Страница 12 из 15
— Узнаем, — беспечно отзывается Гергердт и сжимает ее запястья.
У него такие горячие ладони. Это тепло струится по ее коже, вверх по рукам, до самых плеч. Ей совсем не привычны такие
прикосновения, а надо привыкать.
— Я могу точно сказать, что мне не нравится. Наверное, лучше с этого начать.
— Давай начнем с этого, а то нам в постели спорить некогда будет.
Гера отпускает ее руки и наполняет свою рюмку водкой. Рада кивает, подвигает к себе свою полупустую. Там водки на один
глоток, но ей хватит. Она не привыкла к таким крепким напиткам.
—У нас с тобой точно не будет анального секса, даже не мечтай. Я никогда не буду делать тебе минет, стоя на коленях. И
сзади мне тоже не очень нравится. Вот такие у меня пунктики, — рассказывает она обыденным тоном.
Забавно. Рада сидит перед ним в майке и джинсах. И в этой майке она чувствует себя неуютно. Ее выдают случайные жесты.
И меж тем она спокойно рассуждает о сексе. Оральном и анальном. Забавно.
— Ладно. Может не сдохну я за пять месяцев без анального секса, — ухмыляется. — А не на коленях?..
Дружинина облизывает губы и мягко улыбается.
— Если будешь хорошо себя вести.
Гера запрокидывает голову и хохочет. Так с ним еще никто не договаривался.
— О, я буду хорошим мальчиком!
Его резкой смех будто взрывается в воздухе. И у нее внутри, у Рады, от него что-то взрывается, ломается, рушится. По
венам течет долгожданное тепло, и ладони становятся приятно горячими. Она уже готова лечь в постель.
Ей все это время было трудно принять, что тот Гера – это этот Гера. Что мальчик Артём Гергердт снова зачем-то появился
в ее жизни. Все казалось, что привиделось все, их встреча, так не бывает в жизни. Но так бывает. Мальчик из прошлого и
этот мужчина – один и тот же человек. Ее Гера снова с ней. Он другой. Опасный, неулыбчивый, наглый, прямолинейный до
жестокости, но все равно — это ее Гера. Он вернулся, и он ей нравится. Она не просто смогла бы с им переспать, она очень
хочет с ним переспать. Ее неумолимо влечет к нему, отрицать бесполезно.
Рада вдруг с визгом соскакивает со стула и отбегает от стола. Морщась хватается за укусанную пятку.
Гергердт хохочет.
— Что за… — выдыхает Дружинина. — Гера, у тебя есть кошка? Гера, это твоя кошка?
— Моя. Вот вы и познакомились. Долго она тебя изучала.
— А что она такая злая? Кусается… — смотрит на себя. Вся майка залита кофе. Свою чашку перевернула, когда слетала со
стула.
— Нет, она не злая. Она трусиха страшная.
— Ты не злая? — Рада улыбается. Присаживается на корточки и осторожно гладит трехцветного перса. Кошка пушистая,
ухоженная; на ней красивый кожаный ошейник с камешками. Она довольно щурится от прикосновений. Как будто улыбается.
— Спасибо, Оля, а то хрен бы я дождался окончания этих посиделок, — довольно говорит Гера.
Рада тут же вскакивает на ноги и не успевает опомниться, как его руки проворно задирают на ней майку. Она остается в
бюстгальтере. Он белый, гладкий. Правильный. Под такие майки носят именно такое белье. И трусики на ней, наверное, тоже
такие же — белые, гладкие. Гергердт бы сам хотел их снять.
Артём притягивает девушку к себе, перехватывает за талию, просовывает ладони за пояс джинсов. Чувствует пальцами
тонкую гладкую ткань на упругих ягодицах.
— Иди… — выдыхает Рада ему в плечо и чуть-чуть отталкивает его от себя, — иди в душ, я сейчас приду.
— Не потеряешься?
— Не потеряюсь, — усмехается она.
Хотя в его огромной двухуровневой квартире можно запросто потеряться. Рада добиралась только до зоны кухни, даже
гостиную не всю обошла и не была на втором этаже, там, наверное, находится спальня.
Гера уходит, поднимается по лестнице. По дороге срывает с себя ее шарфик и засовывает его далеко в шкаф.
Дружинина не провожает его взглядом. Ей нужен перерыв. Хоть пару минут. Несколько вздохов. Они еще не в кровати, а ей
уже дышать от него нечем, от его взгляда, от рук.
fima 08.02.2015 14:36 » Глава 5
Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательств надо вынести.
Ведь он её не каким-нибудь обыкновенным способом,
а подвергает французской любви.
«Собачье сердце»
Бабы любят, когда их раздевают. Любят, когда мужчины стягивают с них белье. Некоторых Гере нравилось раздевать
самому, других он предпочитал видеть голыми уже в кровати.
Но Дружинина раздевается сама. Сквозь стеклянную стену ванной комнаты Артём видит, как она снимает одежду. С каждой
ее сброшенной вещью, разумные мысли из его головы испаряются. Чем больше она обнажается, тем более диким
становится его желание обладать ею — владеть чувствами, желаниями, эмоциями. Она должна принадлежать ему этой
ночью. И целых пять месяцев она будет принадлежать только ему.
Никогда не понимал, как можно зациклиться на одной девке, но тем не менее точно знал: Дружинина не надоест ему через
неделю. И через месяц не надоест. Он так дико хочет ее, этого времени точно не хватит, чтобы удовлетворить его желание.
А ведь только недавно на вопрос друга, не надоели ли ему шлюхи, ответил, что нет. Но увидел Дружинину и решил: надоели.
Задолбали. Смотреть на них больше не мог. Разные все лица и такие одинаковые. Все одинаковые. А еще с Радой
Дружининой хотелось не только сексом заниматься, но и говорить. Возможно, опять-таки, из-за их прошлого. Может быть,
если бы не знал ее раньше, с ней бы тоже не разговаривал. Обменивался нужными фразами лишь бы до кровати довести.
И вот она, наконец, здесь. Сидит голая на его кровати, белеет спиной в сумрачной комнате. Такая красивая. Спокойная.
Желанная. Скромная. Есть в ее движениях какая-то сдержанность, — так неспешно она расстилает постель, словно
готовится не сексом на ней заняться, а умереть. Зачем вообще ее расстилать?
Рада слышит шаги Артёма за спиной, чувствует, как слегка прогибается матрас под тяжестью его тела, и невольно замирает.
Горит ожиданием, томится предвкушением и испытывает… страх. Да, ей страшно. У нее давно не было никого, кроме
Антошки. Она привыкла к нему, знает его. И совершенно не знает Гергердта. Он незнакомый, чужой. Ошалелый от
сексуального желания и очень для нее опасный.
Надо же, думала, он набросится на нее, стоит им оказаться в кровати, а Гера медлит. Греет ее плечи горячим дыханием, но
медлит, не целует. Слегка касается губами шеи и — о, господи! — нюхает ее. Как животное. Шумно втягивает запах, щекоча
кожу кончиком носа и вдруг, приподнимая, усаживает ее на себя и крепко прижимает к своему телу. Она чувствует его
твердый член ягодицами и рвется возмутиться: предупреждала же, что сзади не нравится.
Артём замечает, как вмиг каменеет ее спина, и Рада едва уловимо подается вперед, точно пытается убежать.
— Не бойся. Я же говорил: все только по взаимному согласию. Я не глухой. И память у меня хорошая.
Ему не терпится узнать ее, почувствовать. Он так ее ждал. Так хотел. Не помнил, чтобы кого-то хотел с такой силой. А теперь
держит ее в руках и дуреет. Еще не целует, не ласкает, но уже дуреет от какого-то незнакомого чувства. Давно уже не
испытывал ничего нового. А сегодня испытает. Целая ночь впереди. И она, Радка-мармеладка, вся его. Вся.
Его рука опускается вниз, скользит у нее между ног, замирает на теплом влажном местечке.
— Я буду хорошо с тобой обращаться.
Она хрипло и негромко смеется:
— Обещаешь не выбрасывать мои лифчики в мусорное ведро?
— Обещаю, — улыбается ей в плечо, шалея даже от ее голоса, осипшего от желания, волнения и страха.
Гергердт нутром чувствует страх. И это ему тоже нравится. Она ведет себя как девственница. Но Дружинина не может быть
девственницей. Ей двадцать восемь лет. И она спит со своим начальником. Спала. Этот Антошка к ней больше не