Камо грядеши

Гневный порыв снова овладел им, снова стал поднимать дыбом волосы на его голове, но теперь Виниций негодовал не на Авла и Помпонию, не на Лигию: гнев его обратился на Петрония. Всему виною Петроний. Если бы не он, Лигия не была бы обречена на скитальчество, сделалась бы его невестой, и никакая опасность не угрожала бы ее дорогой жизни. А теперь все уже совершилось, теперь уже слишком поздно загладить непоправимое зло.

– Слишком поздно!

Он почувствовал, что бездна разверзлась под его ногами. Что предпринять, как поступить, куда обратиться?.. Актея повторила, как эхо, слова: «слишком поздно», которые в чужих устах прозвучали для него как смертный приговор. Он понимал лишь одно: необходимо во что бы то ни стало отыскать Лигию, не то с ним произойдет что-то ужасное.

Запахнувши бессознательным движением тогу, он хотел уйти, даже не попрощавшись с Актеей, как вдруг раздвинулась завеса, отделяющая сени от атрия, и он внезапно увидел перед собой печальный облик Помпонии Грецины.

Очевидно, и она узнала уже об исчезновении Лигии, и, полагая, что легче, чем Авл, добьется свидания с Актеей, пришла к ней навести справки.

Увидевши Виниция, она обратила к нему свое бледное с мелкими очертаниями лицо и сказала:

– Марк, да простит тебе Бог обиду, нанесенную тобою нам и Лигии.

Он стоял, опустив голову, чувствуя себя глубоко несчастным и виновным, не понимая, какой бог может его простить и почему Помпония говорит о прощении, когда должна бы говорить о мести.

Затем он наконец ушел, терзаемый горестными думами, отчаянием и недоумением.

На дворе и в галерее тревожно теснились толпы людей. Среди дворцовых рабов сновали римские всадники и сенаторы, явившиеся узнать о состоянии здоровья маленькой Августы и вместе с тем показаться во дворце и засвидетельствовать о своей преданности, хотя бы в присутствии рабов цезаря. Известие о болезни «богини», по-видимому, распространилось быстро, так как в воротах появлялись все новые посетители, а в отверстии арки виднелись целые толпы.

Некоторые из вновь прибывших, видя, что Виниций вышел из дворца, обращались к нему с расспросами, но он, не отвечая, быстро шел своим путем, пока Петроний, также поспешивший собрать сведения, не задержал его, едва не опрокинув грудью.

Виниций, несомненно, впал бы в неистовство при виде Петрония и произвел бы какое-либо бесчинство во дворце цезаря, если бы не вышел от Актеи совершенно разбитым; он чувствовал себя столь подавленным и изнуренным, что на время отрешился даже от своей врожденной запальчивости.

Виниций отстранил, однако, Петрония и хотел отойти, но тот задержал его насильно.

– Как чувствует себя божественная? – спросил он.

Но эта насильственная остановка снова раздражила Виниция и мгновенно возбудила его гнев.

– Пусть ад поглотит ее и весь этот дом, – ответил он, скрежеща зубами.

– Молчи, несчастный! – сказал Петроний и, осмотревшись вокруг, торопливо добавил: – Если хочешь узнать кое-что о Лигии, следуй за мной. Нет, здесь я ничего не скажу! Ступай за мной, я сообщу тебе мои догадки в носилках.

Обняв рукой молодого человека, он как можно скорее вывел его из дворца.

Он главным образом и добивался этого, так как не имел никаких новых известий о Лигии. Однако, будучи человеком сообразительным и, несмотря на вчерашнее свое возмущение, весьма сочувствуя Виницию, кроме того, чувствуя себя в некоторой степени ответственным за все происшедшее, Петроний принял уже некоторые меры. Когда они сели в носилки, он сказал:

– Я приказал моим рабам сторожить у всех ворот, снабдив их подробными приметами девушки и того великана, который вынес ее с пира у цезаря, так как не может быть сомнения, что это он отбил ее от твоих рабов. Выслушай меня! Быть может, Авл и Помпония вздумают спрятать ее в одном из своих поместий, в таком случае мы узнаем, в какую сторону ее увели. Если же ее не заметят у ворот, это послужит доказательством, что она осталась в городе, и мы сегодня же начнем разыскивать в Риме.

– Авл и Помпония не знают, куда она делась, – ответил Виниций.

– Уверен ли ты в этом?

– Я видел Помпонию. Они также ищут ее.

– Вчера она не могла выбраться из города, потому что на ночь ворота запираются. У каждых ворот караулят двое моих рабов. Один из них должен пойти по следам Лигии и великана, а другой сейчас же вернется, чтобы сообщить мне. Если они в Риме, мы найдем их, потому что этого лигийца нетрудно узнать хотя бы по росту и плечам. Твое счастье, что ее похитил не цезарь, но я могу тебя уверить, что овладел Лигией не он, потому что мне известны все тайны Палатинского дворца.

Виниций разразился не столько гневным, сколько горестным порывом: он передавал Петронию прерывающимся от волнения голосом обо всем, что слышал от Актеи. Он рассказал, какие новые ужасные опасности угрожают Лигии: найдя беглецов, придется как можно тщательнее скрывать их от Поппеи. Затем Виниций с горечью стал упрекать Петрония за его советы. Если бы не он, все пошло бы иначе. Лигия находилась бы в доме Авла, Виниций мог бы видеться с нею ежедневно и был бы теперь счастливее цезаря. Распаляя себя своими собственными словами, он все более волновался, так что, наконец, слезы скорби и озлобления полились из его глаз.

Петроний, не предполагавший, что молодой трибун может любить и увлекаться страстью до такой степени, видя эти слезы, невольно подумал с некоторым удивлением:

«О, могущественная владычица Кипра! Ты одна господствуешь над бессмертными богами!»

Когда они вышли из носилок перед домом Петрония, надсмотрщик над атрием сообщил им, что ни один из рабов, посланных к воротам, еще не вернулся. Он распорядился отнести им пищу и подтвердить, под страхом бичевания, приказ – внимательно следить за всеми, выходящими из города.

– Видишь, – сказал Петроний, – они, очевидно, находятся еще в городе, а в таком случае мы отыщем их. Прикажи, однако, и своим людям наблюдать за городскими воротами, пошли тех именно рабов, которые сопровождали Лигию: они легко распознают ее.

– Я приказал сослать их в мои поместья, – ответил Виниций, – но я сейчас же отменю мое распоряжение, пусть они идут к воротам.

Начертив несколько слов на покрытой слоем воска табличке, он отдал записку Петронию, который приказал немедленно отослать ее в дом Виниция.

Затем они прошли во внутренний портик; севши там на мраморной скамье, они стали беседовать. Златокудрые Эвника и Ирада подали им под ноги бронзовые скамеечки и, придвинув к скамье стол, принялись наливать в чаши вино из прекрасных кувшинов с узкими горлышками, привозившихся из Волатерра и Цецины.

– Знает ли кто-нибудь из твоих рабов этого огромного лигийца? – спросил Петроний.

– Его знали Атицин и Гулон. Но Атицин пал вчера у носилок, а Гулона убил я сам.

– Мне жаль его, – сказал Петроний. – Он вынянчил на своих руках не только тебя, но и меня.

– Я даже хотел дать ему свободу, – возразил Виниций, – но не стоит говорить об этом. Поговорим о Лигии. Рим – это море…

– Жемчужин вылавливают именно из моря. Мы, конечно, не найдем ее ни сегодня, ни завтра, но в конце концов непременно отыщем. Ты пеняешь на меня теперь, что я посоветовал тебе прибегнуть к этому средству, но средство само по себе было хорошим, сделалось же оно дурным лишь после того, как условия сложились неблагоприятно. Притом ты же слышал от самого Авла, что он намеревался со всем семейством перебраться в Сицилию. Таким образом, Лигия все равно была бы далеко от тебя.

– Я поехал бы за ними, – возразил Виниций, – и, во всяком случае, она была бы в безопасности, теперь же, если этот ребенок умрет, Поппея и сама поверит, и внушит цезарю, что это случилось по вине Лигии.

– Ты прав. Это встревожило и меня. Но эта маленькая кукла может еще выздороветь. Если же она и умрет, мы все-таки придумаем какой-нибудь способ. – Петроний, подумав немного, продолжал: – Поппея, как говорят, исповедует веру иудеев и верит в злых духов. Цезарь суеверен… Если мы распространим слух, что Лигию унесли злые духи, этому все поверят, – тем более что она, если ее не захватили ни цезарь, ни Авл Плавций, в самом деле исчезла загадочным образом. Лигиец без чужой помощи не мог бы сделать этого. Очевидно, ему помогали; но каким образом раб в течение одного дня мог собрать столько людей?