Страница 100 из 115
III
Вот письмо одного из членов подкомитета, позже наиболее злобного врага Революции, господина Мелина, генерального секретаря министерства юстиции. Оно написано 30‑го марта председателю Совета Коммуны.
Город Париж
(Первый округ, мэрия Лувра)
Гражданин председатель!
После такой изнуряющей работы у меня не осталось достаточных физических сил бороться в рядах нашего собрания, которое должно решать так много серьезных вопросов. Прошу вас принять мою отставку и искренние надежды на то, что собрание сможет консолидировать Республику.
Примите, гражданин председатель, мои братские пожелания.
Подпись: Жюль Мелин
30‑го марта 1871 года
IV
Письмо, адресованное делегату военного ведомства.
Гражданин!
Простите за эти строки, и прошу вас принять во внимание мою просьбу.
Трое моих сыновей служат в рядах национальной гвардии — самый старший — в 197‑м батальоне, второй — в 126‑м и третий — в 97‑м. Я же служу в 177‑м батальоне.
Однако у меня есть еще один сын, самый младший. Ему исполнится скоро шестнадцать лет, и он всем сердцем желает быть зачисленным в какой–нибудь батальон, поскольку солидарен с братьями и со мной. Он готов взяться за оружие и защищать молодую республику против палачей Версаля.
Мы согласились, и дали друг другу клятву отомстить за того, кто падет от братоубийственного огня наших врагов.
Гражданин! Примите последнего из моих сыновей. Я отдаю его республиканскому Отечеству от всей души. Поступайте с ним, как хотите, зачисляйте в батальон по вашему выбору, вы осчастливите меня тысячу раз. — Примите, гражданин, мой братский привет.
Подпись: Огюст Жюлон,
Гвардеец 177‑го батальона.
18 авеню, Париж
12‑го мая 1871 года
V
Газеты того времени изобиловали примерами отваги. Вот выдержка наугад из «Ла Коммуны» от 12‑го апреля.
В четверг 6‑го апреля, когда 26-ой батальон из Сен‑Ке оборонял баррикаду на перекрестке, четырнадцатилетний мальчишка В. Тибо бежал под градом снарядов, чтобы доставить защитникам баррикады питьевую воду. Обстрел вынуждал федералов отступить. Они собирались пожертвовать провизией батальона, когда мальчишка, пренебрегая рвущимися ядрами, метнулся к бочонку с вином и закричал: — Ни за что не давайте им пить наше вино. — В тот же миг он схватил ружье павшего федерала, зарядил его, прицелился и убил жандармского офицера. Потом, заметив повозку с двумя запряженными лошадьми, он погнал лошадей и спас повозку. — Эжен Леон Ванвир в возрасте тринадцати с половиной лет сумел увезти оружие на аванпосте Порт—Мейло, несмотря на ранение.
VI
Префект полиции Валентен разослал нижеследующий циркуляр комиссарам разных вокзалов:
Версаль
15‑го апреля 1871 года
Глава исполнительной власти только что распорядился, чтобы продовольственные поезда и все поставки провизии, направляющиеся в Париж, были остановлены.
Прошу вас принять все необходимые меры для немедленного выполнения этого распоряжения. Вам надлежит уделить максимум внимания досмотру железнодорожных поездов, всех повозок, направляющихся в Париж, и возвращать поставщикам всю провизию, которую обнаружите.
С этой целью согласуйте свои действия с … и т. д.
Подпись: Валентен.
VII
Фрагмент рассказа, направленного автору Тисом:
… В сопровождении Франкеля и одного из своих братьев я направился на Главный почтамт, который все еще занимали гвардейцы порядка. Меня немедленно принял Рампон в окружении членов Административного совета. Сначала Рампон заявил, что не признает власти ЦК, который назначил меня на должность, но мне показалось, что это проста мера предосторожности, поскольку он сразу же начал переговоры. Я напомнил, что назначившее его правительство 4‑го сентября, тоже проявилось в результате революционного движения, и что, несмотря на это, он принял это назначение. В ходе переговоров он сказал, что является мутуалистом–социалистом, сторонником учения Прудона и, следовательно, враждебен идеям коммунизма, которые восторжествовали в революции 18‑го марта. Я ответил, что революция 18‑го марта не является триумфом социалистического учения, но прелюдией к социальной трансформации, не скованной каким–либо учением, что сам я сторонник мутуализма. После долгого обсуждения, в ходе которого Рампон заявил о своей готовности признать власть Коммуны, которую должны были провозгласить через два–три дня, он предложил мне сообщить ЦК, что до провозглашения Коммуны намерен оставаться во главе Почтамта, что он признает надзор за его ведомством двух делегатов ЦК. Я передал это предложение Вальяну и А. Арно (который сообщил мне о моем назначении), чтобы они доложили о нем ЦК. Я так и не дождался ответа.
Коммуна собралась. Кажется, на второй день я поставил вопрос о Почтамте. Его должны были включить в повестку дня, но, как обычно, в ход дебатов вмешалось непредвиденное обстоятельство, когда 30‑го марта прибыл один рабочий с уведомлением Панди о том, что администрация покинула Почтамт. Коммуна немедленно проголосовала за мое назначение и приказала мне занять учреждение. Туда в компании Верморелем и мной отправился Шардон во главе батальона. На часах было семь или восемь вечера. Когда мы прибыли, в Почтамте оставалось небольшое число сотрудников. Некоторые встретили нас доброжелательно, другие — безразлично. Шардон выставил охрану, и я провел ночь в учреждении в одиночестве.
На следующий день в три часа ночи я посетил комнаты и дворики, где собирались сотрудники для выдачи почтовых отправлений. Письменные уведомления, расклеенные во всех комнатах и двориках, предписывали под угрозой увольнения сотрудникам бросать службу и отправляться в Версаль. Я разорвал эти уведомления и призвал сотрудников выполнять свой служебный долг. Сначала возникло некоторое замешательство, затем несколько человек определилось и окружило меня.
В восемь часов прибыли другие сотрудники, а в девять часов — еще больше. Они разбились на группы в большом дворике, разговаривали, дискутировали. Некоторые выступали за оставление учреждения, их примеру собирались последовать другие.
Я распорядился закрыть двери и выставить у них охрану. Затем я переходил от группы к группе, вступая в разговоры и угрожая. Наконец, приказал каждому вернуться на свое место работы. После этого пришла очень нужная помощь. Подошел гражданин А — сотрудник почты, социалист, которого рекомендовал мне мой друг. Некоторое время он колебался. Отцу уважаемого семейства, ожидавшему в ближайшее время повышения, предстояло рискнуть своей выгодой. Но его колебание длилось всего несколько секунд. Он обещал мне поддержку, и оказывал мне ее последовательно до последнего дня. Он связал меня с гражданином Б, который вскоре стал моим заместителем. Оба они снабжали меня весьма ценной информацией о работе своего ведомства, о которой я не знал даже самых простых вещей.
Все руководители почтовых отделов бросили свои посты. Так же поступили их заместители, кроме одного, который немедленно взял больничный. А и Б собрали друзей, опытных служащих, которые долгое время выполняли работу начальников почтовых отделов. Гражданина В назначили начальником почтовой службы Парижа.
Все почтовые отделения, кроме двух, были закрыты и брошены. Инвентарь унесли, кассу опустошили, о чем свидетельствовали протоколы, составленные комиссаром Коммуны при помощи нескольких хорошо известных граждан квартала, среди которых был господин Брелэ, выбранный с этих пор депутатом Парижа. Не хватало почтовых марок. Открытки отослали в Версаль.
А, Б и несколько других неутомимых сотрудников открывали замки районных отделений в присутствии комиссаров кварталов и поручали работу в них благонамеренным лицам, которые обучались под их присмотром. Но отправка писем задержалась на два дня, дав повод для общественного ропота. Мне пришлось объяснять причину задержки плакатами. По истечении сорока восьми часов А и Б реорганизовали сбор и доставку писем.
Все граждане, выполнявшие вспомогательную работу, до определения квалификации получали временно дневную зарплату в пять франков.
Мы обнаружили случайно на дне ящика некоторое количество почтовых марок по десять сантимов. Камельна назначил директора Монетного двора, послал за печатными формами и материалом, начал производство марок.
В первое время связки писем из Парижа, предназначенные для доставки в провинции, сосредотачивались у приемщика в Со, который не имел точных указаний. Затем установили блокаду. Чтобы отправить письма в провинции приходилось ежедневно вести борьбу. Секретные агенты шли, чтобы бросить письма в почтовые ящики, расположенные в десятках километров вокруг столицы. Письма внутри Парижа штамповались с обозначением дат. Письма, отправляемые в провинции контрабандой, просто штамповались, что не позволяло их отличить от других. Когда Версаль обнаружил этот маневр, он изменил пунктир своих печатей. Мы расквитались с Парижем, отсылая важные письма без предоплаты и добывая печати из Версаля.
Если письма из Парижа еще доставлялись по адресам, то доставка писем в Париж прекратилась. Письма из провинций скапливались в Версале. Некоторые деловые люди создали конторы, где за очень высокую плату можно было добыть письма, которые следовало доставлять в Версаль. Эти люди наживались на нуждах населения, но мы не могли без них обойтись и были вынуждены закрывать на это глаза. Мы удовольствовались некоторым сокращением своей прибыли от почтовых сборов с каждого письма, разносимого внутри Парижа, без того, чтобы они имели возможность за счет этого поднять сумму, обозначенную в их рекламах.
Попытки Версаля дезорганизовать восстановленную почтовую службу несколько раз срывались благодаря бдительности двух наших инспекторов. Однако мы не смогли помешать всем их попыткам подкупа.
В начале апреля мы учредили на почте совет, состоящий из делегата, его секретаря, генерального секретаря, глав всех служб, двух инспекторов и двух старших почтальонов. Увы, зарплаты почтальонам, сторожам и сортировщикам были повышены незначительно! Ведь наши сократившиеся доходы не позволяли нам быть щедрыми.
Мы решили в чрезвычайной обстановке, если не все время, то хотя бы часть его, работать сверхурочно строго определенные часы. Пригодность работников, а также количество и качество их труда, устанавливались отныне тестами и экзаменами.