Страница 24 из 72
– Идеальная женщина, настоящая немка. Обратите внимание на правильность и полноту форм, – продолжал нашептывать из-за Германова плеча Гильшер. – Её отец, генерал Шмаймюллер, - великий человек, гениальный полководец. Наш фюрер утверждает, что у гениев должны рождаться только дочери, ибо сыновьям суждено всю жизнь оставаться в тени великих отцов. Вы согласны с этим утверждением?
– Да! – восхищённо сказал Крыжановский.
– Значит, вам нравится эта женщина?
– Да!
– Если останетесь в Германии, она будет вашей ассистенткой. Согласны?
– Да! – как заведённый повторил Крыжановский. Человек за его левым плечом саркастически улыбнулся.
Глава 9
Пленительные руки советской разведки
23 апреля 1939. Мюнхен.
С одной стороны, все вроде бы вышло как нельзя лучше: вот она, секретная организация Аненербе – теперь Герман сотрудник входящего в неё учебно-исследовательского отдела Центральной Азии и экспедиций, которым руководит Эрнст Шеффер. Но, с другой стороны, из всех секретов здесь, в Мюнхене на Видмемайерштрассе – только пустой письменный стол в кабинете. За вторым столом сидит Ева Шмаймюллер – доктор Гильшер сдержал слово, девушку назначили ассистенткой Германа. Как у любой красивой девушки, у Евы, несомненно, имеется немало секретов, но, увы, не того свойства, чтобы ими интересовалась советская разведка. Если придёт человек с паролем, даже рассказать будет нечего.
Ну, да ладно – начало положено, всё точно так, как инструктировал товарищ Наумов. Остаётся плыть по течению, которое, к слову сказать, имеет весьма верное направление. Немцы ведь сами всё сделали, и остаться предложили, и на следующий день славно расстарались: созвали журналистов, пригласили представителя советского посольства – пришёл временно замещающий посла советник Крупнов, тот самый, что был на приёме у Гитлера – Крыжановскому осталось только выступить с заявлением. Ну, он и выдал в тянущиеся со всех сторон микрофоны: мол, опасаясь незаконных репрессий и протестуя против травли учёных, чьи взгляды не согласуются с ленинским принципом «партийности науки[58]», отказываюсь возвращаться в СССР, и прочая, и прочая.
Надо было видеть, какое лицо сделалось у Крупнова – смотрел он на Германа с лютой ненавистью – дай волю, убил бы, наверное. Покидал советский дипломат пресс-конференцию с поникшей головой, тяжело приволакивая ногу.
Зато немцы буквально осыпали Крыжановского милостями. Лично Гиммлер долго тряс ему руку, говорил слова одобрения и поддержки, а на прощание подарил свою фотографию с автографом[59].
А ещё – приставил для защиты криминалдиректора Гюбнера, ведь теперь жизни профессора-невозвращенца угрожали две самых могущественных в мире разведки – английская и советская. Именно Гюбнер настоял на скорейшем переезде в Мюнхен: так он надеялся сбить со следа врага, да к тому же, в тихой Баварии проще обнаружить чужую агентуру – там каждый новый человек на виду.
Перед отъездом криминалдиректор вернул профессору трость и, помявшись, сказал:
– Очень занятная вещица. Старинная, можно сказать, антикварная, но наконечник совершенно не стёрт. Выходит, тростью не пользовались. И костюм…, как бы это лучше выразиться…, в общем, не такой, как у остальных членов советской делегации. Я ведь видел, как одеты те, в поезде. Честно говоря, создаётся впечатление, будто кто-то сведущий позаботился о вашей внешности. Кто, если не секрет, ведь жены у вас нет?
– Да будет вам, – широко улыбнулся Крыжановский, мысленно хваля себя за извечное обыкновение продумывать варианты ответов на вероятно возможные вопросы. – Кто же позаботится о старом холостяке, кроме него самого? На костюм и трость ушли все сбережения – хотел, знаете ли, в зарубежной поездке выглядеть надлежащим образом… Позвольте, герр Гюбнер, неужели всё то время, пока мы не виделись, вы изводили себя подозрениями? О, если бы я знал!..
– Ловко вы меня поддели, – расхохотался Гюбнер. – Можно сказать, вернули подачу. Каюсь, имел на сей счёт подозрения, но таковы уж издержки нашей профессии, будь она неладна – привык во всём видеть подвох, подозревать всех и вся. Верите, из-за этого даже жена хотела уйти, а потом ничего, свыклась. А детишки, у меня их двое – оба мальчики, давно уже оставили любые попытки обмануть отца – знают, это бесполезно…
Несомненно, Гюбнер намеревался и дальше распространяться о своих семейных отношениях, но тут, на счастье, подкатила фройляйн Ева на «Хорьхе». Герман нырнул в салон автомобиля с такой поспешностью, что, будь криминалдиректор чуть более щепетильным человеком, наверняка счёл бы подобное поведение бестактным. Но, видимо, щепетильность для полицейских чиновников не является столь же неотъемлемым свойством как подозрительность – ничуть не смутившись, Гюбнер продолжал болтать и в машине, с невероятной лёгкостью переходя от одной темы к другой. Ева гнала на немыслимой скорости, но на сей раз Герман был ей за это благодарен. Когда автомобиль покатил по Мюнхенским улицам, Гюбнер вскричал:
– Ну вот, теперь я более-менее спокоен насчёт вашей безопасности, герр профессор. Смею надеяться, сюда не дотянутся длинные руки британской и русской разведок, а дотянутся – мы, гестапо, их живо укоротим. Впрочем, вы и сами – не промах, вон как управились с убийцей Пендлтоном. Проклятые англичане! Жаль, вы не слышали, как их припечатал, выступая по радио, доктор Геббельс. Я хорошо помню его слова: англичане – знатоки искусства прятать свои преступления за фасадом приличия. Так они поступали веками, и это настолько стало частью их натуры, что они сами больше не замечают этой черты. Они действуют с таким благонравным выражением и такой абсолютной серьёзностью, что убеждают даже самих себя, что служат примером политической невинности. Они не признаются себе в своем лицемерии. Никогда один англичанин не подмигнет другому и не скажет: «Но мы понимаем, что имеем в виду». Они не только ведут себя как образец чистоты и непорочности – они себе верят.
Когда «Хорьх» остановился, Герман почувствовал тошноту. Неизвестно, что стало её причиной – манера ли Евы вести машину или манера Гюбнера вести беседу. Пару раз сглотнув, профессор ступил на тротуар и огляделся: они находились у входа в весьма симпатичный трёхэтажный особнячок, приютившийся на тихой уютной улочке.
Внутри особняка уже ждал энергичный Шеффер. Он устроил прибывшим нечто вроде экскурсии по зданию, в котором располагалась руководимая им контора.
– Общество Аненербе создано гением Фридриха Гильшера для изучения ареала, духа, действий и наследия нордических индогерманцев и публикации этих исследований, – лекторским тоном вещал Шеффер. – Проще говоря, целью Аненербе является доказательство происхождения германцев от древних ариев, каковые, в свою очередь, произошли из Атлантиды – мира, существовавшего до Всемирного Потопа. Да-да, Герман, это твоя любимая тема. Скажу более, мы – единственная в мире страна, правительство которой оказывает поддержку научным изысканиям по данной теме. Первоначально руководителем Аненербе стал профессор Герман Вирт. К сожалению, он не оправдал возлагавшихся на него надежд и позволил себе интеллигентские извращения практического духа национал-социализма и отклонения от идеала сильной расы.
– Что за извращения? – поинтересовался Герман.
– А, Вирт во всеуслышание заявил, будто немецкая нация зародилась не где-нибудь, а в болотах Нижней Саксонии, и что изначальной формой правления в германских племенах был матриархат. Фюрер пришёл в ярость, и моему наставнику пришлось отправить Вирта в отставку[60]. Кстати, одна из причин симпатии, которую Гильшер испытывает к тебе, Герман, заключается в том, что ты – тёзка его друга Вирта. Что касается моего отдела, то пусть он и не самый крупный в Аненербе, зато мы занимаемся, пожалуй, самым перспективным научным направлением – тибетским.