Страница 40 из 72
– Сделаем так, – начал рассуждать Шеффер. – Вначале отберём самые значимые подарки для главы государства, а затем выясним, скольких его приближённых следует одарить, и разделим на это количество остальное барахло…
– Не следует забывать, что приближённые тоже разделяются по рангам, – вставил Краузе.
– Согласен, – кивнул Шеффер. – Думаю, наиглавнейшему лизоблюду мы подарим часы с кукушкой. Вещь большая, красивая, с громким боем, а кукушка там похожа не на птицу, а на дракона, но это потом, вначале – дары регенту…
Тем временем Унгефух освободил от бумаги большой рыцарский меч. Он не имел каких-либо украшений из благородных металлов или драгоценных камней, но любому, даже совершенно не разбирающемуся в оружии человеку, сразу становилось ясно: меч уникален. Извлечённый из ножен, он заиграл полированной сталью и тихо зазвенел в разреженном горном воздухе.
– Шикарно! – выдохнул оберштурмфюрер и, даже далекий от таких вещей Бруно Беггер уважительно крякнул. – Именно то, что надо!
К мечу начальник экспедиции добавил портативный радиоприёмник «Телефункен», пистолет «Вальтер», инкрустированный серебром и живописный портрет Адольфа Гитлера. Это для Квотухту. В пользу его чиновников пошли уже упомянутые часы с кукушкой, несколько карманных часов, музыкальная шкатулка с крутящейся балериной, большая охапка бус искусственного жемчуга и, конечно, несколько десятков золотых монет.
Хозяина феодального замка, в котором остановилась экспедиция, звали господин Калзан. Это оказался весьма упитанный человек лет пятидесяти, богато одетый и доброжелательный, только пахло от него не очень хорошо. Но на это никто особо не обращал внимания, поскольку господин Калзан оказал весьма существенную помощь в распределении подарков. По совету Германа, гостеприимного феодала-вонючку одарили кинжалом, похожим на тот, что был у Унгефуха, только без гравировки. Господин Калган покраснел от удовольствия, а когда Унгефух взял у него дарёный кинжал и легко разрубил им на две части большую серебряную монету, в умилении закудахтал как курица. Естественно, кинжал занял почётное место в оружейной зале, рядом со змеиным посохом.
До обеда профессор Крыжановский предавался «высокоучёной» беседе со своей прекрасной ассистенткой, при этом последняя отчего-то часто и заливисто смеялась.
От травяных палочек у алтаря вьётся сладкий дымок. На улице щебечет неугомонная птаха. Из окна можно рассмотреть крышу противоположного крыла усадьбы. Герману хорошо, он всеми силами старается задержать время, не дать ему нестись туда, где неизбежно ожидает тугой узел, связанный из противоречий, коими изобилует новая жизнь. Он с нежностью глянул на Еву. Одна его часть понимает: девушка ужасно устала с дороги, нужно проводить её до комнаты и оставить в покое, зато вторая – эгоистичная – половина нашёптывает другое: много ли ещё осталось впереди таких безмятежно счастливых моментов, как этот? Может, и не будет их вовсе, ведь таинственная цель экспедиции уже где-то рядом, и от этого сердце давит тревога. Но, всё же силы прервать разговор находятся, Ева смотрит с удивлением, а он, не поднимая глаз от пола, доводит девушку до комнаты и, пожелав приятного сна, спешит прочь...
У самого сна – ни в одном глазу! «Пожалуй, есть смысл прогуляться», – рассудил Герман здраво и, отодвинув тяжёлую створку ворот, вышел на улицы тибетской столицы.
Потала! Величественный дворец виден отовсюду в городе. Задрав голову, Герман как завороженный пошёл к нему, но вскоре споткнулся обо что-то и с трудом сохранил равновесие. Оказалось, что прямо посреди улицы расположился школьный класс, а споткнулся профессор об одного из учеников. Дети сидели парами на земле, поджав под себя ноги, и усердно писали что-то острыми палочками на табличках из влажной глины. Лицом к детям, в позе «лотос», с закрытыми глазами застыл учитель – монах в настолько драной одежонке, что агпа в сравнении с ним выглядел сущим денди с Бонд-стрит. Мальчик, ненароком ушибленный Германом, жалобно пискнул, личико его поплыло – вот-вот разразится плачем. Недолго думая, Герман сунул руку во внутренний карман и выудил блокнот, каковой таскал с собой на случай, если вдруг приспичит начать вести путевой дневник. Но до настоящего времени блокнот остался девственно чистым, а значит, как нельзя лучше подошёл для подарка мальчугану, с лица которого вмиг слетело плаксивое выражение.
«Вещица никчемная, но какая ей досталась величественная судьба – осушить слезу ребёнка!» – усмехнулся Герман.
Увы, блокнот увидали остальные дети. Учёба тут же была забыта, все повскакивали с мест и кинулись к щедрому чужеземцу, протягивая руки. При этом галдели так, что вывели из состояния медитации почтенного учителя. Тот немедленно добыл откуда-то палку и, что есть сил, принялся колотить ею по каменистой почве, призывая класс к порядку. Ну, чем не школьный учитель с указкой?! Дети, нехотя, угомонились, однако цепная реакция, вызванная актом дарения блокнота, и не думала прекращаться: откуда ни возьмись, набежали нищие, подобные алчным чайкам, и давай крикливо требовать милостыню. Герман в отчаянии зашарил по карманам, но ничего кроме «парабеллума», там не оказалось. Пришлось срочно ретироваться назад, к воротам замка. Поняв, что ничего не получат, нищие отстали, но одна старуха с большим горбом и кривой ногой упорно тащилась за неосмотрительным дарителем и при этом заунывно причитала. Когда до спасительных ворот замка Герману оставалось несколько шагов, нищенка неожиданно прекратила выть и сказала по-русски:
– Ну, здравствуй, Гера!
«Лилька! Ведьма! Сука!» – буря негодования, поднявшаяся в душе Крыжановского, выплеснулась наружу не громогласным рёвом, а сухим щелчком взведённого в кармане пистолета.
– О, гляжу, ты решил вернуть вещицу, отнятую у несчастного Ричи Голда, – нищенка протянула вперёд руку.
Но Герман не обратил на неё внимания, собственные же руки по-прежнему держал в карманах. Зло растягивая слова, он процедил:
– Хорошо выглядишь, дорогая!
– Не паясничай, я себе цену знаю, а весь маскарад нужен для защиты – признай во мне тибетцы английскую шпионку, проживу недолго – нас местные ненавидят больше, чем китайцев. Так что можешь перестать гонять шары в карманах, достаточно просто позвать прохожих, и мне конец.
Да, это действительно была Лилия Сокальская с её несравненной манерой держаться и выдающейся способностью воздействовать на сильную половину человечества.
– Как тебя зовут по-настоящему? – спросил Герман. – А то, знаешь ли, человечество до сих пор не выработало нарицательного имени для обозначения женской особи Иуды Искариота, и у тебя есть шанс восполнить пробел.
– Лили - Лайза - Ленор Беллоу, – не реагируя на тон вопроса, ответила женщина. – Так меня назвали при рождении. Во время службы в Интеллидженс сервис добавились имена Лили Сэнфорд и Лили Сен-Клер. Если твоё любопытство удовлетворено достаточно, давай уйдём с людного места, а то на нас начали обращать внимание, и это меня нервирует.
– Что, так сильно хочется доделать работу Пендлтона?
– Если бы хотелось, ты давно был бы мёртв! Я пришла поговорить…
– Да не знаю я цели экспедиции, не знаю! – перебил Герман. – Шеффер хранит её в секрете…
– Я и так в курсе, что немцы держат тебя за болвана, – в свою очередь перебила Лилия. – И сейчас, как дура, рискую жизнью, чтобы кое-что тебе пояснить, а не для того, чтобы спрашивать. Пошли за угол!
С этими словами «нищенка» развернулась и, весьма натурально подволакивая ногу, заковыляла вдоль забора, которым был обнесён замок господина Калзана. Герман двинулся следом. Зайдя за угол, Лили Беллоу, как она себя назвала, выпрямилась. У неё были ярко-зелёные глаза. Разве можно забыть их? Глаза-изумрудины старой гремучей змеи. Невозможное сочетание! Давно прожитое и давно решенное вдруг раскрылось кровоточащей раной.
– Иуда Искариот предал своего учителя и свою веру, Герман! – гневно сказала женщина. – Ты, удрав в Германию и отрекшись от великого учителя Сталина и от большевизма, больше моего похож на Иуду. Для меня же чекисты Блюмкин, Бокий и Харченко никогда не являлись своими. И большевизм – не моя вера, ведь я – офицер английской разведки, которого внедрили в гнездо мракобесов… За два дня до появления экспедиции Харченко в Мурманске я поступила на работу в краеведческий музей и, если бы не выполнила задание, не уничтожила Братство Башни, сейчас у Сталина была бы организация, подобная немецкой Аненербе… Страшно даже подумать! Не смотри так – Харченко кормился с рук убийцы твоего отца, и при каждом удобном случае лизал эти руки…