Зубы Дракона

«Как ты думаешь, Геринг возьмёт эти деньги себе?» — спросила она.

«Все едино», — ответил он ей. — «Геринг это Германия, и Германия это Геринг, желает ли он этого или нет. Нацисты истратят всё, что имеют немцы».

— Но деньги за рубежом! Что он будет с ними делать?

— У них есть сеть агентов в других странах, и, несомненно, агентов будет больше. Кроме того, если что-то пойдет не так, то Геринг улетит, и ему будет приятно иметь деньги, отложенные на чёрный день, и быть в состоянии провести безбедную старость в Париже или Буэнос-Айресе.

— Для Йоханнеса будет мукой, потерять все деньги! Мой отец умер бы прежде!

— Твой отец никогда не оказался бы в таком положении. Йоханнес был слишком доверчив. Он думал, что сможет всё уладить дипломатически. Но эти ребята уже опрокинули стол переговоров. Они имеют то преимущество, что никто не может поверить, что они такие плохие, какими они являются на самом деле. Если ты и я завтра окажемся в Париже или Лондоне и расскажем эту историю, то нацисты назовут нас лжецами, и девять человек из десяти поверят им.

Они вернулись в отель, ожидая звонка Фредди. Но он не позвонил, а вечером пришел на ужин полковник Эмиль Мейснер. Он прочитал в газетах о деле Робина, и ему не пришло в голову сомневаться в словах правительства. Он сказал, что при республике было много взяточничества и фаворитизма, но теперь, по-видимому, законы будут применяться и к богатым, а не только к бедным. Этот высокий, суровый на вид прусский офицер выразил вежливое сожаление, что такое несчастье свалилось на родственника Ланни. Гостеприимный хозяин сухо ответил, что у него есть основания надеяться, что все вопросы будут вскоре улажены, и что ему было предложено держать всё в тайне. Эмиль принял это, как и Генрих. Все хорошие немцы должны действовать также.

Эмиль свободно говорил о новом Regierung. Он презирал Республику, но подчинялся её приказам, потому что это было обязанностью офицера. Теперь Адольф Гитлер стал его главнокомандующим, и надо было подчиняться ему, как бы ни нравились его манеры. Но Эмиль был уверен, что рассказы о злоупотреблении властью были сильно преувеличены и в злонамеренных целях. Там могли бы быть эксцессы, как при любом правительственном перевороте. Но важно было то, что Германия была спасена из когтей красных, и каждый цивилизованный человек обязан за это благодарить нового канцлера. Ланни не стал возражать, а напротив, сказал, что он и его жена были очень впечатлены тем, что они нашли в этой стране.

Они ждали до позднего вечера звонка от Фредди, но никто не звонил, и они пошли спать, размышляя об этом. Несомненно, он не хотел рисковать, и, возможно, также боялся их беспокоить. Но плохо было то, что они не могли сообщить ему новости, которые его сильно бы порадовали. Ланни был готов заявить, что он наткнулся на прекрасного Бугро!

Наступило утро, и в газетах появились редакционные статьи о деле еврейского Schieber. В Гитлерлэнде все новостные статьи были редакционными, и были полны ненависти и злобных угроз. Наконец, подлые предатели почувствуют суровую руку закона. Наконец, мерзкие семитские паразиты будут сметены с прекрасного тела Германии! Der Angriff особенно торжествовала. Здесь было доказано всему миру, что национал-социализм делает, что говорит, и что тайная еврейская плутократия больше не правит фатерландом! Ланни перевел слова, которые действительно казались абсурдными в силу их злобности. «Мистер Рот в печатном виде не вызывает симпатию», — заметил он.

Завтрак, и до сих пор нет звонка от Фредди. Они не хотели выходить из номера, не дождавшись от него звонка. Ирма занялась укладкой волос и маникюром. Ланни почитал немного, написал несколько писем, бродил и волновался. Их пригласили на обед в берлинском доме графа Штубендорфа, и им пришлось уйти. Ирма сказала: «Кларнет может позвонить еще раз, или он может написать нам».

Пока ехали во дворец, они могли обсудить различные варианты молчания Фредди. Геринг мог его арестовать. Или коричневорубашечники могли его захватить, не поставив в известность Геринга об этом. Фредди был еврей и социалист, и одного этого было достаточно. Ирма предположила: «А может, Геринг хочет держать всю семью в своих руках, пока он не будет готов их выпустить?»

«Все возможно», — ответил Ланни, — «Кроме того, что я не могу себе представить причин, почему Фредди не звонит нам, если он на свободе».

Это, конечно, испортило их обед. Честно говоря, обед был не особенно хорош, и компания была не особенно хороша. Если только не было предметом гордости быть гостем высокопоставленного Юнкера. Отношение графа не отличалась от позиции Эмиля. Он был винтиком в машине рейхсвера и повиновался приказам. Его особой заботой было вырвать район своего поместья из рук поляков. Он знал, что Ланни благожелательно относился этой цели, но даже при этом, он мог только с осторожностью говорить об этом. Канцлер дал понять в своей миролюбивой речи, что обязанностью хороших немцев было оставить в покое разговоры о границах, а сосредоточиться на праве фатерланда на равенство вооружений. Выразив сожаление по поводу затруднительного положения еврейского родственника Ланни, граф Штубендорф рассказывал о своих других друзьях, о состоянии своего урожая и возможностях его сбыта. А что отец Ланни думает о перспективах восстановлении мировой экономики?

Ланни мог участвовать в разговоре только половиной своего разума, в то время как вторая половина была занята мыслью: «А не звонит ли Фредди в настоящее время».

Но Фредди не звонил.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Не умолкну ради Сиона

Когда мистер и миссис Ирма Барнс год назад посещали Берлин, они были любимцами гламурного общества, и все важные люди были рады развлекать их. Но теперь социальная погода изменилась. Бушевала гроза, и никто не знал, куда ударит молния. Весь город знал историю Йоханнеса Робина. И кто ведал, какие признательные показания он, возможно, сделал, или что было найдено в его бумагах? Многие люди имели дело с ростовщиками, но не хотели, чтобы эти дела стали известны. Эти дела бывают различного рода, в которые лучше не заглядывать Государственной тайной полиции, и люди тщательно избегают любого, кто мог бы очутиться под наблюдением этого ужасного учреждения.

Кроме того, Ирма и Ланни были взволнованы, а взволнованные не очень хорошая компания. Прошло еще несколько дней, и к ним пришла уверенность, что случилось что-то страшное с Фредди. Конечно, он мог быть сбит грузовиком, или избит и ограблен одним из обитателей Asyl fur Obdachlose[148], который подозревал, что у Фредди могут быть деньги. Но гораздо более вероятно, что еврей и социалист попал под каток коричневого террора. Перед ними стояло много вопросов. Знал ли Геринг об этом. И если да, то было ли это вероломством, или просто предосторожностью против вероломства с их стороны? Хотел ли Геринг держать его в заложниках до завершения сделки? Или Фредди должен остаться в заключении в течение длительного времени?

Чем больше Ланни думал об этом, тем больше запутанностей он обнаруживал. Может ли, там идти борьба между двумя могущественными нацистскими вождями? Может, Геббельс пришёл в ярость, потому что Геринг захватил пленника? Может, он схватил Фредди для того, чтобы помешать Герингу и предотвратить его сделку? Если это так, то, что Ланни должен делать? Что может простой человек в битве гигантов, кроме, как разбить голову о летящий камень или о вырванное дерево? Ланни не мог пойти и спросить Геббельса, потому что это будет нарушением своего обещания Герингу.

Нет, если и идти к кому-нибудь, то только к Герингу. Но имел ли он право, чтобы сделать это? Было ли это частью сделки, когда министр-президент Пруссии и обладатель шести или восьми других важных постов должен был отложить свои многообразные обязанности и следить за несчастиями в семье еврейского Schieber? Всё, что Геринг был обязан сделать, это оставить их в покое, и ему было легко сказать: «Мистер Бэдд, я ничего не знаю об этом деле и не имею никакого желания знать». И что мог Ланни ответить: «Я не верю вам, Exzellenz!?»

148

… ночлежный дом (нем.)