Дон Хуан

Мягко уворачиваюсь от обезумевшего молодца, отвожу руку с пистолетом вбок и втыкаю острие ножа в глаз. Парень мгновенно превращается в труп, а все потому, что излишне горяч. Притаись он за дверью, проблем было бы куда больше. Трезвость разума — вот ключ к успеху.

В доме, можно сказать, пусто, только еще в одной комнате спит очередной ковбой. Сонное царство какое-то. Покой нам только снится — и, что характерно, покой этот теперь вечен. В ящиках стола я нахожу почти пять долларов, отличная новость, в ближайшей лавке куплю себе новые сапоги, эти совсем разваливаются.

Черт, пора уже выбираться из этой чертовой дыры. Задами пробираюсь к следующему дому — за ним уже видна угловатая коробка церкви. Народ здесь религиозный, и церковь означает центр городка. А центр означает во-первых почтовый офис, а во-вторых, шерифа. Давно хотел с ним познакомиться — потрясающий порядок все-таки у него здесь, парни свое дело знают, хотя и спят много.

Из окна, под которым я притаился, доносятся голоса.

— Поднимаю.

— Отвечаю.

— Пас.

— Кому-то сегодня надерут задницу за этим столом!

— Что ты жмешься, как паршивый мексиканец! Поднимаю!

Кажется, и здесь тоже не любят мексиканцев. У жителей города прямо какой-то пунктик на этом. А вот лично я придерживаюсь в этом вопросе либеральных взглядов. Но у обитателей комнаты явно полный порядок с деньгами, иначе они не играли бы в покер. А значит, следует нанести им визит. С другой стороны, в покере все сидят лицами друг к другу, то есть потихоньку вырезать их не получится. Придется отстреливать, а это всегда непросто. У меня буквально сердце разрывается, стоит нажать на курок — не могу одним махом обрывать столь юные и многообещающие жизни. Значит, сделаем по-другому.

Тихонько вхожу в коридор, останавливаюсь у закрытых дверей комнаты и говорю с лучшим своим акцентом:

— Боже мой, не могу в это поверить!

— Что такое, Чарли, что там случилось? — доносится изнутри. Я молчу, и через несколько секунд дверь открывается, и наружу выглядывает чья-то любопытная физиономия. Она видит меня, хмурится и готовится заорать, но вдруг дергается и расплывается в широкой улыбке. Точнее, нет — это широкая улыбка расплывается у бдительного ковбоя чуть пониже подбородка. Не выдержав напора благодушия, парень опускается на пол, подрагивая ногами.

Изнутри доносится грохот отодвигаемых стульев. И, похоже, опрокидываемого стола — это они зря, теперь деньги будет собирать сложнее.

— Ну все, тебе кранты, ублюдок! — орут мне на два голоса. Ну вот, совсем другое дело, недвусмысленная угроза жизни, теперь можно и пострелять. А дверь-то из не слишком хороших досок, в щелки многое видно. Например, две головы, внимательно глядящие поверх стола. Два револьверных ствола, нацеленных туда, где, по их разумению, я сейчас должен появиться — такой разъяренный, в развевающемся пончо и горящими глазами. И они меня встретят дружным залпом, а потом добавят еще. И я умру, и мои глаза закроет Прекрасная Смерть. Ла белла муерте.

Эх, динамитную шашку бы сюда, сразу бы все закончилось, одна секунда — два трупа. У меня даже огниво есть, поджечь можно было бы в два счета. Но увы, нет динамита. Да он и не нужен, по большому-то счету.

Продолжая наблюдать сквозь щелку, просовываю руку в узкий проем между дверью и косяком. Выстрел! Мимо. Выстрел! Попал. остался один — толстый, неприятный дяденька в хорошем костюме. Лежит смирно, мордой в пол, подстрелить его отсюда почти невозможно. Важная шишка, должно быть. Ценит себя.

— Сеньор, выходите миром, и я гарантирую вам жизнь, — сообщаю я. Один раз это сработало, почему бы не сработать и второй? — Я не хочу вашей смерти.

— Кто тебя нанял, ублюдок? — визгливо кричит толстяк. — Скажи, кто, и я заплачу вдвое!

— Вы отлично сами это знаете, сеньор, — с усмешкой отвечаю я. — В нашей жизни всегда все очень просто. Или убиваешь ты, или убивают тебя.

— Чертов шериф! — визжит важная шишка. — Он всегда мне не нравился! Зачем мы ему поверили, с такими людьми никогда нельзя иметь дело!

— Но я ведь принимаю ваше предложение, амиго, — говорю я успокаивающе. — Я не связан с шерифом дружбой или долгом. Меня интересуют только деньги. Оставьте свое оружие при себе, сейчас я войду, и мы обсудим нашу сделку как белые люди.

Здесь главное ни в коем случае не врать — так оно и проще, и убедительнее получается.

Толстяк медленно и с опаской поднимается. Я спускаю курок, и пуля попадает ему прямо в грудь.

Захожу в комнату.

— Извини, амиго, но я не заключаю сделок. Но в остальном все чистая правда: я не связан с шерифом, и мне нужны только деньги.

Толстый хрипит, мои слова ему, похоже, неинтересны. Собираю рассыпавшиеся монеты, реквизирую патроны. Ну вот, тридцать долларов чистой прибыли, да два десятка латунных солдат, а то я что-то поиздержался в последнее время. Покидаю гостеприимное обиталище покера. Ребята, по сути говоря, ни в чем были не виноваты, я просто решил зайти проведать картежников — а оно вон как получилось.

Но эта история скоро закончится, осталось только пройти через конюшни напротив, а там уже и церковь, и власти, да и вообще перспективы открываются куда более интересные.

***

Часть 2

Где-то далеко в коридоре в подставленную кружку мерно капала вода. Я лежал на койке, глядя в потолок остановившимся взглядом. Эвон как серьезно у меня оказывается все. Сперва галлюцинации, а теперь устойчивое шизофреническое состояние. Поплыли, называется, товарищи. Вместо родной больнички — какие-то нацистские застенки.

— Ой, Хуан! — дверь на ржавых петлях отворилась с грохотом и скрипом. На пороге стоял Кривой Хосе. То есть это я теперь знаю, что его звали Хосе. Тогда я этого не знал, и он был просто худым чернявым парнем в белых полотняных штанах и такой же рубахе. — Ты в порядке, омбре? Выглядишь немного нездоровым.