Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 87 из 105



- Ну, выкладывай, Николай, что случилось. Ведь мы с твоим отцом друзья...

- С которым? - вырвалось у меня, прежде чем я понял, что это черт знает что. Но ведь это был профессор Герасимов. Он и глазом не моргнул.

- С обоими,- сказал он просто,- оба хорошие ребята. Можешь гордиться тем и другим. Тебе повезло, парень. Бывают отцы, которые позор не только для сына, но и для общества. Я бы на твоем месте с ним повидался.

- Вам Ангелина Ефимовна все рассказала?

- Она мой друг со школьной скамьи. Ну, так что случилось?

Я молчал. Язык не поворачивался. Но так как он смотрел на меня с нетерпением, я молча отдал ему Лизино письмо.

- Черт возьми! - воскликнул он с яростным сочувствием, возвращая мне письмо.- Думаю, что эта девушка совершила самую большую ошибку в своей жизни. Казакова я немного знаю. Это талантливый ученый, но жизнь он начал с ложных предпосылок: что зло непобедимо и только с ним надо считаться. Жаль и Абакумова...

- Вы про него знаете?

- Валя мне все рассказывает. Но я уже давно ее не видел. Вот приедет защищать кандидатскую, тогда наговоримся. Но она что-то не торопится.

Он посмотрел на часы.

- Ну, мы с тобой еще как-нибудь потолкуем. Сейчас тебе, брат, не до разговоров. Я ведь сам когда-то терял любимую. Все понимаю... Кстати, этого Гуся еще не поймали? (И это успела ему рассказать Ангелина Ефимовна.)

- Нет. Скрылся где-то в тайге.

- Ну, а как сейчас со здоровьем? Учиться сможешь?

- Конечно. Доктор сказал, что легкое потом регенерирует. Будет, как прежде. Лет через пять.

- Так...

- Я хочу учиться на заочном. В августе мне возвращаться на плато. Я бы успел догнать. У меня хорошая память.

Герасимов долго смотрел на меня.

- Когда я читал это письмо...- сказал он,- то подумал, что ты больше никогда не вернешься на плато.

- Почему же? Из-за Казакова? Из-за Гуся? Но ведь плато... работа на нем... не зависит.

- Я понимаю. Ничего я не понимаю! Зачем тебе надо именно на это плато?

- Не знаю, как объяснить... Но я непременно должен вернуться на плато! Я же не побежден. Человека нельзя победить, пока он с а м не признает себя побежденным. И вообще, я же не увольнялся. Просто отпуск по болезни.

- Гм, почему бы тебе не поступить на дневное отделение? Это можно сделать. У тебя золотая медаль. Стаж работы на Севере... Студенческие годы вспоминаешь всю жизнь как самые счастливые. Я студентом голодал, стипендии не хватало. Помогать мне было некому. Подрабатывал на вокзале: грузил товарные вагоны. И все же какие светлые и радостные воспоминания... Ты работать и учиться заочно с одним легким не сможешь, просто физически. Да еще где-то за Чукоткой... Поступай на дневной. Закончишь университет и поедешь на плато!

Я задумался. Здоровье теперь было у меня самым уязвимым местом. Приехать на плато и свалиться, чтобы кто-то делал за тебя твою работу? Ухаживал ночами, как Марк? Но почему я должен непременно болеть? Ведь у меня пошло на поправку.

- Ты кем, собственно, хочешь быть? Интересует ли тебя наука?

- Меня интересует наша Земля,- сказал я негромко.- Не знаю только, выйдет ли из меня ученый... я бы хотел поступить на физический факультет. По специальности геофизика. Жаль, что нет такого заочного. Не знаю, как мне быть.



Герасимов усмехнулся, потрепал меня по плечу и перешел к письменному столу. Я последовал за ним. Он положил передо мной лист бумаги. Глаза его лукаво блестели.

- Пиши заявление на философский. Без философии, брат, теперь далеко не уедешь, будь то геофизика, или география, или хоть генетика...

Герасимов понял, что я еще не выбрал. Совет его был мудр, но я наотрез отказался.

- Чего же ты тогда хочешь?

- Буду летом сдавать на астрономическое отделение. Вернувшись домой, я молча обнял бабушку.

- Приняли?

- Да. Буду летом поступать. Бабушка вздохнула.

- Чего же ты вздыхаешь? Буду сдавать, как все люди. Вместе с Марком. На астрономическое отделение.

От удивления у нее мгновенно высохли слезы.

- Почему на астрономическое? А географическое? Я промолчал. Силы мои были на исходе. Хоть бы не пошла горлом кровь.

- Ну и ну! - только и сказала бабушка. Она тревожно рассматривала меня.

- У тебя совсем плохой вид... Поешь - ив постель. Тебе рано было выходить из дому.

Я не возражал. Меня буквально качало от слабости. К своему удивлению, я съел обед. Затем послушно выпил лекарство и лег. Бабушка осторожно прикрыла дверь. Я не смог ей сказать о замужестве Лизы. Ректору университета мог, а ей нет. Она бы начала меня жалеть, и я бы, чего доброго, заплакал!

Я лежал один и думал о Лизе. А ей не легко! Пожалуй, с Казаковым ей будет одиноко и холодно. Такой человек. Ни света от него, ни тепла. И опять горе осилило меня. Словно я ее похоронил. Нет больше моей Лизы. Есть жена геофизика Евгения Казакова.

Бабушка постучала и вошла. Села возле меня, не зажигая света.

- Что случилось, Кузнечик? - так она спрашивала меня в детстве, когда в школе были неприятности и я хотел скрыть, но она всегда знала. Всегда. И я ей рассказывал в темноте. Рассказал и теперь.

- Дурочка, какая дурочка! - сказала она о Лизе.- Ух, негодяй! - о Казакове.

- Не то, бабушка,- возразил я.- Он ведь ее действительно любит. Иначе бы никогда не женился на дочери Абакумова. Алексея-то Харитоновича он ненавидит.

Я дал ей прочесть Лизино письмо, после чего спрятал его подальше, чтобы не попадалось под руку. Уничтожить его я был не в состоянии, перечитывать больше не мог.

Письма Марка и Сергея мы прочли вместе. Оба мне от души сочувствовали, а Сергей даже спрашивал: "Не избить ли начальника? Только намекни, и мы его поучим..."

- Может, пусть, это самое... поучат? - несказанно изумила меня бабушка и, махнув рукой, стремительно ушла на кухню.

В ближайшие дни я засел за учебу. Погода установилась мокрая, промозглая, дул пронизывающий ветер, на улицу я не мог и носа высунуть. И горе меня подтачивало. Вместо того чтоб уменьшиться, оно угнетало меня все сильнее. В занятиях было единственное спасение.

Я вставал в пять утра. Тихонечко, чтобы не разбудить бабушку, пил холодный, очень вкусный кофе, съедал яйцо, кусок пирога и садился заниматься.

За окном брезжил рассвет, настольная лампа бросала на бумагу круг, а я исписывал целые страницы формулами или решением примеров. Математика мне всегда нравилась, но никогда не казалась такой захватывающе интересной, не давала столь глубокого духовного наслаждения.