Страница 17 из 24
– Сможешь снова биться с ними? Твой летун жив?
– Я… – Вновь слова замерли на языке. Что сказать? О перелете к англичанам? О том, как с темнотой подкралось малодушие?.. Огласить такое перед ней – постыдно, хоть сейчас срывай погоны с плеч. Хорош юнак – унесся и девицу бросил без защиты!..
Она смотрела выжидающе, пытливо, с какой-то скрытой надеждой. Этот синий взор возвращал Григору душевную силу, заставлял перебороть себя.
– …починю машину. Если сумею взлететь – найду, где взять боеприпасы и бензин. Здесь можно базироваться, озеро укромное, но мало места для разгона. Кроме того, веницы начнут искать… вас потревожат.
– Навряд ли, – чуть заносчиво улыбнулась Дайра. – Тебе нравится мое озеро?
– Некогда было любоваться. Еле сел на воду.
– Я боялась, что ты разобьешься.
Хотя Григор чувствовал себя натянуто, он не сдержался от бравады – словно после гонок, когда красотки осаждают смельчака-пилота. Щегольнешь под женский крик лихой фигурой пилотажа над трибунами – потом сбегутся щебетать и строить глазки: «Автограф! И мне, пожалуйста! Signor Tenente, voi un eccellente aviatore![3] Пригласите нас в кафану! Oui, oui, je veux boire avec vous votre vin local «Sang du Dragon»![4] Ясенка, сфотографируй нас! Ajmo zajedno![5]»
«Она боялась за меня? Хм!..»
– Был риск, – с небрежностью проронил он. – Но риск – мое ремесло.
– Значит, взлетишь, – кивнула Дайра убежденно.
– С катапультой было бы верней.
– Это… чем штурмуют крепости?
«Водина!.. Не зря говорят – водинцы живут в древности».
– Катапульта укороченного старта, – мягко, терпеливо заговорил Григор, пытаясь руками нарисовать в воздухе палубный разгонный механизм. – Такое устройство на сжатом воздухе…
– Потом, – отмахнулась она. – Полночь близится. Будь моим гостем, юнак. Я рада видеть тебя в своих владениях.
– Право, мне неловко… – Григор замялся, колеблясь между наслаждением видеть златовласую прелестницу и опасением переступить какую-то грань, лежащую прямо у его ног. Шаг ступишь, кивнешь – и где окажешься? Как бы не дальше, чем на Мальте…
Казалось, она удивлена, почти обижена:
– Отчего же неловко?
– Мы с вами едва знакомы. Такое приглашение – большая честь, но… надо ли давать повод для молвы?
– Ты воин, ты честен и смел, – открыто и твердо сказала она. – Тот, кто отважился сразиться с множеством врагов – желанный гость. Я принимаю тебя с чистым сердцем. Какие могут быть сомнения?
– Никаких. – Он шагнул к ней, протягивая руку и понимая, что выбор сделан.
Ее ладонь была удивительно нежной, теплой и сильной.
С приходом осени на Адриатике настал мертвый сезон. Участились дожди и шторма, рыбаки все реже выходили на лов сардины. То и дело голубое небо застилали плотные клубящиеся тучи – словно дым войны, ушедшей на юг. Там, вдали, войска ползали по лику земли как живые лишайники цвета хаки, слепо сталкиваясь между собой со вспышками и треском пальбы. Итальянцы увязли в Египте, а в Албании их теснили греки.
Те веницы, которым выпало служить на оккупированных островах Мореи – которой тотчас вернули «историческое» имя Трансдалмация, – считали, что оказались у Христа за пазухой. От фронта далеко, бомбы не падают, народ молчаливый и покорный. В новой провинции велено было соблюдать либерализм, так что месяц-два стояла тишина. То есть копилась злость. Цены при веницах выросли, а урожай скупали за гроши и увозили за Ядран, кормить прожорливых веницких баб и их грязный горластый приплод.
Тут выяснилось, что угроза расстрелом от саботажа не удерживает, а указ «Сдать оружие!» отнюдь не выполнен.
То один, то другой состав с продовольствием сходил с рельсов, не дойдя до порта. «Что вы хотите, синьоры? Узкоколейки ветхие, полвека как австрияками проложены!» – разводили руками путейцы, хоть у них перед носом водили дулом «беретты».
«Патрулировать на дрезинах!» – телефонировал штаб из провинциальной столицы, ныне именуемой Фортеза ди Дуче. Но даже перегон в десяток километров мог стать роковым. Ждешь-пождешь на разъезде, ан дрезина давно под откосом, а экипаж рапортует святому Петру: «Так и так, мол, доездились».
Расследуя происшествия, веницы узнали о завоеванной стране немало нового. Например, что партизан нет и быть не может.
– Да разве ж мы посмеем? Это все сенки пакостят.
– Perbacco, quello che è – «senki»?[6]
– Тени, синьор маджиоре, злые тени в подземельях. Солнце на зиму – сенки наружу. От них только крестом и молитвой…
Зато на море царило спокойствие. Англичане не рисковали проникать на Адриатику, югославы стерегли свой берег – можно заниматься каботажем без помех и без воздушного прикрытия. Для облета Трансдалмации оставили два звена «цапель». Z.506 по очереди с ленцой поднимались с воды и барражировали вдоль побережья, озирая воды и земли. Стоило «цапле» блеснуть в небесах, как с востока взлетал «рогожарский» или старенький «дорнье» – будто чичисбей, без которого синьоре грех выйти на люди.
Впрочем, кроме слежки друг за другом, у веницких и югославских пилотов была общая забота – столь же древняя, как сам Ядран.
Контрабандисты!
Они появились тут вместе с государствами и их таможнями. Пережили всех – римлян, византийцев, дожей и османов. Ими кишат бухты от Истрии до Черногории. Теперь, когда вместе с войной в Италию пришла дороговизна, для них пришла пора большой наживы. Сахар, табак, выпивка тайными путями потекли с Балкан на полуостров-сапог. Ночь страха – и куча лир в твоих руках!
В новом веке они обзавелись новым снаряжением. Что за огоньки перемигиваются по ночам на берегах Кадорского пролива? Это фонари моргают шторками жалюзи, беседуют азбукой Морзе, своим тайным кодом – назначают встречи, говорят, какой товар придет. У самых ушлых жохов имеются ламповые передатчики, даже армейские рации. Между ними идут в эфире загадочные разговоры:
– Две бутылки ракии и пршут в подарок вызывают толстого сербина. Две бутылки ракии и пршут…
Такая нелепица звучит день за днем, пока не прилетает отзыв:
– Эй, это мясо зовется иначе! Как?
– Пармская ветчина, приятель.
– Исправно. А цвет твоего приза?
– Серебристый.
– Чудо небесное! Ты жив?
– И невредим. Дело есть, встретиться бы…
Тут оба переходят на язык контрабандистов, в котором каждый остров и пролив имеют свое длинное имя-шараду. Сущая абракадабра!
– Что-нибудь нужно?
– То же, что в прошлый раз.
– Эге!
– Неужто не довезешь?
– Конь крепкий, выдюжит. Твой бы хребет не сломал.
Три ночи спустя – погода была безветренная, – «рогожарский» приводнился в Кадорском проливе, сообщив на базу в Дивулье:
– Правый мотор барахлит. Починимся сами.
Через час, ориентируясь по его огням, рядом опустился «южный» Ro.44, подрулил вплотную. К этому времени югославский экипаж уже погрузил в надувную лодку бомбы и патронные ленты.
– Ну, черт! – заорал Раде, приветствуя Григора. – Как уцелел, машину спас?
– Сам удивляюсь.
– Где базируешься?
– Извини, промолчу. Место заветное, такое лишь раз найти можно. Давай-ка поспешим, у меня вскоре работа намечается.
– Надеюсь, не у наших берегов.
– В открытом море. Веницкий транспорт везет снаряды. Им самое место на дне.
– Ясно, в Албанию идет. – Гулан сплюнул в черную воду. – Если удастся… греки за тебя свечу должны поставить. С ногу толщиной.
– Пойдет ли она мне, католику, на пользу?
– Брось!.. Станет бог разбирать, чей ты? Там по делам судят… Да, харчи возьмешь?
– Ракия есть?
– А то ж!
– Давай. У нас еще с полчаса времени.
Тревожно колебалось море; покачивались на поплавках гидропланы, тихо сносимые течением к северо-западу. На горизонте звездами мерцали редкие береговые огни.
3
Господин лейтенант, вы превосходный летчик! (итал.)
4
Да-да, я хочу выпить с вами местного вина «Кровь Дракона»! (фр.)
5
Пойдем вместе! (хорватск.)
6
Черт возьми, что это такое – «сенки»? (итал.)