Химерион

Женщина-сука, в которой есть что-то от бога. Ты порождаешь два великих чувства, любовь и желание. В тебе заключен дар, дарить жизнь. Я сейчас не в состоянии говорить о другой стороне твоей натуры, я продолжаю верить в лучшее. Богатый стол, доброе вино, молодые хозяйки, истопленная банька и вся ночь впереди, не сплошай, если добрый молодец ты. Легкой поступью я приближался, быть может, к правильному человеческому счастью. Конечно, все можно обратить в спор и подвергнуть сомнению. Мир велик и разнообразен на виды и мнения, но в нем есть место именно таким моментам, ладно подогнанным к месту и времени, что иначе как счастьем, удачей, радостью это не возможно не назвать. Ты ко двору, поступи правильно. Сделай любовь земной, реальной и ощутимой. Подари ее всю без остатка женщине, она заслужила любовь своими стараниями и вернет дорогим даром, раскрывшись во всей своей красоте душевной и телесной. Щедрость и ласка, откровенность и нежность, разве кто-то спрячет нож за спиной? Не хочу показаться близоруким идеалистом, но это порождает себе подобное. Иначе изначально ты был глуп и слеп, как тот ягненок, не убоявшийся голодных львов.

Прежняя скупость на слова уступила место для разных историй, моментами жутковатых, но это добавляло остроты в желание продолжать жить. Иногда становилось просто смешно, потому что, менялся взгляд на пройденное, вся серьезность и важность которого в миг улетучивались, оборачиваясь в простоту шутки при трагичной мине рассказчика. Навряд ли мудрец в объятиях молодки останется таковым. Любая истина превратится в утеху и шутку, вокруг смеха, которой вертится весь непознанный, многосложный мир. Иначе ты эгоист с холодной, мерзкой кровью гада и змеиным жалом речей ядовитых. Они были просто женщинами во всех своих желаниях и поступках. Я не препятствовал этому, да и незачем. Я оставался самим собою, пил, наслаждался, отдавая должное. Временами все происходящее кажется довольно легким и естественным, если не смотреть со стороны, а о чем думал пес, этот лукавый рыжий лохмач, наверное, его личное дело.

Если не секрет, куда ты идешь, зачем следуешь? Ты что-то ищешь? Слишком много вопросов, а мне нечем ответить. Существует ли смысл в этом паломничестве? Конечно же, да. Может это умысел, некая тайна, о которой шепчет глубокое предчувствие - я задумался, глядя в бескрайнее звездное небо. Хорошо, что ты не спросила о смысле. Я бы точно насторожился, а так ... Человек, который спросит о смысле всего или в частности, обязательно попытается обратить тебя в свою веру. Он подавит волю, ограничит свободу кругозора, навяжет страх оглядки с опаской. Быть под пятой, может и есть в этом абсолютное благо для человека, потому что выбравшись оттуда на дорогу, идущую за горизонт. Я замолчал. Это путь познания. Следовательно, он ведет к разочарованиям, а они противоположны счастью. Своего рода война души и тела. Она улыбнулась - Но сейчас ты счастлив. Даже более того, удовлетворен, тем, что сделал и тем, что получил. А когда наступит разочарование? - с интересом спросила она. Оно было всегда. Эта ночь закончится, и память может предательски меня покинуть на воспоминания, и я забуду вас, будучи очарован линией горизонта и восходящим солнцем. Только разочарование в себе и после не возможность вернуть, повтора более не существует. Ты фаталист - сказала она. В этом и есть прелесть данного момента. Сейчас мы счастливейшие из смертных и практически не боимся смерти и нового дня, но это наступит. Глупо звучит, но я разочарован этим фактом, хотя долгое счастье становится мучением, как и любовь, переходящая в жгучую ненависть. Прекрасно человеческое счастье равное земной жизни. Мы хотели, чтобы ты остался. Я улыбнулся, обнял их покрепче - У нас лишь эта ночь. Единственная, вечная, прекрасная, полная чудес. Завтра придут люди иные. Исчезнет лес, возникнет рукотворная пустыня, затем холод, лед. Разольется океан и снова вырастет лес, а у нас эта ночь, длинною в жизнь. Где-то заскулил пес. Когда-нибудь я вернусь обратно, чтоб остаться с вами навсегда, без разочарования и жажды познания. Буду обыкновенно счастлив, охотно делясь этим, иначе сказке бесславный конец. Она тихо рассмеялась, и я видел слезы в глазах. Мне припомнилось недавнее, поцелуй и луна, и озеро с лодкой. Была в этом некая знаковость грядущего. Эти слезы в глазах, они искрились настоящим богатством. Они были искренними, живыми, солоновато-горькими, полными любви и тепла. Я окажусь неисправимым грешником, если променяю это богатство на чью-либо ложь, будь она в тысячу раз притягательней.

Ушел я под утро, налегке, без тяжести на сердце. Туман с реки скрыл их очертания, да рыжий пес на прощание звонко тявкнул. Лес был полон тишиной. Сумерки таили загадки. Небо затянули свинцом тучи, распухая рокотом грома и яростью ослепительных молний. Приближалась не шуточная гроза, тяжелые капли были ее глашатаи. Шум сменил тишину и уже в скором времени я промок до нитки, но обратной дороги не существовало в моем сознании. Я отпил вина, поправил ремни, взбодрился, как мог и, не сбавляя шага, двинулся далее, навстречу надвигающейся грозе, потому что потом будет ... Радужный мост, новая параллель, иное измерение и тамошние обитатели. Аборигены каменных джунглей, шипящего асфальта. Адепты нравственного каннибализма, харизматичные шуты, идущие по раскаленным головам морально падших трупов экзистенционализма. Ловец молний барином ходит там. Ладно, сшитый монстр-неофит от электричества. Близилась гроза и еще не минуло тысячелетнее царство языческого леса, не было ржавых пней с объедками сгинувших поколений, не выросли на просеках прожорливые муравейники смиренных рабов. Их кости не перемололи в муку, не развеяли пеплом над волнами воскресших нив хаоса, не воздвигли из черепов пирамиды пряничных фараонов (мочи да ешь богочеловека). Крупные капли идущего стеной дождя, алым сполохом оживающие в змеиных жалах вспышек молний. Гроза развертывала театр своего стихийного буйства.

Я торопился, дабы избежать родства с молнией. Расстрельно барабанил дождь, громовые раскаты грохотом сошедшихся скал оглушали слух. Темнело от дрожи в глазах, а за лесом было чисто поле и не убежать, не укрыться. Дрожала земля, под ногами источая сырое тепло. Буйствовали духи мастей разных, парадом железного марша несясь на крыльях ветров студеного севера. Молнии нещадно жалили дрогнувший, заскрипевший поклонами лес. Он на испуге тяжело и немощно взвыл и ему вторили скулением невидимые существа. Они сбрасывали кожу сумеречной серости и наполнялись изумрудным свечением. Молния треском искр превращала их в кроваво-алые рубины. Более не осталось надежды на укрытие, да и где сыскать убежище, когда небо и земля сошлись не в шутку. Человек не воин посреди этого поля, не его власть, не по нему сила.

Ударила молния прямо под ноги. Обуглилась земля. Почуял близость паленой шкуры. Отшатнулся в сторону боясь потерять башмаки. Оглушило грохотом, и я повалился в грязь, чувствуя горечь во рту. Стихия бушевала, сорвавшись с цепи, она выла радостью вырвавшегося на волю зверя, грызла хвост ветра, бесновалась чертями безумными, пировала на широку ногу, потчуя свиту из духов, озаренных блеском сотен молний, в слепящих доспехах да венцах огненных. Преисполненных устрашающего величия, что человеку из грязи лучше не высовываться. Шествовали они чинно и важно, свысока поглядывая в зеркало моей лужи кипящей пузырями дождя. Лиц таких я и видеть не мог никогда, а доведется рассказать про то, как выглядели, слов не сыщется подходящих. Не по человеческому уму такое занятие, поэтому и говорят, что, мол, невидимые, духи эти то. Алый пурпур, расшитый изумрудами да лунным жемчугом, кружащими в завихрениях ураганного ветра. Они преисполненные глубины и безразличия, там затаилась мощь и не вынести этого грозного взгляда, коль падет на тебя. Страх доселе неведомый мне товарищ в приключившейся беде, шепчет тихо с дрожью на ухо. Беги со всех ног человечишко-букаха и так, и так не миновать жерновов. Слышь, как свирепствуют, как грохочут колеса их колесниц. Раздавят не глядя. Поджимай хвост и скули молитвами, авось свернут в другую сторону. Жить хочешь? Моли! Комаха писклявая, во все легкие, на все лады! Кланяйся, покуда жив. Не стерпел я подобного, выполз из грязи князем. Пригрозил кулаком, заорал что есть силы - Куда прешь?! А ну поворачивай! Чего таращитесь?! Эх, и шарахнуло после молнией. Искры из глаз посыпались, да шерсть дыбом встала, так и плюхнулся в лужу, грозя кулаком. Хохоту то было, им все же пир веселый, а мне жизнь жаловали, хоть и сидел в луже молнией крещеный, все ж живой.