Ген Огинского

Хотя речь идет о втором полонезе Михала Клеофаса, он фактически стал полонезом № 1 фа мажор, прозванным, а впоследствии и публикуемом как «Полонез смерти» в связи с ассоциациями о порожденной слухами смерти композитора. В звучании самого полонеза, правда, нет ничего явно трагического, за исключением того факта, что трио выдержано в минорном ключе. Как и его предшественник, полонез звучит легко и элегантно, а трио передает скорее чувство грусти, нежели трагизма. Он получил известность как «Полонез Огинского» – даже в контексте всех последующих полонезов, которые в течение последующих тридцати лет всегда уступали ему по популярности.

Зубов сообщил Михалу Клеофасу, что конфискацию его владений фактически сочли ошибкой, поэтому имения должны быть возвращены. Более того, он доложил, что, по мнению императрицы, человек такого ранга, как Михал Клеофас, должен трудиться во благо своей страны. Императрица предложила ему пост подскарбия (казначея) Великого Княжества Литовского, вполне соответствовавший его статусу. У Михала Клеофаса не осталось иного выбора, кроме как смириться с этой новой ролью истинного тарговичанина, сохранившего верность российской императрице Екатерине II. Он согласился на свое назначение и занялся вопросом уплаты долгов дяди Михала Казимира и уплатой взятки Зубову.

23 января 1793 года произошел второй официальный раздел Речи Посполитой – подробности подготовки к этому событию остались тайной Екатерины и короля Пруссии Фридриха Вильгельма. Российскому послу в Варшаве Якову Сиверсу было поручено организовать созыв сейма для ратификации второго раздела. Сиверс был достойным уважения «аппаратчиком», за суровой и устрашающей внешностью которого пряталось золотое сердце, болевшее за польский народ и особенно за короля Станислава Августа, к которому он лично испытывал искреннее чувство жалости. Варшаву как место проведения сейма пришлось отклонить: русских и тарговичан там не жаловали, их избивали или устраивали над ними самосуд. Кроме того, здесь существовала реальная опасность восстания. Поэтому он остановил выбор на городе Гродно на реке Неман, который считался оплотом тарговицких конфедератов.

Портрет Якова Сиверса. Художник Й. Грасси

Сиверсу было до невозможности трудно отыскать депутатов, согласных участвовать в сейме, таких охотников нашлось совсем немного. Михал Клеофас Огинский, уже назначенный делегатом и чувствовавший себя связанным по рукам и ногам, оказался в одной компании с подонками общества, которых кое-как удалось наскрести русским, чтобы те представляли интересы Речи Посполитой. Многих Сиверс просто подкупил или пригрозил им Сибирью. Михал Клеофас был в полном отчаянии. Притворившись больным, он уехал возмущаться к себе домой в Соколов и оставался там до тех пор, пока российский посол не пригрозил прислать за ним отряд русских войск. Потребовалось еще три месяца препирательств, громких и молчаливых протестов, бесконечных уточнений регламента, постоянного запугивания и устрашения, применяемых королем, пребывавшим на грани нервного срыва, прежде чем второй раздел Речи Посполитой был наконец ратифицирован в результате молчаливой забастовки. 23 сентября, когда обстановка накалилась до угрожающего предела, русские войска стояли наизготове, а пушки были наведены на здание сейма, король окончательно сдал своей подписью полстраны. К России отошла восточная половина Великого Княжества Литовского (вся Центральная Беларусь), включая Несвиж и канал Огинского. Пруссаки заняли оставшуюся часть Западной Польши – Великую Польшу, включая Гданьск (ставший Данцигом), Торунь (Торн), Познань (Позен) и Ченстохову (Ченстохау); в последнем из этих городов хранилась национальная святыня Польши – икона Черной Мадонны.

Когда сейм закончил свою работу, начались разборки. Авторы Конституции – Игнаций Потоцкий, Станислав Малаховский и Гуго Коллонтай, а также военачальники Юзеф Понятовский и Тадеуш Костюшко покинули страну и отправились зализывать свои раны в Лейпциг, Париж и Венецию.

Король по пути назад в Варшаву в конце ноября решил заехать в Соколов на пару дней, чтобы поделиться с Михалом Клеофасом чувством перенесенного им унижения. В его отношениях с Екатериной наступил полный разрыв; императрице теперь нужно лишь было окончательно унизить человека, когда-то разделявшего с ней ложе, и также унизить всю его погруженную во мрак страну. В Михале Клеофасе король всегда видел резонатора мнений, катализатора мыслей и чувств, которому он мог громко задавать вопросы, даже не требуя ответов на них. Если все же Михал Клеофас давал какой-либо совет, он, как правило, пренебрегал им. Сейчас, когда усталость от пребывания на престоле все больше давала о себе знать, королю просто захотелось поговорить один на один, выпить и облегчить немного душу. Михал Клеофас провел короля по своим владениям и показал усадьбу, ознакомил с библиотекой и рассказал о планах обустройства парка, а также похвастался, как он усовершенствовал хозяйство Михала Казимира, начав развивать в поместье мануфактурное производство, в котором задействовал нанятых им работников-иммигрантов из Германии и Швейцарии. Эти люди искали новой жизни в смело шагавшем новом мире. Однако неожиданно все их надежды рухнули.

Полномочным послом в Варшаве Екатерина назначила генерала Игельстрома, который уже завоевал себе общую ненависть как военный губернатор города. Ему был предоставлен полный карт-бланш, чтобы распоряжаться судьбой Польши.

Портрет Осипа Игельстрома. Художник Д. Г. Левицкий

Таким образом, Осип Андреевич Игельстром, кадровый русский военный скандинавского происхождения с тридцатилетним боевым опытом, стал властелином жизни и смерти на подвластной ему территории. Он имел скверный и придирчивый характер, несмотря на подагру, от которой страдал и из-за которой был вынужден управлять Варшавой со своей постели. Всякий его каприз, пусть даже порожденный плохим настроением, становился законом, и тех, кто противился его воле, ждало наказание. После разговора с ним у канцлера Антона Сулковского случился сердечный приступ, от которого тот скончался. Его непримиримость давно оставила свой след. На сейме 1768 года, когда он предоставил сам себе полную свободу действовать от имени России в осуществлении первого раздела Речи Посполитой, два священника, епископ Каэтан Солтык и епископ Юзеф Андрей Залуский – знаменитый собиратель библиотеки Залуских, осмелились усомниться в справедливости его требований и мотивов, и Игельстром без промедления приказал выслать их в Калугу – тихий, сонный город к югу от Москвы и по пути в Сибирь.

Через некоторое время после того, как племянник епископа Залуского Теофил со своей женой Хоноратой переехали, примерно в 1788 году, из Ойцова в Варшаву, они нанесли визит Игельстрому в русском посольстве на улице Медовой. Старого воина сразили красота Хонораты, ее живой ум и обаяние; Хонората в свою очередь почувствовала, что сосредоточенная в его руках абсолютная власть действует на нее словно приворотное зелье. Очень скоро в Варшаве с изумлением заметили, что графиня Залуская, которую еще помнили как жену Марцина Любомирского в разгаре ее угарных дней, стала проводить подозрительно много времени в российском посольстве. К 1790 году она совсем ушла от Теофила и стала жить с Игельстромом на улице Медовой. С точки зрения всех, это было постыдным поступком, тем более для людей, принадлежавших к высшим кругам городского общества. Чтобы графиня Залуская могла безмятежно спать, Игельстром превратил территорию вокруг посольства в зону отчуждения ночью, окружив ее цепями и поставив военный патруль с правом избивать дубинками каждого, кто осмелится нарушить границы зоны или слишком громко разговаривать на улице. Кроме того, он приказал каждую ночь выстилать соломой участок улицы Медовой вдоль посольства, чтобы заглушить звук проезжавших экипажей.