Встречь Солнца

— Н-не знаю, не замечал, — протянул Сорокин. — Какие безобразия? «Что ему от меня надо? — продолжал мучительно соображать он. — Что?!»

— Но-но, — Сковородников погрозил пальцем. — «Не замечал!» А удрал ты почему?

Сергей опять встал.

— Не легко там было — верно, а насчет безобразий я ничего не знаю. И не удрал я, как вы говорите, а перевели меня, по специальности.

— Я говорю? Это не я говорю, а весь прииск и дружки твои тоже. Ты пойми, зачеши я все это тебе говорю. С одной стороны, я за дело болею, а с другой — тебе помочь хочу. Сейчас ты в глазах всех дезертир и трус. Я, конечно, так не думаю. Речь о других идет. Представь теперь, что ты в райком или в газету писульку такую настрочил: надо, мол, на таком-то участке порядок наводить, и — мотивчики, мотивчики. Получится, что ты не дезертир и не трус, а принципиальный борец. Понял?

— Понял. — Сергей рывком поднялся. — Теперь все понял. Хватит! Только мне не писульки писать — мне работать надо.

Он решительно отстранил Сковородникова, преградившего ему путь к двери, и вышел.

Улица была пустынна. Время еще было раннее, но в поселке стоял густой морозный туман, и свет редких фонарей расплывался в нем бледными желтыми пятнами.

Сергей шагал посередине проезжей части, забыв застегнуть полушубок и не чувствуя мороза. «Да как же он смел обратиться ко мне с таким подлым предложением! Как он мог подумать, что я соглашусь на это?!» А где-то глубоко промелькнуло: «Как ты мог дойти до такой жизни, Сергей Сорокин, что к тебе обращаются с такими предложениями?..»

Конечно, этот тип и без него подстроит какую-нибудь пакость. Но что делать? Предупредить Александра Павловича? Написать ему анонимное письмо? Нет, это не выход…

И тут судьба, казалось, пошла навстречу Сергею. Справа заскрипела дверь магазина, обозначился на какое-то мгновение светлый расплывчатый квадрат, и на дорогу вышел сам Щелкачев. Сергей рванулся было к нему, но остановился в нерешительности: рядом с Александром Павловичем выросла из тумана знакомая коренастая фигура Васьки Клыкова.

— А-а! — узнал он Сергея. — Герой нашего времени! Не за эликсиром ли храбрости в магазин пожаловал? В детскую консультацию советую, — за молочком!..

— Погоди, Василий, — остановил его Щелкачев.

Но Сергей уже ничего не слушал. Он повернулся круто и, запахнув полушубок, зашагал обратно к конторе прииска.

Через несколько дней Щелкачева вызвали на центральный стан прииска и попросили, чтобы он пришел с Прохоровым.

— Кто вызывал? — спросил Александр Павлович у секретарши, шапкой отряхивая снег с плеч и ставя в угол лыжи. Матвей шел без лыж, по тропинке, и немного отстал.

— Бутов, — ответила секретарша. — Он у директора.

Щелкачев открыл дверь в кабинет:

— Можно?

— Входи.

Александр Павлович поздоровался.

— Не помешал?

Директор, немолодой уже человек, сидел за столом в накинутой на плечи горняцкой шинели. Он устало отмахнулся: чего уж, мол, спрашивать, все равно оторвали от дела.

Маленького роста, подвижной, Бутов — инженер по технике безопасности, он же секретарь партийного бюро прииска — спросил:

— Прохорова привел?

— Бредет где-то. А я на лыжах. В чем дело?

Директор нажал кнопку. В кабинет вошла секретарша.

— Когда явится Прохоров, пусть сейчас же отправляется к Левашову.

— Хорошо, Константин Игнатьевич.

Левашов был оперативным уполномоченным районного отдела милиции.

— Да что случилось, вы можете объяснить? — ничего не понимая, повторил Щелкачев.

— Садись и читай, — Бутов протянул ему несколько листков, исписанных витиеватым почерком.

Александр Павлович начал было читать, потом взглянул на подпись.

— А может, можно не читать? Я и без того знаю, что тут намалевано.

— Читай.

Бутов встал из-за стола и отошел к окну. Директор нервно постукивал карандашом по массивной пепельнице, сделанной из шестерни.

«Начальнику отдела кадров совнархоза. Копия: секретарю районного комитета партии. Копия: начальнику районного отделения милиции. Заявление…»

Сковородников пространно, в свойственном ему стиле писал о безобразиях, которые он якобы установил на участке Рокотова и Щелкачева. Все это Александр Павлович уже слышал от самого инспектора. Но заканчивалось заявление неожиданно:

«В завершение всего докладываю, что на вышеназванном участке была попытка учинить надо мной расправу. Будучи со мной вдвоем в палатке, некто гражданин Прохоров, отбывавший ранее наказание в местах заключения за уголовные преступления, а ныне работающий горным мастером, покушался на мое здоровье, а может быть, и на жизнь, при помощи первого попавшегося под руку оружия (полена). Поступок, а вернее, преступление это считаю следствием неправильного реагирования на критику и прямого подстрекательства со стороны тов. Щелкачева А. П., который по какому-то недоразумению является парторгом данного участка…»

— Надо же быть таким болваном! — в голосе Александра Павловича слышалось даже не возмущение, а искреннее удивление. Он посмотрел недоуменно на директора, на секретаря партийной организации и спросил: — Неужели вы в самом деле поверили всей этой галиматье?

Бутов подошел к столу.

— Цену сковородниковским выводам мы, конечно, знаем. Больше того, есть у меня сигналы, что кое-кого из наших людей Сковородников подбивал на прямую фальсификацию. Я в райком, будь уверен, послал вполне убедительное разъяснение по этому вопросу. Но вот последний факт…

— Ты представляешь, какой козырь у Сковородникова, если факт этот хоть настолечко подтвердится? — директор отмерил самый кончик своего мизинца.

— Учинять Прохорову допрос, пока мы во всем не разберемся сами, я не позволю, — решительно заявил Александр Павлович. — У меня нет никаких оснований верить хоть одному слову этого типа и нет никаких причин не доверять Матвею Прохорову. Неужели вам не понятно, как мы можем обидеть человека!?

— А ведь Щелкачев прав, — поддержал Александра Павловича Бутов. — Как бы нам не наломать дров.

— Ну что ж, — согласился директор, — попробуем сами с ним поговорить. Скажи там Елизавете Федоровне, чтобы она его сначала сюда пригласила.

Когда Матвей, наконец, явился, разговор с ним начал Александр Павлович:

— Слушай, Матвей, припомни, пожалуйста, что произошло между тобой и инспектором, который был у нас на участке.

Матвей пожал плечами.

— А что между нами могло произойти? Он же следом за тобой выскочил как ошпаренный.

— Как ошпаренный? А почему?

— Кто его знает. Я тоже удивился, из палатки высунулся, а он по тропке в лес нарезает, как заяц.

— А ведь это ты его напугал.

— Ну да?

— А вот почитай.

И Александр Павлович подал Прохорову последний листок инспекторского заявления. Прохоров взял бумагу и принялся читать ее, беззвучно шевеля губами. Дочитав до конца, он заглянул на оборотную, чистую сторону листка, словно ища там ответа, потом посмотрел на директора прииска, на Бутова, на Щелкачева — и вдруг захохотал. Невозмутимый Матвей хохотал так заразительно, что от смеха не смогли удержаться и остальные.

— Да как же… Так это он меня?.. А я-то, дурак, не мог понять, в чем дело. Рехнулся, думаю, или как? Ведь это я полено поднял, чтобы в печку подбросить. А он, значит, решил, что я его?.. Сиганул, что аж табуретку под нары загнал. И, как заяц, в лес, в лес…

Матвей отнесся к этому событию, как к забавному анекдоту, и, когда насмеялся вдоволь, лицо его приняло обычное невозмутимое выражение. Как бы ставя на этом инциденте точку, он спросил деловито:

— Вызывали-то зачем?

Ответил Бутов:

— Это я вызывал. Механизмов у вас много новых, надо по технике безопасности инструктаж провести. Мы с тобой здесь побеседуем, а потом уж ты у себя там с рабочими — сам. Подожди меня в приемной, я сейчас.

Матвей вышел.

Пожимая на прощание Бутову руку, Александр Павлович сказал:

— Знаешь что, Алексей Федорович? Если после всей этой истории с командировкой Сковородникова на наш прииск он останется на кадровой работе, то грош нам с тобой цена, как коммунистам. Не согласен?