У заставы Ильича

Не задумываясь, мы назвали Валентина Громова: он и спортсмен, и Москву прекрасно знает, и немного говорит по-немецки.

- Я тоже о нем думал,-выслушав рекомендацию, заключил секретарь парткома,- кандидатура, пожалуй, подходящая.

Так Громов, как, шутя, говорили на заводе, попал в дипломаты. Он, конечно, не предполагал, что это событие будет иметь свою долгую и удивительную историю.

Что же касается особенностей своей миссии, то с этим ему пришлось встретиться в первые же дни.

Гости шли по заводу, осматривали цеха, расспрашивали об условиях жизни, работы. Когда переходили по заводскому двору из одного цеха в другой, руководитель группы Тео Каутс отвел Громова в сторону.

У нас вчера было собрание,-сказал Каутс,-и мы пришли к выводу, что представители немецких рабочих

не могут быть в вашей стране лишь как экскурсанты. Вы строите новый мир, но ведь строите его не только для себя; у вас будет учиться рабочий класс всех стран. Поэтому мы решили, что должны помогать вам, это наш интернациональный долг. Мы хотим внести свой посильный, пусть маленький, вклад и решили

три недели безвозмездно проработать на заводе в фонд пятилетки.

- Я думаю, что это будет очень хорошо,- ответил Громов. Но случай в его представлении был не столь обычный, и он зашел к Филатову: надо было решить, где работать немецким товарищам, как все это организовать. К тому же Валентин справедливо полагал, что его положительного заключения недостаточно и что главное зависит от парткома.

- Что ж, ты ответил правильно,- приглаживая седеющие волосы, сказал Филатов.-Тебе и карты в руки-прикрепляйся к бригаде. Где ей работать? Дадим боевое место - установку опор магнитного крана. Название закрепим сразу почетное - ударная бригада бетонщиков.

Громов вспоминает: немецкие рабочие-спортсмены работали действительно по-ударному, без перекуров. После трудового дня они шли в цехи, выступали на митингах, вели беседы в красных уголках. Но даже и в общежитии - его оборудовали на стадионе в Сивяковом переулке - не кончались беседы, взаимные расспросы. Пожалуй, больше всего вопросов приходилось на долю директора Петра Федоровича Степанова. Потомственный московский рабочий завода "Бромлей", он был, выдвинут в руководители многотысячным коллективом металлургов и отлично вел предприятие. Он постоянно занимался молодежью: прийти на комсомольское собрание, на футбольный матч, появиться на субботнике в подшефном совхозе, зайти на прослушивание новой программы духового оркестра было для него делом обычным, совершенно естественным. Он хотел знать не только общие нужды молодежи. Бывая в цехах, наметанным глазом выделял он наиболее способных молодых рабочих, запоминал их, следил за их ростом и нередко сам рекомендовал, кого поставить первым подручным сталевара, кого выдвинуть вальцовщиком. Ко всему на заводе он относился с любовью, и его радовало, и освоение новой марки стали, и окончание строительства жилого дома для ударников на Волочаевской улице, и первое место, завоеванное на смотре театральным кружком, и каждая победа заводских спортсменов. Можно представить, с каким интересом слушали Степанова заводские гости, рабочие из Германии. А сам Петр Федорович, как человек глубоко партийный, умеющий ко всему подойти с политических, классовых позиций, стремился поступать так, чтобы немцы со всей полнотой ощутили Советскую власть как власть трудящихся.

Три недели пролетели, словно один день. Свой план бригада выполнила, опоры поставила. Наступал день отъезда немецких друзей на родину.

- Проводим наших товарищей, как подобает,- предложил Филатов.

Созвали на заводе митинг. Каждому участнику бригады выдали удостоверение ударника. Надо было видеть, с каким трепетным волнением принимали немецкие друзья этот знак принадлежности к армии строителей нового мира.

Потом была, как заключительный аккорд, поездка на Красную площадь. Когда машина проезжала мимо Мавзолея Владимира Ильича Ленина, бригадир Тео Каутс от имени всей группы сказал:

- Знаешь, Валя, мы даем клятву всегда помнить об этой поездке в вашу страну.

И все члены делегации подняли вверх руки со сжатыми кулаками.

В августе тридцать второго года в нашу страну приехали альпинисты первая немецкая рабочая экспедиция на Кавказ. Громов не был альпинистом, но он приобрел опыт работы с группой Каутса, и вновь выбор пал на него - ему поручили снаряжать экспедицию в Кабардино-Балкарию. Район этот избрали не случайно. Во времена царизма кабардинцы и балкарцы были почти сплошь безграмотны, жили в бедности и нищете. Теперь здесь все изменилось, и путешественники из Германии могли на фактах живой действительности убедиться в этих удивительных переменах.

Описание экспедиции с десятками восхождений, в том числе и по новым маршрутам, заняло бы много места. Скажу лишь, что походы по всем маршрутам закончились успешно, что всюду немецких товарищей встречали радушно и всюду они видели новую жизнь. Путешествие омрачали лишь недобрые вести из Германии: фашизм рвался к власти.

Трогательным было расставание с новыми Друзьями. И о том, сколь глубокими были эти чувства интернациональной солидарности, дружбы с коллективам завода "Серп и молот", говорит переписка, которая началась сразу. Немецкие друзья сообщали, что едва они сошли в Гамбурге с корабля "Яи Рудзутак" на берег, как сразу попали на митинг бастующих рыбаков, Для такого митинга не могло быть лучше материала, как рассказ о Стране Советов. Так участники поездки начали выполнять свое обещание-рассказывать о том, как на одной шестой земного шара строится новый мир.

К тому времени Валентина Громова выдвинули на работу в иностранный сектор общества пролетарского туризма и экскурсий. Вместе с новыми товарищами по работе он заботился о связях с немецкими друзьями: им посылали журнал "СССР на стройке", книги рассказов и очерков о жизни Советской страны. Когда к власти пришел Гитлер и над Германией нависли черные тучи, литературу стали переправлять через Чехословакию. Затем и эта связь прервалась.

Шли годы. Окончилась война, наступила пора послевоенного развития. И много раз в эти годы задумывался Валентин Васильевич Громов: где его немецкие друзья? Как сложилась их судьба? Сдержали ли они свое слово? Однако ведь нет никаких следов, не осталось в его руках никаких нитей. С чего начинать?

Как-то, перебирая свои бумаги, Громов обнаружил среди них декларацию. В документе говорилось о многом. Его авторы заявляли о готовности вести борьбу за создание единого фронта против фашизма и реформизма, против войны и интервенции - во имя защиты Советского Союза. Рабочий класс этой страны под руководством ленинской партии строит социализм, говорилось в декларации, и весь международный рабочий класс призван поддерживать первое в мире рабоче-крестьянское государство.

Поддержка должна носить реальный характер, и потому в декларации содержался отчет о том, как активисты Дрездена вербовали читателей рабочей прессы, как они собирали средства на поездку в Советский Союз, как давали отпор клеветникам. Не могло быть никаких сомнений в том, что авторы декларации - та самая группа, с которой Громов путешествовал в горах Кабардино-Балкарии. И бывший серпомолотовец, сохранивший навсегда любовь и уважение к родному заводу, решил пойти по следам давних друзей-интернационалистов. Он написал письмо в советское посольство в ГДР и получил короткий, но чрезвычайно важный ответ. Все участники экспедиции, говорилось в нем, остались верны своему слову. Ответ окрылил Громова - и вот он уже в Берлине, а затем в Дрездене. Здесь он разыскал Вальтера Заальфельда, Франца Рюге, Ханса Доната, Иоханнеса Дамме, Вилли Фациуса, Рудольфа Ланграфа. Читатель сам может представить, какими взволнованными были эти встречи спустя более чем сорок лет после событий, потрясших весь мир, когда самые высокие человеческие чувства подвергались суровым испытаниям.

- Сразу после возвращения из Москвы меня уволили,- рассказывал Валентину Громову Ханс Донат.- Год не мог найти работу, но не сдавался, читал лекции о вашей стране. В 1933 году, когда стало невмоготу, ушел в подполье. Через год меня арестовали, обвинили в государственной измене и посадили на четыре года.