Страница 5 из 56
Дверь закрылась. В этом был какой-то тайный смыл, как у ребуса…
И еще — он говорил не по-русски. Другой ритм, другие звуки совсем. Испанский, думаю. Но я-то его понимал! Значит, я тоже говорил по-испански.
Я читал о подобном — после заметных повреждений мозговых тканей человек вспоминал прошлые жизни, начинал играть на скрипке или понимать другие языки. Возможно, как раз мой случай.
— Все в порядке, амиго, — сообщил я, садясь на койке. — Где здесь туалет?
Хосе мой вопрос, похоже, удивил. То ли он привык к продолжительному молчанию, то ли еще что. Интересно, велика ли вероятность, что меня похитили пришельцы?
— Можешь слить ненужное вон туда, — он указал на накрытое крышкой ржавое ведро в углу комнату. Тьфу, черт! камеры, конечно. Это же тюрьма, нет? — С утра еще не выносили.
Но я остался на месте. Раз выйти пока нельзя, смысла трепыхаться нет. Подождем.
Хосе улегся на свою койку и принялся шептать. Я думал, он разговаривает сам с собой, но почти сразу понял — молится. Религиозный.
В окно почти ничего было не видать — мутное. Но вроде стояло светлое время суток. Из коридора воняло, в соседних камерах — комнатах — палатах? — кто-то беспрестанно говорил и кричал. Что это за место? Как я сюда попал? Как отсюда выбраться?
Все три вопроса увязаны в один. Узнав ответ на один, поймешь и остальное.
Где-то снаружи, далеко по коридору, с лязгом открылась дверь.
Четыре долгих удара сердца.
Дверь закрылась.
А на двери висели неподвижные железные колокольчики. И они не звенели.
На секунду мне стало страшно до одури. Но это быстро прошло. Осталась голова, бесстрастно и трезво, как всегда, прикидывающая варианты. Для начала, проблемы насущные. Силен ли я?
Я окинул глазами свое новое тело — почему бы и нет, раз больница превратилась в тюрьму?
Мне лет тридцать пять, может, чуть меньше. Здоровое, сильное тело, загорелое, выдубленное под жестоким солнцем. Руки жилистые, крепкие, привычные держать любой инструмент, от мотыги до кузнечного молота. На ладонях старые мозоли, на ногах тоже. Похоже, в прошлой своей жизни я много ходил и много работал. Въевшаяся в поры намертво грязь, но никаких следов пороха. Не стрелок, значит. Лицо рассмотреть не вышло, так что про него узнать не удалось ничего, кроме того, что у меня имеется жесткая щетина, которую можно считать уже бородой, а темные волосы достают до плеч.
Для начала сойдет. Хотя бы не карлик и не калека — а то мое шаловливое подсознание могло бы додуматься и до этого.
Помолившись, Хосе уснул. По измятому лицу ползли тусклые солнечные лучи. Вдалеке опять кто-то кричал, но в коридоре так никто и не появился. Возможно, пора действовать — кто-то же открывает эту проклятую дверь?
Минуты тянулись длинными холодными макаронинами. Скрипела койка под ворочающимся Хосе. Я сидел, не меняя позы, чтобы не издавать звуков. Можно сказать, я растворился в окружающих меня стенах, перестал существовать, слился с духами этой больницы.
Точно, больницы — теперь я знал это точно. Лечебница тюремного типа для преступников с отклонениями в психике. Что же, вполне подходящее место для веселого парня вроде меня. И кстати, самое время нарушить воцарившуюся здесь иллюзию мира и дружбы. Для начала вполне сгодится и сопящий в две дырки Хосе.
Я осторожно переместился к его койке — хорошо, что он спал, отвернувшись к стене. Я навалился на него сверху, заломил руки, зажал рот ничего не подозревающему олуху. Прошипел на ухо:
— У меня заточка. Пикнешь — зарежу.
Хосе ничего не сказал, он только часто-часто моргал выпученными, слезящимися глазами и пытался сглотнуть — острый кадык ходил по тощей шее как поршень.
— Ответишь на пару вопросов — отпущу, и будешь как новенький. Побежишь по дорожке — а не ответишь, протянешь ножки, — добавил зачем-то я. В испанском эта ахинея не рифмовалась и звучала дико, но так получилось даже лучше. Хосе мелко-мелко закивал, на лице набухли капли пота, держать его стало скользко.
— Сейчас я уберу руку от твоего рта, и мы с тобой поговорим, — повторил я. — Тихо и спокойно, как хорошие друзья, если ты имеешь понятие, о чем я толкую. А друзья не сопротивляются и не зовут на помощь дюжих парней из коридора, которые только и знают, что звякать этой чертовой дверью, смекаешь? Пока ты держишься молодцом, смотри, чтобы и дальше так было.
Я чуть отпустил его, Хосе тяжело и часто задышал.
— Пор Мадре де Дьос, ты взбесился, что ли, омбре? — свистящим шепотом выдал он. — Ты же чуть не…
— Тихо-тихо — разве так нужно говорить с друзьями? — я покачал головой. — Лучше скажи, как тебя зовут, мой новый корявый друг.
— Что?.. Хосе, Хосе Серрано. Пор Хесус, амиго, ты по-настоящему меня пугаешь.
— Отлично Хосе, — выдал я ему позитивную мотивацию. — Переходим к следующему упражнению. Расскажи своему старому другу Хуану, где мы сейчас находимся.
Хосе повел безумными глазами вокруг.
— Это больница Сан-Квентин, амиго. Последнее пристанище для потерявших разум преступников. Или, по крайней мере, так они говорят. И ты, и я здесь навсегда — и не скажу, что я сильно об этом сожалею.
— Что ты сделал на воле?
Парень как-то странно пожал плечами. Маленький, смешной человечек — что он мог сделать?
— Какие-то сатос изнасиловали и убили мою жену и дочь. Я выследил и убил их. — Он немного подумал. — Жестоко.
Да уж, чтобы попасть в больницу для невменяемых маньяков, тебе стоило потрудиться.