Страница 17 из 105
Что я могу сказать о них? У меня не было времени их рассматривать. Волосы и бороды грязные, нечесаные, мокрые от дождя. Один из белых был шатен с усами, другой блондин. Кажется, он был в перчатках… Шатен повыше, длиннолицый, довольно красивый, а глаза пустые… с меня ростом, в красном свитере с капюшоном. Фигура мускулистая, спортивная. На шее — крест на цепочке, какие-то бусы, кожаный ремешок. Второй с виду итальянец, похожий на хорька. Глаза — гвоздики. Жирные волосы. На них не было верхней одежды — видно, подъехали к дому на машине. Да, второй парень был в серой робе с накладными карманами. Рожа наркомана. Девчонка невысокая, невзрачная, светлая, с веснушками. Глаза тоже выкаченные, безумные, как у ведьмы. Узкое лицо, нос с горбинкой. Противный резкий голос. Мини-юбка, высокие светлые сапоги. Грязно-белая фетровая шляпа с широкими, мягкими полями. Они меня взяли врасплох, я никак не мог ждать нападения — ведь Форт-Брагг не Сайгон, не Ня-Чанг, а главная база американской армии! Я забыл о внутренних врагах, не менее коварных и жестоких, чем вьетконговцы. Когда я их увидел, я подумал, святая простота, что у них что-то случилось с машиной и они постучались за помощью. И вдруг я увидел в их руках ножи. Все во мне застыло. Негр ударил меня моей бейсбольной лаптой по голове. Я ухватился за лапту — она была скользкой, словно от крови. Я отбивался как мог, кричал, ругался, грозил. Вдруг острая боль пронзила мне грудь. Меня ударили в грудь ледорубом. Теряя сознание, я пробил себе путь к софе, к коридору. Кажется, снова я слышал: «ЛСД! ЛСД! Убей свиней! Убей свиней!» Думаю, что я начал приходить в себя, а они, заметив это, снова наносили мне удары ножами, и я опять терял сознание. Я не видел, как убивали моих любимых, не видел…
Очнулся… Болела голова, болела грудь, было трудно дышать. В квартире было темно и тихо. Налетчики ушли… след простыл… Я весь дрожал как в лихорадке, зуб на зуб не попадал… Рваная, окровавленная пижамная куртка была стянута на руки. Я кое-как высвободил руки, с большим трудом поднялся на ноги, потащился по комнатам… увидел Колетт… вытащил у нее нож из груди… Пульса у нее не было… сердце не билось… И у детей тоже… у моих дочерей… Я пошел на кухню — увидел, что дверь закрыта. Передняя дверь тоже была закрыта. Видимо, они пришли с черного хода, со двора, через кухню… В ванной я осмотрел свои раны… одна из них, самая тяжелая, пузырилась при выдохе… я понял, что у меня пробито легкое, левое легкое работает вполсилы… Острие ледоруба прошло в двух пальцах от сердца… Я не верил, не мог поверить, что Колетт, Кристи, Кимми… все они убиты, умерли, мертвы… Я стал звонить, звать «скорую помощь»… звонил из спальни, из кухни… Пытался сделать искусственное дыхание жене — воздух пузырился в ранах на ее груди… значит, легкие пробиты… и детям пытался делать, и тоже… тоже кровь пузырилась в ранах… Кругом — кровища… Вернулся к Колетт, смотрю на ее исколотую ножом грудь и глазам своим не верю… Зачем-то я накрыл ее грудь своей пижамной курткой… Пошел опять к дочкам… Делал искусственное дыхание Кимми и Кристи… все напрасно… Но я не мог посмотреть правде в глаза, поверить, что они убиты…
Машинально бил я кулаком по груди, чтобы заставить забиться остановившееся сердце… зажимал нос, дул в рот, чтобы восстановить дыхание… Сначала — несколько сильных вдохов, затем — глубокие выдохи каждые пять секунд… раз, два, три, четыре, пять — вдох… раз, два, три, четыре, пять — выдох… Нажимал ладонью на грудь — шестьдесят нажимов в минуту… Но воздух выходил из легких наружу, как из дырявых мехов… Это меня убивало…
Когда я пришел в себя, по квартире нашей ходила военная полиция. Я лежал, обнимая свою мертвую жену. — Тут он с трудом подавил рыдания. — Они убили ее. Сначала избили до потери сознания, а затем нанесли ей сорок ударов ножами. Так установили военные врачи. У меня насчитали семнадцать колотых и резаных ножевых ранений. Так же исколоты и изрезаны были и мои бедные дочурки — пятилетняя моя Кимберли и Кристина, двухлетний ангелочек!..
В зале суда женщины утирали глаза. Бывший полковник-зеленоберетчик Роэлт, который мог бы недрогнувшей рукой отправить к Будде всех детей Вьетнама, Южного и Северного, тоже поднес платок к увлажнившимся глазам.
На вечернем заседании суда из перекрестного допроса, которому подверг подсудимого дотошный и въедливый прокурор, Грант вдруг увидел, что в трогательных показаниях Мак-Дональда больше дыр, чем в решете.
В протоколе, составленном военной полицией при обнаружении трупов жены Мак-Дональда и его детей, указывалось, что кровавый отпечаток следа ноги Мак-Дональда вел из спальни младшей дочери Кристины, и имелась фотография этого следа.
В залитой кровью квартире полиция обнаружила экземпляр популярного журнала «Эсквайр» об убийствах, совершенных калифорнийской бандой Чарльза Мэнсона, которые могли послужить моделью для инсценировки Мак-Дональда.
Из семнадцати ранений Мак-Дональда не оказалось ни одного тяжелого, повредившего важную артерию или вену на руках или на шее. Был один лишь легкий прокол легкого. И лишь на эту рану потребовалось наложить швы.
Согласно акту, подписанному военными врачами, у Мак-Дональда не было ни одного ранения, которого он не мог бы нанести себе сам.
— При желании и достаточной решимости, как известно, — сказал в абсолютной тишине прокурор, — самоубийца легко закалывает себя ножом, был бы нож достаточно большим и острым. А у Мак-Дональда не было, как ни странно, ни одного по-настоящему опасного ранения. Видимо, сей любитель судебной медицины не знал, что вопросы инсценировки убийств и самоубийств хорошо и всесторонне у нас изучены и разработаны. С научной точностью выявляются не только самострелы, но и ложные суисидальные попытки и убийства, инсценированные с помощью ножей всех видов. Но военно-судебно-медицинские эксперты, занимающиеся делом Мак-Дональда, хорошо подготовленные в этой области, не завершили свою работу в связи с неожиданным прекращением следствия. Мак-Дональд, видимо, не знал, что можно, изловчившись, нанести себе ножевое ранение, например, в то место между лопаток, куда не достают собственные руки. Для этого достаточно, скажем, зажать нож в дверях на соответствующем уровне и с расчетом напороться на его острие. Разумеется, для этого требуется воля и выдержка. Но изуверам их не занимать.
Большому компьютеру университета Северной Каролины я задал такой вопрос: какие шансы уцелеть у человека, на которого напали четыре бандита с ножами, которыми они нанесли семнадцать ранений? Электронно-вычислительная машина ответила мне: шансы уцелеть у этого человека ничтожные. А сколько, спросил я эту мудрую машину, этого оракула нашего времени, получил бы он смертельных ранений? Семь-восемь, ответила машина. Сравним это с числом ножевых ранений, нанесенных убийцами Мэнсона Шарон Тейт: шестнадцать ранений, из них пять смертельных. Почему меньше? Потому что машина учитывала, что на Мак-Дональда якобы напали трое мужчин и одна девушка, нанесших ему в среднем по четыре удара, в то время как на Шарон Тейт сыпались ножевые удары одного парня и двух девушек, нанесших ей в среднем по пять ударов ножом.
Итак, компьютер практически не допускает, чтобы Мак-Дональд уцелел! И совершенно невозможно, чтобы он не получил даже ни одного опасного для жизни, ни одного тяжелого ранения! Невозможно!
А далее мы еще увидим, что ножи мэнсоновских убийц были почти вдвое меньше! Вот эти документы. Прошу приобщить их к делу.
Есть люди, которые ни на грош не верят машинам. Что ж, я собрал консилиум из пяти экспертов судебной медицины, патологоанатомов во главе с авторитетнейшим доктором Сайрусом С. Сполдингом, членом Американской академии судебной науки, и задал им тот же вопрос. Все пятеро джентльменов ответили, что только чудо могло бы спасти Мак-Дональда, что у него не было практически шансов уцелеть. Из этих пяти светил судебной медицины четверо считают — вот акт, — что такое чудо не могло состояться. А машина, шестой эксперт, чудес не признает. Таким образом, этот суд присяжных признал Мак-Дональда по сути дела виновным в предъявленном ему здесь преступлении. Разумеется, я не могу и не хочу предрешать приговор этого высокого суда, но убежден, что все мы должны прислушаться к вышеуказанному вердикту.