Памятные встречи

За мною зорко наблюдает тысяча птичьих глаз. Постепенно, не поднимаясь с колен, стараюсь подобраться поближе к колонии. Часто ложусь на землю, притворяюсь спящим.

Нет, не удается мне приобрести доверие птиц и обмануть их бдительность, боятся они человека, и число серых птенчиков на воде, сопровождаемых родителями, все увеличивается. Совсем встревожилась колония пернатых, весь детский сад собрался густой толпой и готовится к побегу с острова. Тогда я оборачиваюсь к птицам спиной, фотографирую чаек у берега, но при помощи зеркальца слежу за тем, что происходит у меня за спиной. И, вот удивительно, птицы успокаиваются. Толпа птенцов поворачивает обратно. Как они все хорошо понимают!

Тогда, улучив момент и быстро повернувшись, наспех делаю несколько снимков. Серая лавина птенцов спешит к озеру.

К громким крикам чаек прибавляется еще один звук — какое-то заунывное гудение. Это завывают перепуганные и беспомощные птенчики. Мне кажется, что теперь каждый из них удручен или даже парализован страхом за свою судьбу. Представляю, какой разбой здесь могли учинить добравшиеся до островка лисица или волк!

Мне очень жалко птиц, я поспешно отступаю, ползу к лодке, превозмогая боль от острого щебня, впивающегося в колени, искоса поглядывая на обеспокоенное общество пернатых. Слава богу! Лавина птенцов остановилась, задержалась на берегу, постепенно откатилась обратно.

Скорее отчаливать от острова напуганных птиц и плыть к берегу, к биваку!

На биваке на меня смотрят с удивлением и спрашивают:

— Что стало с вашими брюками!

— Как что, — отвечаю я с недоумением, — чайки вели себя вполне деликатно, и, хотя много кричали, ни одна меня не обстреляла.

— Да вы взгляните на них!

Только тогда я вижу в брюках дыры, и через них проглядывают голые колени. Не прошло бесследно ползание по острому щебню. Вот почему было так больно!

Между тем птицы на острове как будто успокоились, крики их затихли. Но зато очень долго, до самой темноты доносилось до нас негромкое гнусавое и протяжное завывание множества голосов. Бедные птенчики, наверное, перепутали своих матерей и теперь пытались разобраться.

Вечером затихает беспокойное озеро, становится гладким и ровным. В его зеркальную гладь смотрятся белые облака и белые чайки, пролетающие над водой. Редкое состояние беспокойного Балхаша. Ночью завыл ветер, зашумели волны, и под сиянием луны побежали черные волны со светлыми гребешками. Но взошло солнце, пригрело землю, и снова озеро успокоилось, заснуло.

Сегодня оно особенно красивое, бирюзово-зеленое не только потому, что небо сияет синевой, нет, какая-то особенная здесь вода. Тарахтит моторчик нашей лодки. С нового острова нам навстречу вылетают серебристые чайки. Снизу они такие же изумительно бирюзовые, нереальные в своей озерной красоте. Как только птицы подлетают к суше, постепенно исчезает снизу их чудесная окраска.

Едва мы ступаем на берег, как со всех сторон раздается истерический хохот его главных обитателей — серебристых чаек. По берегу всюду уже пустые гнезда, сложенные из мелких палочек, сухих водорослей и мусора. Иногда из нехитрого строения торчит кусок капроновой веревки или обрывок рыболовных сетей.

На берегу всюду белеют мелкие косточки. Каких только здесь нет костей, большей частью рыбьих. Немало и черепов грызунов, мелких птиц. Сверкает белизной череп корсака. Что привело сюда эту маленькую лисичку, и отчего она здесь погибла? По берегу острова тянется песчаный вал, заросший джузгуном и тамариском. Некоторые кусты еще цветут, испуская тонкий аромат.

Едва я покидаю берег и перехожу в заросли трав низенькой эфедры, как со всех сторон раздается тоненькое попискивание и меня обступает стайка желтых трясогузок. Они явно заинтересовались мною, не желают со мной расставаться и сопровождают меня всюду, продолжая негромко и тонко перекликаться. Но осторожны, к себе близко не подпускают, по-видимому, знакомы с человеком, если не сами, то по опыту своих родителей.

Остров необитаем, нет на нем и скота. Хорошо побывать на необитаемом острове!

Почему здесь так много трясогузок?

Трясогузки, видимо, избрали остров случайно, прижились здесь, размножились, держатся друг друга. Вместе сюда прилетают на лето, вместе и улетают на зиму. Обществом чем-то лучше, нежели в одиночестве. Еды — хватает. Всюду на кустиках притаились ветвистоусые комарики.

В зарослях коротенькой эфедры, тянущихся параллельно береговой линии, вижу скорлупу крупных яиц серебристых чаек. Это следы работы воровок ворон. Но как они ухитряются заниматься своим черным ремеслом, обкрадывая такую сильную птицу, как серебристая чайка?

Неожиданно из-за песчаной гряды показывается чудесный пологий песчаный берег. С него, испуганные моим появлением, взлетают утки-атайки и пеганки. Их здесь собралось немало, нашли потаенный уголок для дневного отдыха. Теперь их покой нарушен. Потом с прибрежной скалы срывается филин. Я бы его и не заметил, так здорово он спрятался, и прошел бы стороною. Откуда-то появились вороны и погнались за филином. Не любят они этого ночного хищника, достается им от него.

В озеро вдается узкая гряда крупных черных камней. На ней рядками сидят чайки. В стороне от них возле молодого тростничка застыла серая цапля. На большой скале отдыхает орел.

Угомонились трясогузки, отстали от меня. Вокруг царит покой, лишь слышен тихий шелест лениво набегающих на берег волн. Черные камни, бирюзовое озеро, далекая полоска желтой пустыни и синее небо — как красиво это водное раздолье! Хочется запечатлеть этот пейзаж на цветную пленку. Но едва я поднимаю с земли палку, чтобы на нее опереть фотоаппарат, и кладу ее на плечо, как все чайки до единой в панике взлетают. Поднимается в воздух серая цапля, поспешно размахивая крыльями, покидает скалу орел. Даже милые трясогузки рассеиваются в стороны. Все птицы, оказывается, зорко следили за мною, не теряя бдительности и недоверия, и палку на моем плече приняли за ружье.

Из множества островов Балхаша, обследованных мною, самый последний я не решился посетить вовсе не потому, что он далек от берега или мешала штормовая погода, барахлил наш старенький мотор, не хватало бензина или времени. Нет! Остров от берега находился в полукилометре, погода стояла тихая, надувная резиновая лодка и мотор были исправны, и бензина хватало на поездку. Причина была особенная.

Остров узенький, маленький, без названия, не более полутораста метров длиной и тридцати — шириной. Он состоит из одних камней без единого пятнышка земли и, видимо, появился из-под воды несколько лет назад, как только стал мелеть Балхаш. Он весь был какой-то необычно пятнистый, и, как мне подумалось, не случайно. Но я не сразу привлек к нему внимание своих спутников: рядом с дорогой показался живописный старинный мавзолей, сложенный из плит песчаника. Я подвел к мавзолею машину, остановил ее и тогда в бинокль убедился: остров был действительно необычный, покрытый черными и белыми столбиками птиц, он походил на арктический берег с пингвинами. Но пингвинов, разумеется, на Балхаше быть не могло.

День кончался. После осмотра мавзолея мы остановились на бивак, и я помчался с биноклем к самой воде, лег на камни. Теперь ветер не качал меня, не мешал пользоваться биноклем, на камнях он лежал неподвижно. Зрелище же было необыкновенным. Среди глубокой синевы озера и неба с кучевыми облаками сверкала полоска каменного острова, усеянная бакланами. Птицы не двигались, лишь кое-кто из них, раскрыв в стороны крылья, сушил оперение, по-видимому, отсыревшее после недавней подводной охоты.

Птиц было очень много, около трех сотен. Они сидели тесно, рядками, черные, со светлыми грудками, действительно похожие на пингвинов. Светлая грудь обычна только у молодых бакланов, взрослые птицы становятся целиком черными.

На самом краю острова, немного в стороне от многочисленного общества, сидел одинокий пеликан, возле бережка плавали царственно величественные белоснежные лебеди. Некоторые из них спали, положив голову на спину. Еще на мелких волнах рядом с островом покачивалась на воде стайка каких-то уток, а на небольшой отмели красовались красновато-коричневые утки-атайки. Птичье царство мирно отдыхало и не обратило внимания на машину и на вышедших из нее людей. До нас было далеко.