Страница 151 из 308
У Хилла нет особых сомнений в том, какова была социальная природа пресвитерианства, поскольку старосты в пресвитерианских общинах избирались из лиц состоятельных. Приходы управлялись своеобразными олигархиями, состоявшими из тех, кто мог дать приходу больше средств, так что в этом церковном строе видны материальные интересы тех, кто пытался доминировать в обществе. В целом же социальную ориентацию пуританизма К. Хилл характеризует следующим образом: «она соответствовала интересам непривилегированных трудолюбивых людей, которые стремились к большему политическому влиянию, но и не желали того, чтобы их «засосала» неограниченная демократия»{1647}.
К. Райтсон и Д. Левин, изучавшие поселение Терлинг, показали сложность социального характера пуританизма. Они отмечают, что местная группировка пуритан, называвшая себя “the godly” (благочестивые), включала в свой состав верхние и средние слои деревенского общества — у них сложилось сообщество нового типа, поскольку входившие в него лица не были связаны родством или долгим жительством в приходе. Местные пуритане проводили различие между «благочестивыми исповедниками истинной религии» (“the godly professors”) и «невежественной и нечестивой массой». Эта группа конституировалась на основе ряда факторов: близкие религиозные убеждения, сходный социальный статус (принадлежность к процветавшей верхушке йоменства), решимость реформировать нравы представителей низших социальных групп в селении, численность которых заметно увеличилась. Но К. Райтсон и Д. Левин отмечают, что к пуританским идеям в определенной мере тянулись представители всех социальных слоев, и были бы поспешными выводами утверждения о том, что «пуританский евангелизм нес в себе разновидность классовой войны». Группировка “the godly” с самого начала включала в себя некоторых лиц скромного достатка, а в постреставрационный период во второй половине XVII в. привлекательность пуританской пропаганды стала возрастать, и видны признаки того, что пуританские ценности стали воспринимать представители практически всех социальных слоев в деревне{1648}.
К сторонникам точки зрения о том, что пуритане представляли интересы поднимающихся состоятельных социальных групп, относится также Д. Андердаун{1649}.
В XVI в., как выявлено, в английских городах происходил упадок ремесла, спад в торговле, ухудшились демографические показатели, не хватало средств для поддержания городского хозяйства, стало труднее найти людей на должности в городском управлении, поскольку это было связано, скорее, с расходами, чем с доходами. На фоне экономических проблем у горожан усиливалось внимание также и к морально-религиозным вопросам, чему способствовало влияние Реформации. Промышленность из-за сохранявшихся в городах цеховых и административных ограничений предпринимательства мигрировала в сельскую местность, в результате чего, как можно предполагать, городское влияние способствовало обращению сельской местности в протестантизм и сделало Англию протестантской страной. С утверждением протестантизма в Англии города всё чаще становились центрами его распространения, что установлено в отношении ряда городов — Лестера, Нориджа, Кингз Линна, Норгемптона, Гулля. Что касается углубления протестантизации Англии и развития пуританизма, то, как считает П. Коллинсон, он лучше распространялся в тех городах, где приходы были бедными и необеспеченными, и, напротив, там, где церковь была сильна, состоятельна, города и особенно те из них, где были кафедральные соборы, долго оставались бастионами религиозного консерватизма{1650}. В то время как начальный период Реформации, например, в городе Кентербери, можно связать с попытками средних классов продвинуться во власть и добиться участия в городском управлении, опираясь на необходимость проведения реформ новыми лицами{1651}, к концу XVI в. проявилось стремление городских олигархий использовать реформированную религию как инструмент социального контроля{1652}.
Пуританизм мог пустить корни даже не в самых крупных и экономически развитых городах — например, в пресловуто пуританском Бэнбери, рыночном городе в Оксфордшире, но основе чего появилась шутка: в Бэнбери повесили кота за то, что он, не соблюдая дня воскресного, убил в этот день мышь. В пьесе Бена Джонсона «Варфоломеевская ярмарка» булочник из Бэнбери забросил своё ремесло, потому что его булки ели на свадьбах, на праздниках майского шеста и прочих недостойных сборищах{1653}.
Признаками укоренения пуританского влияния в городах П. Коллинсон считает основание лекторств, «пророчеств», «лекций в комбинации». Применительно к началу XVII в. выявлено 85 городов, где регулярно проводились «лекции в комбинации», но во многих других городах власти тоже интересовались устройством регулярных проповедей, и это влияние распространялось на сельскую местность. В Солсбери и Дорчестере около 1630 г. под влиянием проповедей священников было муниципализировано пивоварение, а вырученные средства шли на социальные нужды{1654}.
М. Кнэппен писал, что «пуританизм процветал среди купцов, юристов, мелких землевладельцев», но высказывает также мнение, что пуританизм был «протестантским клерикализмом, системой, в которой организованная интеллигенция, с различными присоединившимися к ней социальными группами, играла роль старшего партнера. Когда светские лица взяли верх, пуританизм перестал быть пуританизмом». П. Мак-Грат, рассуждая на ту же тему, заявляет, что нет простого ответа на вопрос о том, почему одни из англичан при Елизавете были католиками, другие — пуританами, а кто-то принимал религиозное устройство, поддерживаемое королевой. Не стоит сбрасывать со счетов таких, кто примыкал к пуританам по нерелигиозным причинам, но «движение держалось на деятельности сравнительно небольшой группы людей с глубокими религиозными убеждениями, которые были настолько уверены в том, что они обладают истиной, что были готовы испытать серьёзные неудобства и опасности, но не отказывались от своих верований. Энергию и динамику пуританизму, в конечном счёте, придавало убеждение его твёрдых приверженцев в том, что они правы в жизненно важном вопросе — понимают отношения между Богом и человеком верно»{1655}. По утверждению А.Дж. Диккенса, «когда мы оставим наше стремление модернизировать и секуляризировать пуританизм, он остаётся упрямо религиозным феноменом. Рассматривая движение в целом, мы видим в сущности неотмирную религию, в которой доминируют не только почти болезненная чувствительность к вопросам морали, но и настоящее недоверие к развивающимся капиталистическим тенденциям{1656}.
А. Симпсон придерживался мнения, что «пуритан поддерживали самые разные социальные группы, недовольные существовавшим положением вещей: знать, боровшаяся за привилегии при дворе, джентри, горожане, мелкие ремесленники, а в случае, когда усиливалась угроза со стороны папства, все англичане были более склонны к пониманию позиции пуритан. Настоящие пуритане всегда были меньшинством, но в обществе существовала масса недовольных, которые питали пуританизм»{1657}.
А. Симпсон попытался оценить вклад пуританизма в английскую политическую традицию. По его словам, пуритане испытывали недоверие к любой неограниченной власти, считая, что человек слишком грешное существо, чтобы ему доверять. Современники периода активности пуританского движения и позднее историки обратили внимание, что события середины XVII в., годы революции, вообще период Реформации привели к тому, что люди стали более рассудительными, и властям, священникам стало трудно навязать народу необоснованные мнения. Пуританизм развил в народе навыки самоуправления, внёс большой вклад в образование — для чтения Библии нужна была грамотность, и таким путем можно было попытаться узнать, принадлежишь ли ты к числу избранных. В пуританской морали, считает Симпсон, были и отталкивающие черты, но в целом неплохо иметь прививаемые пуританами привычки к честности, рассудительности, ответственности, трудолюбию. Вероятно, приобретательская энергия в период бурного развития капитализма в XIX в. произвела бы больше хаоса, если бы не было ограничивающего влияния пуританской морали. Пуритане усилили также моральный элемент в политике{1658}.