Бостонцы

– Ты считаешь, что с твоей стороны это огромная жертва?

– Нет, – мягко сказала Верена. – Но я признаю, что мне любопытно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я бы хотела услышать мнение другой стороны.

– О, боги! – пробормотала Олив, поворачиваясь к ней лицом.

– Ты же знаешь, что я никогда его не слышала, – улыбнулась Верена своей побледневшей подруге.

– Ты хочешь услышать обо всех гнусностях этого мира?

– Нет, не в этом дело. Чем больше он скажет, тем лучше для меня. Я думаю, я могла бы встретиться с ним.

– Жизнь слишком коротка. Оставь его таким, какой он есть.

– Что ж, – продолжила Верена. – Мне безразлично, удалось ли мне заставить поменять взгляды многих из тех, кто был для меня более интересен, чем он. Но заставить его согласиться с двумя-тремя моими доводами, было бы для меня важнее всего сделанного до сих пор.

– Тебе не стоит вступать в противоборство, если условия не равны. А в случае с мистером Рэнсомом они не равны.

– Да, не равны, потому что правда на моей стороне.

– Что значит эта правда для мужчины? Разве их грубость дана им не для того, чтобы забыть о правде?

– Я не думаю, что он грубый. Но хотела бы в этом убедиться, – весело сказала Верена.

Олив ненадолго прикрыла глаза, затем отвернулась и невидящим взором уставилась в окно экипажа, и Верене подумалось, что она немного странно выглядит для человека, который едет ужинать у Дельмонико. Как она беспокоится из-за всего на свете, как трагично всё воспринимает. Как она тревожна, подозрительна и подвержена малейшему влиянию! За время их долгого знакомства Верена научилась уважать многие странности подруги. Они доказывали глубину и преданность её натуры и были настолько неотделимы от её благородства, что Верена редко решалась их критиковать. Но сейчас серьёзность Олив настолько не гармонировала с окружающей действительностью, что казалась фальшивой нотой. И она была очень рада, что не рассказала ей о визите Рэнсома в Монаднок плейс. Если она так переживает из-за того, что ей известно, от скольких переживаний избавило её это неведение! Сейчас Верена считала, что её знакомство с мистером Рэнсомом было самым коротким, поверхностным и незначительным из всех возможных.

Этим вечером Олив Ченселлор смогла как следует познакомиться с Генри Бюрраджем. У неё были для этого свои причины, и в следующие несколько часов куда больше, чем этим маленьким праздником под его председательством в зале, полном блестящей публики, где французские официанты скользили по глубоким коврам, чем компаниями знаменитостей за соседними столиками, и даже больше, чем волшебной музыкой из Лоэнгрина, она была увлечена классификацией и сравнительным анализом, суть которых следует пояснить для читателя. Хотя её беспристрастность может показаться сомнительной, мне приятно отметить, что по возвращении из оперы она справедливо признала, что Верена очень скоро рассказала ей о записке Бэзила Рэнсома. Вместе с Вереной она проследовала в её комнату. На обратном пути девушка говорила только о музыке Вагнера, об актёрах, об оркестре и том огромном удовольствии, которое она получила. Олив видела, как сильно ей начал нравиться Нью-Йорк, где подобные удовольствия были на каждом шагу.

– Что ж, мистер Бюррадж был действительно очень добр к нам – он был сама предупредительность, – сказала Олив и слегка покраснела, увидев, как Верена взглядом поблагодарила её за то, что она признала положительные качества мужчины.

– Я очень рада, что тебя это так впечатлило, потому что мне кажется, мы были немного резки с ним сегодня, – это «мы» Верена произнесла ангельским голоском. – Он был так внимателен к тебе, дорогая, что прямо-таки забыл обо мне. Он смотрел на тебя так нежно. Дорогая Олив, если ты выйдешь за него… – и мисс Таррант, будучи в прекрасном настроении, обняла подругу, чтобы сдержать свою легкомысленность.

– Он всё ещё хочет, чтобы ты осталась здесь. Они не передумали, – заметила Олив, повернувшись к ящику, из которого взяла письмо.

– Неужели это он тебе так сказал? Мне он не говорил ничего об этом.

– Когда мы зашли сюда днём, я нашла эту записку от миссис Бюррадж. Тебе лучше прочесть её, – и она передала открытое письмо Верене.

В нём говорилось, что миссис Бюррадж не может смириться с тем, что Верена откажется от визита, на который она и её сын так рассчитывали. Она была уверена, что они смогут сделать его таким же интересным для мисс Таррант, каким он будет для них. Она, миссис Бюррадж, чувствовала, что не услышала и половины того, что хотела узнать о взглядах мисс Таррант, и что очень многие слышавшие её речь, пришли на следующий день с вопросом, возможно ли ещё раз встретиться с оратором и расспросить её на самые животрепещущие темы. Она очень надеялась, что даже если молодые леди не переменят своего решения насчёт этого визита, то они смогут хотя бы остаться ещё ненадолго и позволить ей организовать неформальную встречу, дабы просветить эти алчущие души. Может ли она хотя бы обсудить этот вопрос с мисс Ченселлор? Она предупреждала, что всё так же будет настаивать на визите. Могут ли они встретиться на следующий день, и может ли миссис Бюррадж попросить, чтобы эта встреча состоялось именно в её доме? Она должна сообщить мисс Ченселлор кое-что очень важное и секретное, и лучше всего это будет сделать именно под крышей дома миссис Бюррадж. Она пришлёт за мисс Ченселлор экипаж в любое удобное время. Она уверена, что их беседа будет очень плодотворной.

Верена очень внимательно прочла это письмо. Оно показалось ей очень загадочным и подтвердило мысль, к которой она пришла прошлым вечером – что у неё сложилось неверное мнение об этой умной, светской и любопытной женщине во время визита той в Кембридж. Она отдала письмо Олив и сказала:

– Вот почему он как будто не был уверен, что мы уезжаем завтра. Он знал, что она это написала и думает, что это нас задержит.

– Да, и если я скажу, что оно может нас задержать – будешь ли ты считать меня ужасно непоследовательной?

Верена с искренним непониманием посмотрела на неё, и чувство, что это очень странно, что Олив теперь хочет задержаться, было едва ли не сильнее, чем удовольствие от того, что они останутся здесь ещё немного. Наконец она сказала откровенно:

– Тебе не нужно будет уговаривать меня согласиться. С моей стороны глупо было бы прикидываться, что мне здесь не нравится.

– Я думаю, что, вероятно, просто обязана встретиться с ней, – задумчиво проговорила Олив.

– Как мило должно быть иметь общий секрет с миссис Бюррадж! – воскликнула Верена.

– Он не будет секретом для тебя.

– Дорогая, ты не должна посвящать меня в него, если не хочешь, – продолжила Верена, думая о собственной тайне.

– Я думала, мы собирались делиться всем. Оказывается, так планировала поступать только я.

– Ах, не говори о планах! – печально воскликнула Верена. – Если мы всё-таки не уезжаем завтра, глупо что-то планировать. В её письме многое недосказано, – добавила она, так как Олив явно пыталась прочесть на её лице, настроена она за или против такой уступки желанию миссис Бюррадж, что было довольно неловко.

– Я думала над этим весь вечер – и если ты сейчас согласишься, мы остаёмся.

– Дорогая, какая же у тебя сила духа! Весь вечер – пока мы наслаждались этими великолепными блюдами, пока мы наслаждались Лоэнгрином! Так как я вовсе не думала об этом, то решить должна ты. Ты же знаешь, я соглашусь на всё.

– А ты согласишься пожить у миссис Бюррадж, если она скажет мне что-то такое, что я сочту убедительным?

Верена рассмеялась:

– Знаешь, это на нас совсем не похоже!

Олив помолчала немного и затем ответила:

– Не думаю, что я смогу забыть это. Если я предлагаю что-то изменить, то только потому что иногда мне кажется, что, что угодно будет лучше, чем то, что похоже на нас, – это было сказано довольно путано и с такой меланхолией, что Верена вздохнула с облегчением, когда её подруга добавила, что сейчас она, должно быть, считает её странной и непоследовательной, так как это дало ей возможность ответить успокаивающе: