Памятные встречи

За зиму наша стайка воробьев уменьшилась. Я не обмолвился и «нашей стайкой» назвал не случайно. Всю зиму в нашем домике ночевали эти шумные и деятельные птицы. Наверное, часть из них погибла, другие остались в городе или расселились по другим местам. Среди серой братии полевых воробьишек появились совсем черные, вымазанные сажей и прокопченные дымным воздухом горожане. Наверное, каждый год воробьи-горожане уходят жить в поле, поселяются на дачах. Мы, люди, тоже скрываемся из города.

Наступила весна, и я заметил: когда воробьям приходит пора заботиться о потомстве, очень оживленные и крикливые самочки начинают пищать, как птенчики, и трепетать полураскрытыми крылышками. Наверное, объясняют друг другу, что кончились зима и кочевки, пришла весна и вместе с нею пора заботы о потомстве. Что может быть сильнее родительских чувств! Подобное же поведение я наблюдал и у ласточек, и, возможно, оно широко распространено среди мелких птиц.

Зимою голодающие дачные кошки, оставленные на произвол своими легкомысленными хозяевами, приучились охотиться за воробьями. Сегодня я был свидетелем необычного происшествия. На участке соседа, на опавших с деревьев и подсохших от теплых весенних лучей солнца листьях, разлеглась кошка и стала как-то необычно кататься по земле. Ее странное поведение привлекло мое внимание.

Кошку мгновенно заметили сидевшие стайкой воробьи, а так как до нее было метров тридцать, перелетели на другое дерево поближе и, склонив головки, замерли.

Кривляющаяся кошка и стайка воробьев, молчаливо наблюдавшая за нею, — такое я увидел впервые в жизни.

Вскоре воробьи один за другим с ветки на ветку стали опускаться ниже. Самый любопытный из них подскакал к кошке совсем близко. Сейчас ему достанется!

Мне бы посмотреть до конца представление. Но не выдержал, спугнул коварного хищника. Кошка умчалась, а воробьи разлетелись во все стороны. Тем все и закончилось!..

Потом два дня шли теплые дожди, почки набухли, зазеленела трава, и воробьи впервые умылись, стали чистенькие, красивые. Пока было холодно, они не принимали ванны. Самый черный воробей, «негритенок», как я его прозвал, потемневший от ночлегов в трубах городских домов, тоже посветлел, но все же не отмылся как следует. Уж очень был грязный.

Две трясогузочки крутятся на свежевскопанных грядках, выискивая толстых личинок хрущей, согнутых скобочкой гусениц бабочек-совок. Каждая находка обязательно сопровождается торжествующим писком: очевидно, для того, чтобы сообщить своей спутнице, что, мол, здесь есть добыча, надо продолжать охоту.

Копая грядки, я набрал десятка два личинок хрущей и сложил их в банку. Трясогузки заметили, подбежали к банке, стали в нее заглядывать, стукать клювиками по стеклу. А забраться в нее или боялись, или не догадывались. Пришлось высыпать личинки на землю. Какой тогда поднялся торжествующий писк!

Воробьи все видели, все заметили. Забыли ссору со скворцами, набросились на личинок хрущей.

Всем хватило добычи. Трясогузки же так насытились, что, усевшись на яблоньке, даже вздремнули. Никогда не видал я такую энергичную и непоседливую птицу сонной…

Сады разукрасились нежно-розовыми облаками цветов урюка. На деревьях сидят воробьи и — вот негодяи — клюют прилетающих на цветы насекомых-опылителей.

Наступил массовый брачный вылет крылатых самок муравьев-жнецов. Одна самка упала у моих ног. Я посадил ее на палец. Она быстро с него взлетела и стала подниматься. Отправилась в далекий брачный полет. Но странницу заметил воробей (наверное, не случайно сидел на проводах электропередачи), догнал, схватил, проглотил…

Воробьи постепенно привыкают к людям. Подбирают крошки, обследуют миску собаки.

По единодушному заключению, один из моих соседей — неважный дачник. Третий год, как заложил фундамент, а домик не строит. И сад запустил. Но этой весной воодушевился, привез доски, песок, паклю и… успокоился. Пакля пришлась воробьям кстати. Один за другим потащили ее в гнезда: подстилочка из пакли мягкая, нежная. Слух о бесхозном стройматериале прошел по всему дачному поселку. Отовсюду слетелись пернатые строители, всю паклю растащили.

С каждым днем теплеет. Весна набирает силу. Воробьи приспособились, большой компанией заселили щель под коньком крыши дачного домика. Теперь каждая пара подсматривает друг за другом. Вот один принес две тонкие соломинки, но сел на крышу неудачно, заскользил лапками вниз по гладкому шиферу, как на коньках, от неожиданности уронил ношу. Одну соломинку успел подхватить, другую тотчас же уволок сосед. Теперь воробьи стали домоседами; распределили гнездовья, закончили путешествия, все время проводят на участке, следят за кормушками. Иногда с громкими криками нападают на в чем-то провинившегося собрата. Но тот, кому влетело, после трепки особенно не унывает. Мелкая житейская неудача его не обескураживает.

Когда воробьи после обеда собираются возле стола, чтобы полакомиться крошками, собака, как настоящая собственница, их прогоняет. Но птицы все время начеку и не особенно боятся ее. Для них удирать от собаки, значит играть в легкую опасность. Быть может, и крошки еды, упавшие со стола, они собирают больше по старой привычке, развлекаясь. Сейчас всюду много корма…

В степи, в пустыне у воробьев нелегко со строительством гнезд: подходящих мест мало. Выручает изобретательность.

В годы засухи овец на зимовках приходится кормить сеном, заготовленным в прессованных тюках, обвязанных железной проволокой. Эта обвязка доставляет немало хлопот животноводам. Она цепляется за ноги животных и растаскивается ими во все стороны. Поэтому заботливые хозяева зимовок собирают проволоку и складывают плотными кучками. Издалека такие кучки выделяются на светлом фоне пустыни темным цветом и кажутся кустами.

Один из таких больших железных «кустов» понравился птицам. Когда я подъехал к нему, то из переплетения проволоки вылетела шумная стайка воробьев. Оказывается, за недостатком подходящего для жилища места эта нетребовательная птица использовала проволоку. Она оказалась отличным убежищем. В нее не пробраться хищнику, и змее, охотнице за птенчиками, не вползти.

В одном из таких железных переплетений поселилась даже парочка сорокопутов-жуланов. Эти птички, смелые и сварливые, не потерпели соседства других птиц. Ни одного воробья возле них не было…

Наступило лето. У воробьев появилось потомство. Я наладил магнитофон, протянул к углу веранды микрофон. Там, в гнезде, чирикали птенцы-воробышки. Долго пришлось стоять с микрофоном в вытянутой руке. Запись не удавалась. Заговорило радио, затарахтел мотоцикл, вблизи проехала автомашина, застучали молотком о доски. Два соседа, не смущаясь разделяющей их дистанцией в добрые две сотни метров, стали осведомляться о здоровье друг друга. Звуки, на которые обычно не обращаешь внимания, раздавались со всех сторон.

Зато за время долгого ожидания открылись небольшие секреты воробьиной жизни. Дела, в общем, были просты. Кричал почти всегда только один голодный птенчик. Он тотчас же смолкал, как только получал подачку, и всецело предавался пищеварению. Вместо него заводил концерт другой, проголодавшийся. Как только раздавался крик, старики-воробьи бросались искать добычу и тащили ее. Воробьишки не давали покоя родителям.

И еще выяснилась одна интересная особенность. Насытившись, птенчики замолкали. Но едва только раздавался писк в соседнем гнезде, как сон прерывался и в том, у которого я дежурил с магнитофоном, — там тоже начинался дружный концерт. «Раз соседи просят еду — и нам надо!»

Все же, несмотря на помехи, мне удалось записать разговор птенчиков. Когда же я включил запись на воспроизведение, птенчики сразу же откликнулись, родители забеспокоились и тотчас же принялись снабжать свое чадо едой. И так без конца: едва я включал магнитофон, птенчики принимались пищать. Потом я спохватился: как бы выводок не пострадал от переедания. Эксперименты пришлось прекратить…

Воробьи вывели одно поколение. Принялись за другое. Некоторые же запоздали со вторым потомством. Одна пара таких запоздалышей устроила гнездо под коньком, другая — с краю, под крышей веранды. Птенцы сперва пищали тихо и очень тонкими голосками. С каждым днем их голос крепчал и становился тоном ниже. По звукам можно было судить о возрасте подрастающего поколения.