Страница 38 из 41
Самара, 27/VIII. Дорогие Муся и Тотик!
Приехал в Самару. Сейчас 7 ч[асов] утра. Пишу на почте. Ходил на Волгу, – мне она не понравилась здесь. Дон под Воронежем лучше. Город тоже средний, хуже Воронежа. Пароходы, как я узнал, ходят не очень регулярно по расписанию. Обо всем этом я напишу потом, когда устроюсь оседло и узнаю подробней. На станциях ночью верещат сверчки, сейчас с утра уже жарко, крупные мухи жужжат над нечистотами, – встает в памяти почему-то детство, летние долгие дни, прошедшее утро жизни, прошедшее навсегда. Если возможно будет, вы приедете. Я сейчас не уверен, что здесь хорошо, что вы не намучаетесь с поездкой. Если же я выясню, что поездка будет трудна, мучительна (я напр[имер], ехал мучительно), то ехать не стоит. Об этом напишу завтра. Сейчас напишу в ГИХЛ, попробую, чтобы тебе оттуда передали деньжонок[454].
Как там Тот? Твой Андрей.
Печатается по первой публикации: Архив. С. 501. Почтовая карточка. Публикация Н. Корниенко.
{160} М. А. Платоновой.
27 августа 1931 г. Самара.
[455] уехать (писал открытку потому, что нигде здесь и на почте нет конвертов, – сейчас, исписав открытку, достал у товарища из ОД радио[456]). Вообще на пароходы здесь, как говорят, можно достать билеты с обеспечением только на палубу, а жесткие – трудно, мягкие – еще трудней.
М[ожет] б[ыть], от Нижнего будет легче, поскольку пароходы, кажется, начинают свои рейсы оттуда. Все это надо иметь в виду заранее, чтобы потом не было огорчений. А лучше всего узнать – нельзя ли пароходные билеты от Нижнего купить в Москве.
Завтра к вечеру я буду в совхозе. Завтра же постараюсь узнать – можно приехать тебе или нет, и сообщу телеграммой или спешным.
Меня уполномоченный «Скотовода» просил поехать в Орск (за Оренбургом)[457] часов 20 езды на восток от Самары, в глушь южноуральских степей, но я пока отложил это дело. Я устал, далеко, вам, если придется, надо ехать по ж. д. от Москвы 3-е суток, а Ставрополь – пристань на Волге, и сам совхоз всего 7 килом[етров] от реки.
Значит, если я тебе сообщу, чтоб выезжала, тебе придется ехать:
1) Москва – Нижний по ж. д.
2) Нижний – Ставрополь на пароходе.
Ты не удивляйся, что я пишу тебе на разных листках, чернилами и карандашом[458]. У меня же нет нигде пристанища, всё время на ногах, очень утомился. Вчера вечером проезжал место крушения товарного поезда – мучительное впечатление.
Самара мне окончательно не нравится. Завтра утром выеду, ночую в клубе ОДР – один в жуткой, громадной, гулкой комнате.
Работаю по командировкам. Для ОДР кое-что уже сделал. Сейчас отправляю корреспонденцию[459], организовал ударную бригаду из двух корреспондентов.
Муся, завтра я буду в совхозе, – туда нет железной дороги, пароходы идут медленно, долго, – протелеграфируй кратко, как Тотка, итак, здоровы, мол, все благополучно или – наоборот. Я беспокоюсь. Вдалеке хуже, острее чувствуешь. Муся, если б ты знала, как тяжело живут люди, но единственное спасение – социализм, и наш путь – путь строительства, путь темпов, – правильный.
Мой адрес тебе известен. Завтра напишу или протелеграфирую.
Обнимаю тебя, целую Тотика. Андрей.
27/VIII, Самара, 5 ч[асов] вечера.
Печатается по первой публикации: Архив. С. 502. Публикация Н. Корниенко.
1 Отсутствует 1-й лист письма.
2
3
4
5
{161} В. П. Полонскому.
8 декабря 1931 г. Москва.
Вяч[еслав] Павлович.
Убедительно прошу решить 9-го вопрос с моей пьесой[460]. Я больше едва ли что принесу, т[ак] к[ак] вы не хотите решать (редакция в целом[461]. Нужно решать. Если будет спор о мелочах, то я исправлю и улучшу спорные или сомнительные фразы.
С приветом Андр. Платонов. 8/XII.
Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 1328, оп. 1, ед. хр. 276, л. 4. Датируется условно – по содержанию письма.
1932
{162} Вс. Э. Мейерхольду.
21 июля 1932 г. Москва.
Глубокоуважаемый тов. Мейерхольд.
По просьбе Д. Л. Тальникова[462] посылаю Вам рукопись пьесы «Высокое напряжение». Эта рукопись – один из 4-х вариантов.
Желательно, чтобы Вы ознакомились с пьесой[463] и возвратили ее мне в течение 3-х дней, т[ак] к[ак] после этого срока я уезжаю в командировку[464].
С глуб[оким] уважением Андр. Платонов.
21/VII-32.
Москва, Тверской бульв[ар], д. 25, кв. 27, А. П. Платонов.
Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 998, оп. 1, ед. хр. 2208, л. 1. Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874–1940, репрессирован) – театральный режиссер, художественный руководитель Государственного театра им. Вс. Мейерхольда (ГосТиМ).
{163} А. М. Горькому.
26 июля 1932 г. Москва.
Глубокоуважаемый Алексей Максимович!
При этом посылается Вам моя пьеса «Высокое напряжение» и протокол рабочего худполитсовета театра б[ывшего] Корш»[465]. Посылаемая рукопись – один из.
4-х вариантов пьесы, на котором остановился театр, но этот вариант, по моему мнению, не самый лучший из 4-х, а лишь самый краткий[466].
Я не стал бы Вас затруднять своей просьбой о прочтении, если бы у меня оставался другой какой-либо выход. Но все пути мною испробованы. Они оказались безрезультатными благодаря моим прошлым крупным литературнополитическим ошибкам.
Теперь положение таково. Рабочие, члены худполитсовета, меня поддерживают[467], а работники репертуарных органов держат пьесу без ответа[468], создавая этим атмосферу неясности, определенно отрицательным образом действующую на театр.
Люди, очевидно, не хотят брать на себя ответственности или не доверяют собственной квалификации. По-моему – они не хотят брать ответственности, и для меня ясно почему.
Дирекция театра также колеблется в таком положении. А пьесу театр желает ставить к Октябрю[469], стало быть – времени нельзя терять ни одного дня.
Когда-то – в 1928 г. – Вы мне рекомендовали писать пьесы[470]. Я понял, что это правда, и написал их несколько. Я писал и пишу также прозу, т[ак] к[ак] убежден, что преодолею беспрерывной работой свои ошибки.
Если Вы найдете, что в пьесе достоинства перекрывают ее недостатки, то я передам Вашу оценку в театр – и пьеса будет поставлена[471].
Если Вы найдете, что пьеса плохая, то я сообщу об этом театру и возьму оттуда пьесу.
С глубоким уважением Андр. Платонов.
454
Письмо Платонова в ГИХЛ в настоящее время не выявлено. Судя по пометам в записной книжке 1931 г., 14 июня (т. е. сразу после начала кампании вокруг публикации «Впрок») Платонов встречался с председателем правления ГИХЛа В. И. Соловьевым (см. его телефон в записной книжке: Записные книжки. С. 93). С ГИХЛом у Платонова к этому времени были заключены договоры на издание повестей «Впрок», «Сокровенный человек» и пьесы «Дирижабль» («Шарманка»). После истории с «Впрок» договоры были расторгнуты (см. прим. 4 к п. 167).
455
Платонов отослал Горькому протокол обсуждения пьесы «Высокое напряжение» на заседании худполитсовета Московского драматического театра (б. Корш) от 5 июня 1932 г. (см. прим. 1 к п. 162). В 1930 г. во всех театрах были созданы худполитсоветы, призванные решать главные идеологические задачи реконструктивного периода. Не только театры брали шефство над заводами и фабриками, давали шефские спектакли, но и рабочие и инженеры заводов и фабрик наделялись высокими шефскими полномочиями. Так, шефом Ленинградского театра оперы и балета являлся Путиловский завод; МХТ – трамвайный парк, театра Революции – завод «Электросвет» и т. п. Худполитсоветы театров наделялись большими полномочиями – проводили чтение и «художественнополитический разбор» пьес, давали заключение о пьесе и ее рекомендации к постановке; участвовали в обсуждении репертуара театра и подготовке спектакля; были случаи, когда рабочий с завода, возглавивший худполитсовет театра, становился по совместительству заместителем директора театра и т. п. (информация дана по журналу «Рабис» за 1932 г.). Обсуждения пьес на худполитсоветах вошли в литературную и театральную жизнь, о них постоянно сообщала литературная и театральная пресса. В литературных кругах (и в печати) 1932 г. широко обсуждалось выступление Ю. Олеши на Всесоюзной конференции драматургов в Ленинграде (январь 1932 г.). Олеша дерзко заявил, что, несмотря на все обвинения критики в адрес его пьесы «Список благодеяний», он считает себя пролетарским писателем и работает для пролетариата, а уверенность в этом ему дали рабочие ленинградского Путиловского завода: / «…критики ошибаются; пьеса великолепно чувствуется, смотрится хозяевами жизни. Хозяин жизни чрезвычайно радушен, чрезвычайно гостеприимен […]. Вот когда я понял, что пишу для хозяина. Я получил глубочайшее удовлетворение, когда видел, как смотрят рабочие – хозяева жизни – эту пьесу. В результате у меня получилось глубокая, святая, музыкальная уверенность в том, что я пишу именно для пролетария, и эту уверенность во мне никто не разобьет» (Советский театр. 1932. № 3. С. 30). Для многих писателей апелляция к рабочему читателю оставалась едва ли не главным аргументом защиты написанных произведений.
456
ОД радио – Общество друзей радио, общественная организация.
457
«Скотовод» – Всесоюзное государственное объединение. Платонов все-таки едет в Орск, о чем свидетельствуют записная книжка (см.: Записные книжки. С. 81–82, 352–353) и автограф записки о состоянии совхозов на Волге и Северном Кавказе (РГАЛИ, ф. 2124, оп. 2, ед. хр. 1, л. 1–4). Не исключено, что последний документ готовился для уполномоченного «Скотовода». Записка составлена на основе увиденного во время данной командировки (в ней встречаются записи, датированные 20 августа) и представляет анализ состояния животноводства в контексте принятых в 1930–1931 гг. многочисленных постановлений о развитии животноводства, ветеринарного дела и мясной промышленности. Контрольные цифры по социалистической реконструкции животноводства и в целом народного хозяйства предстали в записке Платонова в далеком от официальных сводок виде: «Емелевский совхоз (Средняя Волга). 1) Хозрасчета нет. Рабочим ничего не разъясняют о значении хозрасчета. Соцсоревнование и ударничество отсутствуют. Сдельщиков нет, исключая транспорт в момент уборочных кампаний (Харитонов). Холмогорский племсовхоз № 10 на 20/VIII, план строительства выполнен на 15 %; недовыполнение плана против намеченного свыше 30 %. Соцсоревнования и ударничества на строительстве не существует. Работают по старинке артелью […] Северный Кавказский край. Совхоз «Свиновод» № 22. Социалистического строительства и ударничества тут нет. […] Строительство выполнено на 25 % плана. Нет гвоздей. Нет железа и леса. Рабочком плох. Имеются случаи, что рабочие, не получая зарплаты, уходят с работы. […] Доярки из гуртов убегали, их догоняли верхами и заставляли работать – имеются случаи самоубийства на этой почве. […] По займу пятилетки рабочие подписались на 300 % […] Утрата поголовья 85–90 %. Падеж прекратился до 1 %» (РГАЛИ, ф. 2124, оп. 2, ед. хр. 1, л. 1–4). Подчеркнем, что этот текст составлен Платоновым через полтора месяца после его писем Сталину и в центральные газеты.
458
До этого предложения написано чернилами, далее – карандашом.
459
Материалы к корреспонденции о работе провинциальных ОДР см. в записной книжке (Записные книжки. С. 85–86). Зачеркнутые в записной книжке записи о работе ОДР в районах нижней Волги свидетельствуют об их использовании в каком-то тексте; среди неиспользованных – запись с народной оценкой ОДР: «Отнош[ение] к ОДР, к[а]к к забаве» (Там же. С. 86). Подготовленный и отправленный Платоновым текст в настоящее время не выявлен; возможно, он был написан для изданий ОДР – газеты «Радио в деревне» и журнала «Радиофронт».
460
Речь, скорее всего, идет о пьесе «Объявление о смерти», написанной Платоновым во второй половине 1931 г. и представленной литературному сообществу как текст, свидетельствующий об исправлении им политических ошибок, допущенных в повести «Впрок». В ноябре В. П. Полонский находился в отпуске; 9 декабря, после возвращения из отпуска, он встречался в редакции «Нового мира» с К. Зелинским, к этому времени уже прочитавшим пьесу Платонова (см.: Полонский В. Моя борьба на литературном фронте. Дневник. Май 1920 – январь 1932 / Публикация, подготовка текста и комментарии С. В. Шумихина // Новый мир. 2008. № 6. С. 153); Андрей Платонов в донесениях ОГПУ. С. 850–851; Воспоминания. С. 304). Ситуация вокруг «Нового мира» и его редактора была крайне тяжелой, Полонскому инкриминировались политические ошибки, допущенные им в редакционной политике журнала; литературная общественность ожидала отставки Полонского с поста главного редактора журнала; 17 декабря он был освобожден от занимаемой должности.
461
Публикаций Платонова в «Новом мире» в 1930 и 1931 гг. не было, хотя журнал анонсировал его имя среди своих авторов (см. прим. 2 к п. 139).
462
Тальников Давид Лазаревич (1882–1962) – литературный и театральный критик, в это время заведующий литературной частью Московского драматического театра (б. Корш). Телефон Тальникова имеется в записной книжке Платонова 1931 г. (см.: Записные книжки. С. 116). 5 июня 1932 г. на заседании худполитсовета театра прошло обсуждение пьесы Платонова «Высокое напряжение». Выступавшие, а это в основном были представители так называемой «рабочей критики», инженеры и рабочие московских заводов, дали высокую оценку пьесе Платонова и рекомендовали ее к постановке (подробно см.: Борьба за постановку пьесы «Высокое напряжение». Документы 1932 г. / статья и публикация Н. Корниенко // Страна философов, 2011. С. 610–618). Ко времени этой встречи с Платоновым Тальников уже был знаком с его прозой, положительно отозвался об опубликованном в «Новом мире» рассказе «Приключение»: «Язык Платонова – крепкий, сжатый, свежий, как и весь динамический стержень рассказа» (Тальников Д. Литературные заметки // Красная новь. 1929. № 1; републ.: Роженцева Е. Печенеги в Чевенгуре // Страна философов, 2005. С. 558). // Выступление Тальникова на обсуждении в театре пьесы «Высокого напряжения» представляет, по сути дела, первое авторитетное суждение о специфике драматургического искусства Платонова: «Правильно было отмечено, что пьеса необычная. Она – пьеса условного реализма, не бытовая, но и не схематическая, что надо точно усвоить. Ее условные образы, вместе с тем реалистические, полны художественной типичности и значимости идеологической. Это пьеса идей, идеологических образов-знаков, социально обнаженных идей, показанных в экспрессионистическом напряжении. Идея основная пьесы – рабочий класс и интеллигенция в совместной товарищеской работе на строительстве социализма. Ведущую роль в пьесе имеет не Мешков, конечно, как думает Никифоров, а новый человек: он ведет жизнь через машину. Машина, высокое техническое напряжение строительства нашего – не есть обожествление вещи, – машины, а только утверждение воли человека – Крашениной, Пужаковых, Абраментовых, воли классового человека, воли класса к победе. 4-й акт надо изменить, в нем падает высокое напряжение всей пьесы. Пьеса дает целеустремленность. Пульт – это образ высокого напряжения всех наших путей, всего нашего строительства жизни, она дает пафос героики – отсюда ее идеологическое значение» (Страна философов, 2011. С. 618). // Платонов продолжал встречаться и общаться с Тальниковым и позже, о чем свидетельствует адрес критика в записной книжке 1934 г., а также дарственные надписи на книгах «Река Потудань» (1937) – «Давиду Лазаревичу Тальникову – моему старшему товарищу и другу. Андр. Платонов. 29/IX 37 г. (ИМЛИ, ф. 629, оп. 5, ед. хр. 10. Книга была передана Марии Александровне П. Трошкиным, которому ее подарил сын Тальникова); «Рассказы о Родине» (1943) – «Давиду Лазаревичу Тальникову – Вы меня узнали, когда я был никем не узнанным. Декабрь 1944. А. Платонов» (РГБ, ф. 487, к. 36, д. 10). // Тальников высоко ценил новаторскую режиссуру Мейерхольда, однако не раз критиковал сценарную политику театра, особенно в части выбора современных пьес («Клоп» В. Маяковского, «Выстрел» А. Безыменского, «Вступление» Ю. Германа и др.). О постановке «Клопа»: «Всё это первостепенная халтура, технически грамотная ввиду наличия опыта и всяких лабораторных возможностей театра Мейерхольда, но вполне отвечающая идейной и литературной халтурности пьесы. Впрочем, справедливость требует отметить, что спектакль как таковой, в своих заданиях сделанный опрятно и технически точно, все же выше самого материала пьесы» (Жизнь искусства. 1929. № 11. С. 10).
463
Ответ Мейерхольда не выявлен. С новым спектаклем к юбилею революции ГосТиМ уже определился, в это время шла работа над сценарием по роману Ю. Германа «Вступление» (премьера состоялась 28 января 1933 г.). Тальников дал резко отрицательную оценку сценарию Германа: «Он [Мейерхольд] – один истинный творец и истинный актер своего театра, он и есть «театр Мейерхольда» даже при плохом выполнении и осуществлении его идей. В этом можно было лишний раз убедиться в настоящем сезоне на таком преплохом спектакле, как «Вступление». Пьеса – вернее, совершенно ничтожный сценарий, – никак не могла вдохновить Мейерхольда. Чувствовалось, что он увял здесь как-то, автоматически разрешал задачи своей постановки. Но стоит проскучать весь вечер из-за тех двух-трех моментов подлинного театрального искусства, по-настоящему высокоталантливых и острых озарений в этом спектакле, которые не так часто найдешь в чистых, гладких и примазанных спектаклях других театров» (Тальников Д. Драматургия Сухово-Кобылина и театр Мейерхольда // Театр и драматургия. 1933. № 4. С. 37).
464
С 26 июля по 13 августа Платонов находился в командировке в Ленинграде от треста «Росметровес», где он в это время служил (см.: А. Платонов – инженер треста «Росметровес» / статья и публикация Е. Антоновой // Страна философов, 2000. С. 789).
465
Платонов отослал Горькому протокол обсуждения пьесы «Высокое напряжение» на заседании худполитсовета Московского драматического театра (б. Корш) от 5 июня 1932 г. (см. прим. 1 к п. 162). В 1930 г. во всех театрах были созданы худполитсоветы, призванные решать главные идеологические задачи реконструктивного периода. Не только театры брали шефство над заводами и фабриками, давали шефские спектакли, но и рабочие и инженеры заводов и фабрик наделялись высокими шефскими полномочиями. Так, шефом Ленинградского театра оперы и балета являлся Путиловский завод; МХТ – трамвайный парк, театра Революции – завод «Электросвет» и т. п. Худполитсоветы театров наделялись большими полномочиями – проводили чтение и «художественнополитический разбор» пьес, давали заключение о пьесе и ее рекомендации к постановке; участвовали в обсуждении репертуара театра и подготовке спектакля; были случаи, когда рабочий с завода, возглавивший худполитсовет театра, становился по совместительству заместителем директора театра и т. п. (информация дана по журналу «Рабис» за 1932 г.). Обсуждения пьес на худполитсоветах вошли в литературную и театральную жизнь, о них постоянно сообщала литературная и театральная пресса. В литературных кругах (и в печати) 1932 г. широко обсуждалось выступление Ю. Олеши на Всесоюзной конференции драматургов в Ленинграде (январь 1932 г.). Олеша дерзко заявил, что, несмотря на все обвинения критики в адрес его пьесы «Список благодеяний», он считает себя пролетарским писателем и работает для пролетариата, а уверенность в этом ему дали рабочие ленинградского Путиловского завода: / «…критики ошибаются; пьеса великолепно чувствуется, смотрится хозяевами жизни. Хозяин жизни чрезвычайно радушен, чрезвычайно гостеприимен […]. Вот когда я понял, что пишу для хозяина. Я получил глубочайшее удовлетворение, когда видел, как смотрят рабочие – хозяева жизни – эту пьесу. В результате у меня получилось глубокая, святая, музыкальная уверенность в том, что я пишу именно для пролетария, и эту уверенность во мне никто не разобьет» (Советский театр. 1932. № 3. С. 30). Для многих писателей апелляция к рабочему читателю оставалась едва ли не главным аргументом защиты написанных произведений.
466
Над пьесой «Высокое напряжение» Платонов начал работать летом 1931 г. – в разгар кампании вокруг «Впрок»; одна из ее первых редакций («Объявление о смерти») была завершена в конце 1931 г. Производственная пьеса предлагалась литературной общественности как зримый реальный материал, свидетельствующий о мировоззренческой перестройке писателя после ошибочной колхозной хроники «Впрок». Платонов продолжал работать над пьесой все тридцатые годы (дописывал и переписывал отдельные эпизоды, вносил правку, давал новые названия), предлагал к изданию (пьеса даже включалась в планы издательств) и постановке (впервые опубликована в 1984 г.).
467
Рабочие и инженеры московских заводов поддержали пьесу Платонова: «Вещь сильная, но необычная, и сразу захватить ее трудно, не в пример другим пьесам. Это – уже будущее, социализм. Для постановки трудна. Здесь не только люди, но и вещи играют (пульт). Удастся ли, хватит ли сил у театра осилить эту пьесу»; «Это первая из всех читанных нами пьес, которая всех заинтересовала, очень и очень хорошая. В других театрах нет таких пьес о будущей технике и технич[еской] интеллигенции. Но нужно, чтобы лирика была и на заводе, не только в 1-м акте. Многие выражения пьесы сделаются крылатыми. Нужно смягчить немного ужаса (гробы, огонь). В пьесе не только конец 2-й пятилетки. У нас уже имеются кольца районных включений. Театр на этой пьесе только выиграет»; «Пьеса очень талантлива. 1-й акт превосходен. […] Эта пьеса – настоящее острое талантливое искусство». // Идеологических пороков в пьесе пролетарии не выявили и, высказав ряд пожеланий присутствующему на обсуждении автору, единогласно рекомендовали пьесу к постановке в театре. К мнению рабочих и инженеров присоединились зав. литературной частью театра Д. Тальников, присутствующая на обсуждении прозаик А. Караваева, а также Л. Леонов, приславший позже свой положительный отзыв, включенный в стенограмму.
468
Платонов регулярно отсылал пьесу в Репертком, но так и не получил разрешения к постановке.
469
Летом 1932 г. театры готовились к празднованию 15-летия Октябрьской революции. В марте газеты и театральные журналы печатают обращение Наркомпроса и Всероскомдрама – «Работникам искусств, драматургам, писателям и композиторам» – с призывом создать спектакли о героике социалистического строительства и рождении социалистического общества, сочетающие высокое художественное мастерство с «чистотой и непримиримостью большевистской идейности»: «…Театральная общественность представляет счет советской драматургии. До исторической даты XV годовщины остается немного. Первое июня – крайний срок представления пьес театрам для того, чтобы они могли увидеть свет в Октябрьские дни. Драматурги, писатели, композиторы, рабочие-ударники, призванные в литературу! […] Страна ждет от вас не только деклараций и заявлений, но и в первую голову творческих художественных документов перестройки, готовности бороться бок о бок с рабочим классом под руководством ленинской партии за социалистическое общество (курсив наш. – Н. К.)» (Советский театр. 1932. № 3. С. 1; Рабис. № 7. 5 марта. С. 13). Летом (с 15 августа) в журнале «Рабис» вводятся рубрики «Хроника театра», «Дневник театра», «Театры к XV годовщине» с подробной информацией о том, как драматурги и театры готовятся к годовщине «мировой революции», о новых пьесах и их обсуждении в театрах и т. п. Имя Платонова-драматурга, написавшего пьесу, отвечающую, кажется, всем канонам юбилейного драматургического текста, в этих рубриках не выявлено.
470
Горький рекомендовал Платонову писать пьесы осенью 1929 г.; см. прим. к п. 141.
471
Судя по информации «Рабиса», с репертуаром к юбилею революции у театра всё было не просто. Только в сентябре театр приступил к обсуждению пьесы Н. Равича «Чай», пока лишь намеченной в качестве октябрьской постановки (см.: Театры к XV годовщине Октября // Рабис. № 26. 15 сентября. Задняя обложка), однако юбилейным спектаклем театра стала одноименная пьеса по повести В. Катаева «Время, вперед» (см.: Парад советского искусства // // Вечерняя Москва. 1932. 9 ноября. С. 3). По воспоминаниям режиссера театра Л. Волкова, эту пьесу театр получил только 15 сентября и объявил «эту постановку ударной» (Волков Л. Подлинная героика соцстройки // Рабис. 1932. 30 нояб. С. 9). Не исключено, что задержка с выбором юбилейного спектакля связана с тем, что в планах театра оставалась постановка пьесы Платонова. Очевидно, положительному решению не помогла даже рекомендация Горького (см. ниже прим. 9).