного пребывания у Хризотемиды и его клонило ко сну. Идя в спальню, он припомнил, однако, неизвестно почему, что в углах глаз Хризотемиды подметил сегодня морщинки. Он подумал, кроме того, что в действительности она далеко не такая красавица, какою слывет в Риме, и что Фонтей Капитон, предлагавший трех мальчиков из Клазомен за Эвнику, хотел купить ее, однако, слишком дешево.

На следующий день, едва только Петроний успел одеться в унктуарие, как пришел приглашенный Тирезием Виниций. Он знал уже, что от городских ворот не получено никаких новых сведений, и известие это, вместо того чтобы порадовать трибуна, как доказательство, что Лигия находится в Риме, еще более огорчило его, так как он стал предполагать, что Урс мог вывести ее из города немедленно после похищения и, следовательно, раньше, чем рабы Петрония были посланы сторожить у ворот. Положим, осенью, когда дни становились короче, ворота запирали довольно рано, но их также и отпирали для уезжающих, число которых бывало довольно значительно. За городские стены можно было выбраться и другими путями, которые были, например, хорошо известны рабам, желавшим бежать из Рима. Виниций разослал на все дороги, ведущие в провинцию, своих слуг, поручив им раздать начальникам стражи заявления о двух беглых рабах, с подробными приметами Урса и Лигии и назначением наград за их поимку. Представлялось, однако, сомнительным – настигнет ли исчезнувших эта погоня, а если настигнет, сочтут ли местные власти возможным задержать беглецов на основании частного требования, не засвидетельствованного претором. Между тем засвидетельствовать свои заявления Виниций не успел. Сам он весь вчерашний день отыскивал Лигию по всем закоулкам города, переодевшись рабом, но не нашел ни малейшего следа или указания. Он встречал лишь рабов Авла, но те, по-видимому, также чего-то искали, – и это подтвердило предположение, что похитили Лигию не Авл и Помпония и что они также не знают, что сталось с нею.

Когда Тирезий сообщил, что нашелся человек, берущийся отыскать Лигию, Виниций бросился опрометью к дому Петрония и, едва поздоровавшись с ним, принялся расспрашивать про этого человека.

– Мы сейчас увидим его, – сказал Петроний. – Это один знакомый Эвники, которая сейчас придет собирать складки моей тоги и сообщит нам о нем более подробные сведения.

– Та рабыня, которую ты вчера хотел подарить мне?

– Та, от которой ты вчера отказался, за что я, впрочем, признателен тебе, потому что во всем городе нет лучшей «одевальщицы».

Эвника вошла, едва он произнес эти слова, и, взяв лежавшую на кресле, отделанном слоновой костью, тогу, развернула ее, чтобы набросить на плечи Петрония. Кроткое лицо ее прояснилось, в глазах светилась радость.

Петроний посмотрел на нее, и она показалась ему прелестной. Когда, облачив его в тогу, она принялась собирать складки, наклоняясь иногда для расправления их, он заметил, что руки Эвники отливают дивным бледно-розовым оттенком, а грудь и плечи – прозрачным отблеском перламутра или алебастра.

– Эвника, – сказал он, – пришел ли тот человек, о котором ты говорила вчера Тирезию?

– Да, господин.

– Как зовут его?

– Хилоном Хилонидом, господин.

– Кто он такой?

– Лекарь, мудрец и предвещатель, умеющий читать в книге человеческих судеб и предсказывать будущее.

– Предсказал ли он будущее тебе?

Эвника вспыхнула, даже уши и шея ее порозовели от внезапно набежавшего румянца.

– Да, господин.

– Что же он предсказал тебе?

– Что меня ожидают огорчение и счастье.

– Огорчение нанесено тебе вчера рукою Тирезия, следовательно, должно исполниться и предсказание о счастье.

– Оно уже исполнилось, господин.

– В чем же состоит это счастье?

Она чуть слышно прошептала:

– Я осталась.

Петроний положил руку на ее златокудрую голову.

– Ты хорошо собрала сегодня складки, и я доволен тобою, Эвника.

Когда его рука прикоснулась к молодой гречанке, глаза ее мгновенно подернулись дымкой блаженства и грудь порывисто заколебалась.

Петроний с Виницием перешли в атрий, где ожидал их Хилон Хилонид, который, увидев их, отвесил низкий поклон. Петроний невольно улыбнулся, вспомнив о своем вчерашнем предположении, что это, быть может, любовник Эвники.