Дон Хуан

Парень впереди молчит. Лошади лениво переставляют копыта — туп, туп, туп. В темноте не видны пыльные облачка, взлетающие с земли при каждом шаге, но я знаю, что они никуда не делась — маленькие летающие мерзавцы.

— Мистер Хуан? Мне бы воды… в горле совсем пересохло.

Я равняюсь с ним и делюсь флягой. В лунном свете выглядит он неважно — длинное белое лицо с черными провалами глазниц словно хочет спрятаться под продавленной шляпой целиком. Самое поганое — я не вижу его глаз. Не знаю, хочет ли он обмануть меня.

— Дождя бы… Нет ничего лучше ночного дождя. А уж в месте вроде этого…

Единственное, что мне известно — мы двигаемся на запад. Намертво привязанные к Полярной звезде, мы огибаем ковш Большой Медведицы, а в юго-западной части небосклона огромной бабочкой с тремя яркими звездами на брюшке появляется Орион. В лунном свете во все стороны, насколько хватает глаз, простирается синий песок, тощие кактусы черными пальцами проплывают мимо наших силуэтов, а отполированные до блеска копыта лошадей все опускаются одно за другим на поверхность пустыни, и частички кварца, ловя свет луны, подмигивают нам снизу тысячами блестящих глаз.

Зарницы вдалеке продолжают свои пляски, в их неритмичном свете тонкий чёрный хребет горной цепи дрожит какую-то секунду, словно от страха, и его снова поглощает мрак. Я вижу где-то в стороне волнующуюся темную массу и издаю громкое восклицание, привлекая внимание Бата, но это просто мчится по равнине табун диких лошадей, втаптывая в ночь свои тени и оставляя за собой еле заметную в свете луны туманную пыль.

— Батхорн, а жратвы какой-нибудь ты ведь не догадался прихватить с собой?

— Нет, сэр — вы ведь помните, все случилось так быстро…

— Плохо. Я недоволен тобой, Батхорн.

— Простите. Да, искренне прошу прощения, сэр.

Я ухмыляюсь в темноте. Желудок, конечно, сводит горькими неприятными судорогами, но в остальном все в порядке. Скользкий Бат боится, потому что у меня есть седло, на седле лука, а на луку небрежно положен направленный ему в спину дробовик.

Ничего. Я еще сделаю настоящего солдата из этого разгильдяя.

Ближе к утру поднимается ветер, и от мелкой пыли мы скрипим зубами. Песок везде, и желтое, словно моча, на дрожащих руках приподнимающееся над землей солнце затуманенным взором глядит через плотный занавес пыли на тусклый мир вокруг. Я запоздало надвигаю на лицо шейный платок, но это мало помогает. Так вот, значит, что чувствует человек, упавший в вагон с манной крупой.

— Чертова пыльная буря, — громко говорю я, потому что ветер заглушает слова, мы все равно, что немые или, скажем, рыбы в аквариуме — только без толку разеваем рты. — Чертов песок!

— Чертов песок, — вторит мне спереди Скользкий Бат. — Хоть бы дождь пошел, прибил пыль к земле! Господи Иисусе, если ты сейчас не очень занят, может, выделишь нам здесь хотя бы самую капельку дождя?

— А ты неплохо управляешься с этим твоим богом, — говорю я, потому что вижу, что ветер начинает стихать. Песок больше не летит в лицо, словно выпущенный из пращи камень, он ленивой змеей стелется по земле, извиваясь и шипя. — Он всегда так добр к коммивояжерам?

Вместо ответа Скользкий Бат только привстает в стременах и показывает рукой вперед. Я прищуриваю глаза, солнце слепит. Похоже, мы подъезжаем к Форт-Стенли.

***

Сам форт построен из не слишком длинных отесанных бревен — наверное, трудно было их сюда привезти, в пустыне я не видел ничего крупнее и тверже жухлого перекати-поля. По углам трапециевидного четырехугольника высятся наблюдательные вышки, а на палке рядом с воротами болтается какая-то сине-красная тряпка. Большая белая звезда — штат Техас, что ли? Дьявол их здесь разберет.

Самое главное — у ворот томятся солдаты. Разморенные, потные, в застиранных формах и покрытых высохшей солью серых кепи, но при оружии, и отнюдь не спящие.

— Не проедем, — хрипит Скользкий Бат. — Господь всемогущий, в форте есть мой парень, он должен был подменить охрану, вот только его там нет! Весь план к чертям! Нужно возвращаться.

В его голосе слышится странное облегчение — он уже явно не рад, что вообще связался со мной и предвкушает скорое расставание. Не так быстро, амиго.

— Амиго, не так быстро, — говорю я. Лошади идут по улочке, ведущей к форту, размеренным неторопливым шагом. А к дороге с обеих сторон лепятся какие-то хижины, мало отличающиеся от нор диких зверей, которые мы миновали ночью — измазанные глиной и грязью и известняком, крытые битой черепицей, они выглядят как укрепления какой-то разбитой армии. Черные провалы окон глядят на свет угрюмыми бойницами. — В этой деревне есть все, что нам нужно, чтобы найти правильную дорогу.

— И что же?

Я мысленно считаю до пяти.

— Батхорн, ты все же на удивление туп. С тех пор, как ассирийцы изобрели денежные знаки, вопрос торговли облегчился до предела!

Лавка в этом захолустье всего одна, но она все же есть — и наверняка выполняет по совместительству обязанности салуна. А как иначе? Солдаты ходят в увольнительные, чтобы надраться и потратить где-то кровью заработанные гроши. А владелец заведения имеет прямой интерес жить рядом с охраняемым местом. Взаимная выгода, как говорят северо-восточнее. В тех местах, откуда прибыл наш Скользкий Бат.

Я вхожу в лавку уверенным шагом испанского конкистадора. За мной молчаливым привидением плетется Бат — он только что расстался с мечтой отделаться от меня по-хорошему, и это серьезно его беспокоит. С другой стороны, впереди все еще маячит перспектива получить обещанный процент со сделки. Поэтому он все еще со мной.

В заведении практически пусто, за прилавком виднеется продавец — он же, скорее всего, и владелец. Слишком нищим выглядит это место, чтобы позволять себе наемного продавца. Пожилой уже седоватый мужчина с лицом хорошо откормленного борова и щеками, румяными то ли от жизни на свежем воздухе, то ли от регулярной утилизации основного продаваемого продукта. Это хорошо. Такой типаж мне как раз и нужен.