Страница 14 из 15
спину. Подбирается поближе, проводит ладонью вдоль позвоночника. Задерживает руку на пояснице. И отдергивает ее. У
него там два широких шрама. Только она набирается смелости спросить, откуда они, краем глаза замечает кошку и
отвлекается. На эту кошку невозможно не отвлечься. Она двигается к кровати. Но так странно идет, подтаскивая задние
лапы. Почти их не разгибая.
— Артём, у тебя кошка заболела? Она болеет?
— Если заболела, пусть сдохнет.
— Гера! Как ты можешь? Что с ней?
— Вот ты суетливая с утра. — Он со вздохом переворачивается на спину. — Олька уже здоровая. Она просто хромает. Она
всегда будет хромать.
Рада не отрывает взгляда от Оли. Та, доковыляв до кровати, приседает на месте и щурится. Улыбается.
— Она не хромает. Она еле ходит.
— Ну, вот такая она у меня калека.
— А что с ней случилось? — Протягивает руки и гладит кошку по голове.
— Не знаю. Я ее котенком нашел. Забилась под колесо. То ли лапы перебили, то ли наехали.
— И ты оставил ее себе?
— Хотел Петровне подогнать подарок. Отвез в ветеринарку, потом пока таскался с ней, лечил, привык, не стал отдавать.
Петровне животных опасно доверять, еще молотком огреет. Она бабка темпераментная. Вылечить — вылечили, но вот
лапы Олька все равно таскает и прыгать не умеет. Зато по-пластунски только так. Как она вчера к тебе подкрадывалась, это
надо было видеть, — смеется.
— Хорошая киса, иди ко мне.
— Не тащи ее в кровать, — строго предупреждает Гера.
— Как это не тащи? — улыбаясь, бормочет Радка и берет животное на руки. — Смотри, какая она ласковая. Ей так хочется,
чтобы ее погладили.
— Потом шерсть везде будет. Грязища.
— Ничего страшного, Петровна приберется. Киса, не слушай своего хозяина. Он ничего не понимает. А почему ее Оля зовут?
— Потому что Олимпиада она, потому и Оля.
Рада заливается смехом.
— А почему Олимпиада?
— Ну, не Контрреволюция же. Ты посмотри на нее, она все виды спорта прошла. Как пить дать, с шестом прыгала.
— Артём, ну что тебе приготовить на завтрак? — Рада с наслаждением гладит мягкую шерсть, еще раз отмечая, что кошка у
Геры очень ухоженная, вычесанная. У нее выстрижен животик, и шерсть на лапках. И в районе шеи, где ошейник — тоже.
— Секс у меня обычно на завтрак. — Он откидывает одеяло. Иди ко мне, Рада. Рада слаще мармелада…
Впрочем, он ее не приглашает, а сбрасывает кошку на кровать, подхватывает девушку за талию и усаживает на себя.
Пытается задрать футболку. Помнит, какая Рада была вчера после секса. Смятенная, глубоко ошеломленная. Дрожащая.
Хочет увидеть ее такой снова. Рассмотреть при свете дня. Почувствовать все еще раз.
— Я так не могу… — легонько бьет его по руке, — при Ольке. А вдруг она меня укусит.
Артём тянется за одеялом и накидывает его на кошку.
— Не укусит. Теперь она будет сидеть тише воды, ниже травы, чтобы ее из кровати не выкинули.
— Ладно тогда. — Рада быстро стаскивает с себя футболку и трусики.
Гера заваливает ее на кровать, прижимается всем телом. Дружинина шире раздвигает ноги под его тяжестью. Рвано
вздыхает. Он припадает губами к бьющейся жилке на ее шее. Втягивает кожу. Не целует — всасывается.
— Гера, это... — впивается ногтями в его спину.
— Что? Плохо? Безвкусно? Грязно? Да, это ужасно пошло — ходить с засосами. Ты будешь вся в засосах. Вся.
— Гера, — чуть слышно говорит она, — ты – животное...
— Тебе это нравится.
— Еще не разобралась.
…Гергердт так и не сказал, чего хочет на завтрак. Ну, ладно. Значит, будет есть то, что нравится Раде. А Рада ужасно
голодна и хочет яичницу с луком.
Пока Гера в душе, она жарит яичницу и варит кофе. Находит в холодильнике творожный сыр, мешает его с зеленью, делает
бутерброды. Черт его знает, будет Гера это есть или нет, но сам виноват. Надо яснее озвучивать свои предпочтения. Ну,
ветчину и колбасу он точно будет. Ни один нормальный мужик от мяса не откажется.
Рада накрывает на стол. В голову лезет шальная мысль, и Дружинина хватает свой мобильный. Пишет Артёму сообщение:
«Понравилось?»
Через несколько минут приходит ответ. Рада улыбается и читает:
«Эпично. Драматично. Почему пришла?»
Она откладывает телефон и орет через всю квартиру, глядя на второй этаж:
— Чё, неужели так хреново было?! Пойдем повторим!!!
Гера хохочет, сбегая по лестнице в гостиную. Быстро идет к барной стойке, за которой они будут завтракать.
— Конечно, повторим. — Достает из заднего кармана презерватив и кидает на стол. — Мы забыли. — Улыбается, но в этой
улыбке нет ничего мягкого или призывного. Она холодная, бесцветная. Его. — Или ты какую-нибудь хрень жрешь?
— Нет, — спокойно отвечает Рада.
— Сделаешь от меня аборт, убью нах*й. Поняла? — ледяным тоном предупреждает он.
Она смотрит на него совершенно ясным взглядом. Не дрогнув, не смутившись.
— Поняла. Тебя сложно не понять.
Они усаживаются за стол, но есть не торопятся. Смотрят друг на друга. Потом Гера опускает взгляд на тарелку и берет
вилку.
— Артём, не знаю, зачем я тебе это говорю, но, кажется, должна. Я не забеременею. Я не могу иметь детей. — Она быстро
говорит и снова соскакивает со стула.
Забыла положить на стол салфетки.
— Тогда можно вообще не предохраняться.
— Да, — подтверждает Рада и садится на место. Кладет салфетки, осторожно берет свою чашку. Не поднимает глаз, но
чувствует, как пристально Гера смотрит на нее. Делает глоток кофе. — Да, я курю с тех пор. Пять лет назад у меня был
выкидыш. Я уже мало курю. Могу сигарет пять в день выкурить, могу три. Могу ни одной. А могу неделю не курить. А поначалу
по пачке в день выкуривала. Ужас. Ненавижу дым, ненавижу сигареты. Ненавижу. Ненавижу.
— А ты Антошке тоже завтраки делала? — спрашивает Гергердт, неожиданно переводя тему. А думала, что он и дальше
будет приставать к ней с вопросами, готовилась оборвать его.
— Нет, — спокойно вздыхает. — У него жена есть, пусть она делает. А у тебя жены нет.
— Логично, — ухмыляется Гера.
У Рады звонит мобильный. Она берет трубку сразу, перекидывается парой равнодушных фраз. Отнекивается от встречи,
находя правдоподобные аргументы. На вопрос, по-видимому, где она находится, говорит: не дома. Лаконично отвечает.
Четко. Коротко. Такими фразами, что и не придраться. Не сказать, что врет. Но ведь врет же.
— Да, это Антошка. Мужик, с которым я сплю, — подтверждает Дружинина, откладывая телефон в сторону. Хотя Артём не
спрашивает.
— Осторожнее со словообразованием. Ты же знаешь, как я уважаю и люблю русский язык.
— Спа-ла? — переспрашивает Рада со смехом.
— Да, — кивает, пережевывая яичницу. — Вот теперь правильно. И не надо впредь позволять себе такой небрежности, а то
я начну страшно нервничать.
— Хорошо, я постараюсь, — продолжает смеяться. — Ревнуешь, Гера? Так быстро?
— Ревную? Нет, ревновать я не буду, сразу убью кого-нибудь, и все.
— Кого? — веселится она.
— Кому как повезет.
Дружинина хохочет.
— Гера, вкусно тебе? Вкусно? Что ты молчишь? Ешь и молчишь. Ничего не говоришь, а я старалась. Что ты любишь Гера?
Скажи! Я что-нибудь приготовлю специально для тебя. Я очень хорошо готовлю.
— Я люблю все, что делается в духовке.
— А творожную запеканку? Любишь? — засыпает его вопросами.
— Наверное, — пожимает плечами.
— Я сделаю. Вкуснейшую. Я умею. — Она улыбается. Смотрит на его обнаженный торс. На мощные плечи и сильные руки с
набухшими венами. Потом берет бутерброд с творожным сыром. Гергердт вдруг крепко хватает ее за левое запястье. Рада
вздрагивает и пытается освободиться. Выдернуть руку. Он сжимает так сильно, что она чувствует боль. Улыбка тут же тает
на ее губах.
— Ты каждый раз нюхаешь еду, перед тем как есть?