Страница 5 из 12
Хмурое небо, промокшая одежда, ледяной ветер пронизывал до костей. И с каждым днём всё холоднее.
На пятый день пошёл снег.
Унылая холодная степь, не богатые редкие селения.
Жители теперь неохотно впускали промокших, испачканных в грязи путников.
Заходили в основном в крайние хатёнки, в которых обычно жили бедные люди. Но они давали угол, обогреться, просушиться, переспать.
С продуктами было нелегко, трудно было что-то купить у крестьян. Ну, булку хлеба, две.
А в корчму боже упаси! Их дома предупредили так, что если покажешь деньги там, то можно сказать, там деньги и оставишь. Ловкачи сумеют выудить всё!
И вот на восьмой день пути выбились из последних сил. Голодные, простуженные, в рваной обуви, не видя дороги, пробивались сквозь намёты снежных сугробов.
Отчаявшись, уже и не верили, что доберутся до какой-нибудь деревушки.
Петро, ослабший совершенно, сказал:
– Ну, братья, я дальше не пойду, и повалился в снег.
Друзья, еле переводя дух от усталости, глотая леденящий воздух, подняли Петра, уговаривая:
– Идём, Петро!
– Бросьте меня, а то и вы не дойдёте! – говорил Пётр.
Шли долго, куриными шагами. Все выбились из сил, уже стало темнеть. С утра крошки во рту не было.
Беда закружилась злой ледяной вьюгой над путниками. Лезла за пазуху, сводила руки и ноги. Лица у всех были приморожены. А идти надо! И не так уже должно быть далеко, но решили отдохнуть немного.
Петро то шёл сам, то его вели, а тут совсем расписался, и все упали в мягкий сугроб.
Крупные хлопья снега застилали путников, их потянуло ко сну. Парни стали засыпать.
Ефим тряхнул головой, как бы стряхивая давившую его тяжесть. Встал на ноги, стал растирать негнущиеся пальцы. И вспомнил, как наставляя его в путь, родной отец.
Никита Тарасович, твёрдо сказал:
– Если буря застанет в пути, выбьешься из сил, боже избавь, не садись отдыхать! Бросит в сон, будет мерещиться жаркое лето, и ты погиб! Только в путь, любым образом, даже ползком, но надо идти. Упал, не встал – пропал!
Кое-как поднялись горемычные путники. Шли, опираясь один на другого. И уже потеряли надежду.
Ветер утихал, рассеивая снег. Холод сковывал губы, никто не мог открыть рта.
Что делать? Путники валились с ног и уже не слушали Ефима, вернее не слышали.
Ефим не терял головы, что же делать? Оставаться здесь, значит всем загинуть!
Нет, решил он: «Я пойду один, позову людей, и мы спасёмся. Иначе беда!».
Пошёл, сказав на прощание:
– Не спите, прошу вас, а я пойду за помощью, найду село!
Напрягая всю волю, Ефим заставил себя идти за спасением. И он верил, Бог его не оставит! Помнил слова матери:
– Сынок, я буду ждать тебя домой и день и ночь!
Вспомнил суровые слова отца:
– Сынок, не ложись в гроб живым!
И он не лёг! На краю села, кое-как добрался до дома, постучал в окно.
Хриплый голос спросил:
– Кто там?
Ефим промычал непонятные даже ему самому слова. Губы не слушались, и звук получался невнятный.
Через несколько минут вышел захудалый старичок. Стал распрашивать Ефима, но ничего не добившись, потянул парня за рукав в хату.
Ефим кое-как, жестами, объяснил, что там, в степи, умирают его товарищи.
Старик быстро запряг в сани коня и посадил Ефима, укрыв тулупом[21].
Почему-то старик поехал не в степь, а по селу. Ефим возбуждённо показывал:
– Не туда, назад!
Но скоро остановились у хаты, где было полно народу и молодёжь гуляла во дворе.
Кто-то Ефиму поднёс стакан самогона. Стали оттирать руки и щёки.
Быстро выехали на паре саней молодые подгулявшие парни. И помчались туда, куда указал Ефим.
Еле живых заледенелых товарищей Ефима уложили на сани.
Иван, еле разомкнув зубы, разливая поднесённый стакан, выпил немного самогону. Дмитрий держался лучше друга. Петро же, еле подавал признаки жизни.
Ефим уже оживший, разогретый самогоном, радостно говорил Дмитрию:
– Главное вы живы! Ничего, перезимуем!
И помчались в село.
Нашлись добрые люди, взяли на ночлег парней. Отогрели их, накормили, истопили баню. В общем, приняли радушно, по христиански православных единоверцев.
Ефим отдал бумагу, что писал батюшка брату, казачьему старшине. И на другой день примчали сани, запряжённые парой стройных вороных коней.
Молодой казак Григорий объяснил:
– Батько сказал, что бы я вас забрал и привёз до дому!
Сборы не долги. Сердечно поблагодарили спасителей, извинились, что отблагодарить не чем, сели в сани, и были таковы.
Провожали их всем селом, даже кое-какие старушки всплакнули. И так кони развернулись, что снег комьями полетел из-под копыт.
Ветер дунул навстречу. Но ребята, закутанные в тулупы, что прислал казачий старшина, сидели в роскошных санях на мягком сене. Колокольчик звонко динькал под дугой. Вороные размашистой рысью[22] неслись с гордо поднятыми головами, раздувая ноздри, окутанные на волосинках инеем.
К обеду примчались в казачью станицу. Кони шли шагом, пар валил от мокрых, покрытых инеем спин. Проезжали мимо казаки. Григорий приветствовал их.
Но вот и подворье Петра Ивановича Корнеева. Добротный дом виден издали. Григорий показал кнутом:
– Вон у тех тополей.
Подъехали, ворота широко раскрыты. Въехали во двор, кони встали тяжело дыша. Подошёл отец Григория, похлопал коренного[23] по крутой шее и сказал:
– Ну что, приморились? Ничего отдохнёте!
В станице жизнь шла своим чередом. Казаки выезжали в степи, занимались своими военными учениями. Бабы топили печки. Утром по станице дым тянулся в небо пышными серыми столбами. Мычали коровы, ржали кони. Ефим и Дмитрий наливали в колоду[24] воду из колодца. Кони дружно пили. Тут же быки, рогами пинали собратьев, ломились к воде. Блеяли невдалеке бараны, ждали очередь к водопою.
Дмитрий погнал рослых, упитанных полтора десятка коней. Ефим, наливая воду думал:
– Неужели и нам доведётся иметь такие табуны[25]?
Уже зима шла к концу, скоро потекут ручьи. Забурлит, запенится вода. И скоро надо будет им двигаться в путь.
Парни в станице жили в тепле и уюте. Молотили хлеб, кормили скотину. Работали много и хорошо.
Хозяин не обижал, был доволен хлопцами. Обещал за хорошую работу снарядить и проводить их далеко в степь.
Так и прошла зима. Пришла пора собираться в путь. Парни получили наказ, как себя вести в дороге.
Нагрузили на добрых засёдланных коней всякого добра. Хлопцы обулись в хорошие казачьи сапоги. Распрощались, поклонились низко старшине и повскакали на коней.
Подъехали три молодых казака в полном снаряжении. Старшина сказал:
– Ну, с Богом!
Перекрестил их, и кони пошли рысью. За станицей пошли шагом.
Ефим всё думал тяжкую думу. Как же так случилось, что оставили Петра в станице? Он обморозил ноги. В общем, был негож в дорогу. Остался у доброго хозяина вместо сына. Сыны хозяина погибли где-то в бою, вот и взял он Петра.
Тот обещал, как хорошо поправится, съездит за одинокой матерью.
Так и ехали тихонько переговариваясь. Ехали уже вторую неделю в сопровождении казаков.
Два раза появлялись небольшие группы всадников. Приближались, но завидев казаков, быстро разворачивались и мчались в степь.
Но вот и пришёл момент расставания. Весна ещё только-только открыла землю от снега. Нагнали караван, где были гружёные кони, верблюды и человек двадцать людей.
Старший казак поговорил с караван-баши[26]. Тот согласился взять хлопцев с собой, и тут же пристроил каждого к делу.
21
Тулуп – длинная, мехом внутрь, шуба из кожи.
22
Рысью – шаг лошади поочерёдно переставляющей пары ног 23 Кнут – длинный плетёный ремень из кожи.
23
Коренной – лошадь, запрягаемая в корень (в оглобли).
24
Колода – деревянная, выдолбленная ёмкость для воды.
25
Табун – стадо лошадей.
26
Караван-баши – хозяин, собственник каравана.