Страница 74 из 86
Передо мной будто бы разверзлась некая пропасть, в глубину которой потащило меня внезапное помрачение рассудка, а также искушение прыгнуть и затеряться в неизведанных дебрях страдания и ужаса. Ощущая предательство Диего и страх перед будущим, я словно куда-то плыла, лишённая каких бы то ни было ориентиров, безутешная и без малейшего понятия о том, где именно нахожусь. Бешенство, как следует встряхнувшее меня в самом начале, не властвовало надо мною слишком долго, напротив, то сразу же подорвало во мне чувство смерти и полнейшего страдания. Всю свою жизнь я отдала Диего, доверилась покровительству мужа и слепо верила традиционным словам, произносящимся заключающими брак людьми: мы связаны друг с другом до самой смерти. Сложилась полностью безвыходная ситуация без каких-либо вариантов вообще. Сцена, произошедшая в скотном дворе, открыла мне глаза на то, о чём я интуитивно догадывалась уже очень давно, хотя и отказывалась встать к данной реальности лицом к лицу. Первым порывом было побежать в большой дом, замереть, точно вкопанная, посреди внутреннего двора и завывать, словно умалишённая. Тем самым я разбудила бы семью, жильцов, собак, сделав всех невольными свидетелями супружеской неверности и инцеста. И всё же моя робость оказалась способна на большее, нежели отчаяние; молчаливая и на ощупь я кое-как дотащилась до нашей общей с Диего комнаты и, вся дрожа, села на кровать. Слёзы же, тем временем, сами собой текли по щекам, отчего промокли и грудь, и ночная рубашка. В последующие минуты или даже часы мне предоставилось время подумать о случившемся и полностью согласиться с собственным бессилием. И здесь речь шла не о плотских приключениях; было ясно, что Диего и Сюзанну объединяла проверенная любовь. Она готова преодолеть на своём пути все опасности и существовать и далее, как Бог на душу положит, сколько бы ещё препятствий ни было впереди, напоминая в этом неумолимое нет палящей лавы. Ни Эдуардо, ни я ни о чём никому не рассказывали, мы оба словно выпали из реальной жизни, оказавшись чуть ли не насекомыми в необъятности страстного приключения нас же и охватившего. Я должна была сказать об этом своему шурину, так я поначалу и решила, но, только представив себе, как подобное признание обернулось бы для этого порядочного человека неслабым ударом обухом топора, я поняла, что поступить так мне бы никогда не хватило смелости. В один прекрасный день Эдуардо узнал бы обо всём сам или, если повезёт, не узнал бы никогда. Возможно, человек о чём-то подозревал, впрочем, как и я, однако ж, не желал в этом убеждаться, поддерживая хрупкое спокойствие собственных иллюзий; ведь ситуация наполовину касалась и троих детей, и его любви к Сюзанне, а также нарушала монолитное единство семейного клана.
Диего вернулся как-то ночью, незадолго до рассвета. При свете небольшой масляной лампы он видел меня сидящей на кровати, побагровевшей от плача и неспособной произнести ни слова. Поэтому и подумал, что я проснулась, мучимая очередным ночным кошмаром. Он сел рядом и попытался привлечь меня к своей груди, как всегда то делал в подобных случаях, однако ж теперь я отстранилась от объятий инстинктивным жестом, и, должно быть, на моём лице появилось ужасное выражение злости, потому что и он сразу же отпрянул назад. Так мы и застыли, смотря друг на друга: он, удивлённый, и я, питавшая к человеку лишь отвращение, пока между двумя кроватями не заняла своё место неотвратимая правда, нападающая точно дракон.
- И что мы теперь будем делать? – это был единственный вопрос, который я только и смогла пробормотать.
Он не пытался ничего ни отрицать, ни подтверждать, напротив, лишь молча уничтожал меня стальным взглядом, намереваясь защищать свою любовь каким угодно способом, даже если ради неё и пришлось бы меня убить. Тогда некий каркас, сформированный гордостью, образованием и хорошими манерами, что жили во мне многие месяцы сплошной череды неудач, разлетелся на мелкие кусочки. Наши молчаливые упрёки превратились в лавину нескончаемых взаимных обвинений, которые он выслушивал бесстрастно и в полной тишине, но, тем не менее, внимательный к каждому слову. Я обвиняла этого человека во всём, что только приходило мне в голову, а напоследок ещё и умоляла взвесить услышанное от меня. Далее я сообщила ему, что лично я собираюсь как простить, так и забыть о случившемся, что мы уедем далеко, где никто нас не знает. А там мы, конечно же, сможем начать всё заново. Когда у меня наконец-то иссякли слова и слёзы, уже давно наступил белый день. Диего, как и прежде, сохранял расстояние, что разделяло наши кровати. И всё же он сел рядом со мной, взял за обе руки, после чего спокойно и серьёзно мне объяснил, что любит Сюзанну уже давно. Эта любовь, являясь для него самым важным в жизни, была куда главнее чести, мнений остальных членов семьи и даже спасения собственной души. Он мог бы пообещать, что расстанется с ней, но исключительно ради моего спокойствия – вот что он сказал мне тогда и оговорился, что подобное было бы ложным обещанием. Также добавил, что и сам пытался справиться со сложившейся ситуацией, ещё будучи в Европе, разлучившись с ней тогда чуть ли не на полгода, однако ж, ничто не принесло должного результата. И, в конце концов, этот человек сочетался со мной браком, чтобы посмотреть, а возможно ли таким способом разрушить ужасную и постыдную связь со своей невесткой. Однако ж брак, нисколько не поспособствующий решению отдалиться от неё, всё же облегчил ему много чего другого, потому что как-то сами собой притупились различные подозрения Эдуардо и остальных членов семьи. Тем не менее, мужчина был доволен тем, что наконец-то мне откроется вся правда. Ведь необходимость обманывать меня печалила и его самого, так как, не находя, в чём можно меня упрекнуть, он постоянно заверял, что супруги лучше меня просто нет, и как он очень сожалеет, что сам не в состоянии дать мне ту любовь, которую я, несомненно, заслуживала. Он всегда чувствовал себя подлецом, как только незаметно куда-то ускользал, чтобы побыть с Сюзанной; теперь же, напротив, наступило некое облегчение ввиду отсутствия необходимости ещё больше мне лгать. Ведь только сейчас ситуация окончательно прояснилась.
- А разве Эдуардо здесь ни при чём? – задала я вопрос.
- То, что случилось между ним и Сюзанной, - только их дело. А вот с нашими отношениями нужно, пожалуй, разобраться прямо сейчас.
- Ты уже сам всё это решил, Диего. Мне больше нечего здесь делать, поэтому вскоре я вернусь в свой дом, - сказала я ему.
- Но и этот дом твой, мы с тобой женаты, Аврора. То, что соединил Сам Господь, разрушиться не может.
- Вот именно ты и преступил несколько божественных заповедей, - объявила я ему.
- Мы смогли бы жить как брат с сестрой. Рядом со мной ты ни в чём не будешь нуждаться, я всегда буду уважать тебя, ты почувствуешь себя защищённой, и у тебя появится свобода, которую ты сможешь посвятить своим фотографиям или всему остальному, чем ты только захочешь заняться. Единственное, о чём я тебя прошу, не устраивать скандал по данному поводу.
- Ты больше не можешь просить меня ни о чём, Диего.
- Я прошу этого даже не для себя. Я человек толстокожий и, будучи мужчиной, вполне могу смотреть правде в глаза. Я прошу тебя об этом ради своей матери. Вот она никак не сможет противостоять случившемуся…
Также со мной перестала общаться и донья Эльвира. Отныне я совершенно не понимала, как ещё могла сама одеваться, плескать водой на лицо, причёсываться, пить кофе и выходить из дома, осуществляя повседневные заботы. Я не знала, ни каким образом я продолжала сталкиваться с Сюзанной за обедом, ни что за объяснения предлагала я своим свёкру и свекрови, когда те видели мои опухшие глаза. Этот день стал, пожалуй, самым худшим в моей жизни, я чувствовала себя избитой и ошеломлённой и вот-вот бы сорвалась на плач при первом же вопросе. Ночью меня мучил жар, и болели все кости, однако ж, на следующий день я стала куда спокойнее и даже смогла оседлать коня и пуститься в горы.
Вскоре начался дождь, и далее я уже скакала рысью до тех пор, пока не выдохлась бедная кобыла. Тогда я слезла с неё и пешком стала прокладывать себе путь среди сорняков вперемешку с жидкой грязью, идя под деревьями. Поскальзываясь и падая, я вновь поднималась, крича во всё горло, и одновременно нещадно мокла под проливным дождём. Промокшее пончо оказалось практически неподъёмным, отчего я оставила его в расправленном виде, продолжая дрожать от холода, одновременно вся горя изнутри. Я вернулась лишь на заходе солнца, безголосая и с первыми признаками жара, и, тут же выпив горячую настойку, легла в постель. Обо всём остальном я мало что помню, потому что в последующие недели была очень занята, борясь со смертью, и у меня совершенно не нашлось ни воодушевления, ни времени на всякого рода рассуждения о трагедии собственного брака.