Страница 4 из 8
- Закончим, - вставая, сказал первосвященник. - Молись сын мой.
Он перекрестил пленника и развернулся к выходу. Монахи мгновенно прижались к стенкам давая пройти массивному телу в узкий коридор. Стул исчез, так же как и появился.
Круглое лицо Мироноса не выдавало никаких признаков раздумья или обеспокоенности. Маленькие глазки светились радостью и спокойствием, присущим людям, уверенным в неизбежности грядущих событий.
- Панголина пока придержим, он может понадобиться, - проговорил нараспев первосвященник. - Побеседуй с ним еще, брат Филипп. После заберешь к себе в башню: если дьявол нашел дорогу к сердцу один раз, то найдет и еще раз. Его нельзя выпускать. Он слишком верен этому отступнику. Да, Иаков становится опасен. Дернул его нечистый вспомнить о книге. Откуда он вообще о ней узнал?
- В Подгоре есть одно из полных изданий заветов Спасителя.
Миронос всплеснул руками.
- Подготовь записи к его отлучению. Казнишь публично. Надо показать, что сатана может похитить душу любого, даже священника.
- Святейший, - монах еле заметно улыбнулся. Он не признавал ни малейшего сомнения в догматах библии. А настоятель храма в Подгоре давно выказывал еретические мысли. Уж кто-кто, а главный чистильщик знал все.
- Как дела в твоей лаборатории? - спросил Миронос, выделив слово "твоей". - Мы не молодеем. Скорее, брат Филипп. Люди платят не за то, чтобы их превращали в мутантов. Прости, Господи, грехи наши, - он бросил быстрый взгляд в потолок и перекрестился.
- Делаю что могу. - Монах тоже перекрестился и поклонился. - Видны явные улучшения качеств испытуемых, но пока нестабильны и не точны. Не хватает слезы для опытов.
- Да-да-да. Одна и та же песня.
- Но святейший...
- А что если начать использовать сбереженный мут святых мужей? - спросил Миронос.
- Но они заплатили за сохранность. И это супротивится закону божьему...
- Ну-ну, Филипп. Я - закон божий. Через меня говорит сам бог! И ведь никто не узнает. Вот скажи, когда мы научимся воскрешать людей, используя их мут, нужен ли нам Миронос Шамгун? Разве мало он натворил в свое время?.. Занимайся. Да хранит тебя Господь.
Монах поклонился.
- Ваша воля свята.
Они подошли к покоям Мироноса. Филипп замер в смиренной позе. Первосвященник быстро перекрестил главного чистильщика и исчез за дверью, не сказав больше ни слова.
- Лицом к стене! - скомандовал солдат.
Грэм уперся лбом в холодный камень. От сырой стены тянуло плесенью.
Наступило время завтрака. Обеда тут не было вовсе, а на ужин было то же самое - каша и затхлая вода с болотным привкусом. Кормили так, чтобы пленник не умер с голоду, потому что дальнейшая судьба его была туманна, и переводить продукты на будущего мертвеца бессмысленно. Голод и жажда преследовали круглые сутки, хоть жуй мох и облизывай камни.
Брякнул черпак в миске. В животе заурчало.
- Спасибо, Господи, за хлеб насущный, - прошептал Грэм и сглотнул слюну.
- Держи, панголин, - сказал надзиратель и поставил кружку с водой. - Я чуть не забыл. Гляди не обоссысь.
Он рассмеялся и вылил половину на пол.
- Спасибо, Господи, за воду живительную.
Солдат шмыгнул кривым носом и пошел к следующей камере. Только тогда Грэм приблизился к еде. Два таракана с досадой отскочили в тень. Панголин сделал несколько жадных глотков воды и принялся руками запихивать в рот гороховую кашу. Холодная, пресная, хрустящая на зубах мелкими камешками и недоваренными зернами, она безжизненно падала в желудок. Грэм проглотил последний комок и допил мутную воду. После тщательно вылизал миску. Все, до вечера больше ничего не будет.
Скорее всего, это остатки ужина солдат. Возможно, сдобренная кусочками тушеной курочки или оленины и острой ароматной подливой горячая каша имела бы другой вкус. Но выбирать не приходилось.
Грэм первый просунул сквозь решетку миску с кружкой и отошел к дальней стене. Здесь были почти не слышно чавканья соседей. Он перекрестился, сел на колени и коснулся лбом холодного пола.
- О, Господи, я благодарю Тебя за ниспосланные мне испытания. Я смиренно принимаю их и верю, что Ты любишь меня и никогда не оставишь.
Гнетущие мысли уходили в холодный камень. В голове становилось тихо и спокойно. Чувство блаженства и единения со всем миром охватили Грэма. Исчезла боль, исчезла камера, исчезли напряженные тюремные шорохи, исчез он сам - растворился в черном безмолвии. Время остановилось.
Перед глазами возник отец Иаков. Он склонился над потрепанной книгой: "Вот оно: ...А покажет вход в пещеру орел - птица гордая. И там склеп, где покоится книга дьявольская. Никому не дозволено брать ее. Только тот, кто болеет за веру праведную. Должен предать огню то ада исчадие... Где-то в этом месте есть пещера, - он ткнул длинным костлявым пальцем в край карты. - Дьявол книг не пишет, книги пишет человек! Отыщи ее и принеси мне. Я ее уничтожу, но прежде я хочу знать, что в ней".
Седой старик поднял голову и глянул прямо на Грэма. В его глазах горел огонь. Сейчас он походил больше на воина, чем на священника.
"Я знаю, что ты достоин этой святой миссии. Ты уже готов! Я вижу тебя - вершителя наказа великого Мироноса! Мой мальчик", - сказал отец Иаков.
Губы старика расплылись в умиленной улыбке, и он вновь стал самим собой: добрым учителем, заменившим Грэму отца и мать. Длинные седые волосы, редкая борода, смеющиеся голубые глаза и крючковатый птичий нос. Таким его видел Грэм всегда, и в тот день, когда старик нашел его на улице, и сейчас. От него исходило тепло и счастье, которым он с удовольствием делился с каждым.
"Ступай, сын мой, в Мироград. В библиотеке возьми книгу заветов Мироноса, там есть карта с указанием точного места захоронения, - сказал священник. - Я буду молиться за тебя. Будь верен богу и поступай так, как велит сердце, ибо через него говорит с тобой создатель. Благословляю тебя в нелегкий путь!"
Перед глазами возникла карта. Грэм увидел Подгор, Кишкияку, текущую на юго-восток, горы, равнины. На севере стояла отметка проклятого города, на востоке - сплошные болота. За ними начиналась горная гряда. На ней был нарисован расправивший крылья орел, а под ним черная точка - это и была его цель. Что было в этой книге? Какая тайна скрывалась от людей? Неистовое стремление двинуться в путь овладело панголином.
"Нет! - Грэм встрепенулся. - Отец Иаков ошибся! Я не достоин!"
"Сатана! Еретик!" - грозно прозвучал голос Мироноса.
Это был приговор. В Божьих Землях только подозрение в ереси - уже тяжкий грех. За несчастного тут же берутся чистильщики и обычно они выводят еретика на чистую воду. Мало кто выдерживает пытки. А тут сам Миронос бросил обвинение.
"Сатана! Еретик!" - не унимался голос.
Панголин поднял голову, перекрестился и зашептал:
- Господи Миронос всемогущий, помилуй отца Иакова и дай мне силы впредь не ошибаться и следовать только путями Твоими.
Несколько камешков прилипли к покрасневшему лбу, но Грэм не чувствовал этого. Им овладела тупая ярость. Он встал, обхватил холодные прутья решетки и рванул изо всех сил - тело дернулось, как от удара молнии. Руки беспомощно повисли. Он отошел вглубь и зашептал:
- Господи Боже, прости меня грешного, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Мужество изменить то, что могу. И мудрость отличить одно от другого.
За стеной зазвенели колокола. Наступило время дневной молитвы. Грэм сложил ладони вместе и рухнул на колени. Стражники встали на специально приготовленные коврики для молитв. Заерзали соломой соседи по камерам. Зашуршали по норам и углам невидимые обитатели подземелья.
Утренние, дневные и вечерние обязательные молитвы ставили людей на колени, а всевозможным городским тварям давали несколько минут свободы. Никто не мог в это время помешать набегу мелких разбойников: тяжкий грех падал на того, кто смел нарушать молитву. Городская живность давно научилась пользоваться этим, и в несколько богом отведенных минут паразиты просто нагло грабили и тянули в свои норы все, что могли найти. Как говорили в народе: людям - духовность, тварям - хлеб.