Зубы Дракона

«Я ничего не имею против денег», — быстро сказал еврей. Он впился глазами в лицо Ланни и не убирал своего взгляда. Он, казалось, молил: «Могу ли я поверить в то, что вы говорите». Ланни кивал, как бы говоря: «Да, это реально, это не сон».

— Против вас выдвинуто обвинение, что вы пытались вывезти деньги из страны на яхте.

"Aber, Ланни!» — воскликнул пленник, подавшись вперед на своем стуле. — «У меня было разрешение на каждую марку, которая была у меня с собой!»

— Куда вы положили разрешение?

— Оно было в моем кармане, когда меня арестовали.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Я был бы сумасшедшим, если бы попытался вывести деньги из Германии без него.

Ланни был этим не слишком удивлен.

— Мы должны предположить, что некий злоумышленник уничтожил бумаги, Йоханнес.

— Да, но должна быть запись о разрешении в офисе Органа контроля обмена валюты.

— Мне стало известно из самого достоверного источника, что такой записи не существует. Я боюсь, что мы должны будем предположить, что была сделана какая-то ошибка, и что у вас действительно не было разрешения.

Глаза Йоханнеса метнулись на долю секунды в сторону офицера СС. Затем он сказал, так смиренно, как любой кредитор в средневековом подземелье: «Да, Ланни, конечно, это должно быть так».

— Это является очень серьезным преступлением, за что последует наказание, которое, я боюсь, будет больше, чем сможет выдержать ваше здоровье. Единственной альтернативой для вас расстаться с вашими деньгами. Все.

Ланни был подготовлен к выражению тоски, как в сцене с Шей-локом. «Закон! Мои дукаты! Дочка! Правосудье!» Но Йоханнес откинулся на спинку стула и продолжил унылым тоном. — «Я ожидал это, Ланни. Все в порядке».

Выражение лица и тон человека сказали даже больше, чем его слова. Ланни знал, как он любил деньги, как тяжело их зарабатывал, какие он строил планы для их использования. И вот он прощался с ними, так небрежно, как если бы он был любимцем фортуны, чьими интересами были только танцы, игра на фортепиано и дискуссии с социалистами об экспроприации экспроприаторов!

Что произошло с ним, чтобы произвести такие изменения? Его обработали резиновым шлангом, который не оставляет шрамов?

Или он видел, как избивали его соплеменников? Или он лежал без сна всю ночь, слушая крики мужчин с камфарой, введенной в их мочевой канал? Что-то в этом роде должно было произойти.

Посетитель должен был разъяснить своему другу всё, без утайки. Он должен был быть безжалостным, как сам министр-президент Геринг. Он сказал: «Это означает, что вы лишитесь всего, что у вас есть, Йоханнес, и здесь, и за рубежом».

— Я понимаю.

— У них был свой человек в вашем офисе, и у них есть все записи.

— Я узнал об этом.

— Я внимательно изучил ситуацию, и я боюсь, вам придется сдаться.

— Если они действительно отпустят меня и мою семью, они могут взять все.

— У меня есть слово министр-президента Геринга, и я считаю, что он знает, что говорит. Он ясно объяснил, что не имеет никакого интереса ни в вас, ни в вашей семье и будет рад избавиться от вас.

— Я уверен, что министр-президент Геринг является человеком чести, и я верю его обещанию.

— Он хочет использовать ваши деньги для построения национал-социализма. С его точки зрения, что, конечно, достойная цель.

— Для меня в этом месте деньги будут бесполезны.

— Точно, Йоханнес. Мы сможем уехать за границу, и вы и Робби сможете снова начать бизнес, Ирма поддержит вас.

— Спасибо, Ланни. Я выдержу, я уверен.

— Я вынужден был согласиться, и вы должны согласиться, чтобы не говорить ни слова об этом никому. Просто выйти и забыть.

— Бог знает, что я не хочу об этом говорить, Ланни. Что это мне даст?

— Ладно, тогда. Вам принесут бумаги на подпись.

— Я подпишу их.

— Некоторые документы должны пойти в Нью-Йорк, вы знаете. Это должно занять неделю или две. Ирма и я будем ждать здесь, чтобы взять и вас, и других с собой.

— Я никогда не смогу выразить свою благодарность, Ланни.

— Не стоит. Все, что мы хотим, это быть с вами и вашей семьей на Ривьере. Мы сможем там хорошо провести время без особых трат. С вами хорошо обращаются?

— Я не имею никаких жалоб.

— Есть ли у вас какие пожелания, чтобы я мог вам это послать, предполагая, что смогу получить разрешение?

— У меня есть все, что нужно, всё, за исключением, возможно, красных чернил.

Йоханнес сказал это, не моргнув глазом. А Ланни ответил, не меняя тона или выражения лица: «Я погляжу, можно ли их достать».

Rote Tinte! «Вот умный шельмец!» — Подумал Ланни. — «Его ум работает как молния». Йоханнес в присутствии офицера СС и двух рядовых, ощущая страх и горе после судьбоносного решения в своей жизни, смог придумать способ, чтобы сказать Ланни то, что хотел, да так, чтобы враги не догадались, что он сказал!

Пятнадцать лет Ланни и его старый друг наблюдали за экспериментом в Советском Союзе и спорили об этом. Йоханнес, имея отрицательное отношение к эксперименту, развлекался, собирая иронические рассказы. Чтобы их повторить доверчивому Ланни, и через него довести до двух своих заблудших сыновей. Одна такая история была связана с двумя немецкими деловыми людьми. Один из которых собирался совершить путешествие в пролетарской рай, и пообещал своему другу написать полный отчет о том, что он там увидел. «Но», — возразил друг: «вы не посмеете писать правду, если она будет неблагожелательной». Другой ответил: «Мы организуем это так, я буду писать вам, что все в порядке, и если я напишу это черными чернилами, это правда, а если красными, то наоборот». Так они условились о связи. В должное время его друг получил письмо, написанное черными чернилами, с описанием чудес пролетарского рая. «Все довольны, все бесплатно, на рынках полно продовольствия, в магазинах изобилие товаров, есть только одна вещь, которую я не смог найти, и это красные чернила».

Когда Ланни и обер-лейтенант ехали в отель, последний спросил: «А зачем ему красные чернила?»

Ланни, который не отличался тупоумием, объяснил: «Он ведет дневник и записывает его красными чернилами, чтобы не смешивать его с другими бумагами».

Офицер ответил: «Никто не может вести дневник в тюрьме. Они, безусловно, у него его отнимут».

Обер-лейтенант был обязан доложить своему начальнику о результатах поездки, это означало, что Ланни должен был ждать. Его привезли в отель всего за несколько минут до двух часов. Оттуда он позвонил жене и сказал ей: «Я видел нашего друга, он в порядке, я думаю, что все вопросы могут быть решены. Не спеши». Он послал телеграммы своей матери, отцу и Рику. «Видел нашего друга. Поверьте, проблемы решены». Он решил не использовать кодовые имена. Если гестапо заинтересуется, пусть знают, что он говорит, и кому. Он позвонил Генриху и сообщил: «Я думаю, что все вопросы улажены, и я благодарен за помощь вам и вашим друзьям. Меня просили держать этот вопрос в тайне, так что я не могу сказать больше». Это удовлетворило идеального молодого бюрократа.

Во второй половине дня вышли газеты, содержавшие историю ареста Йоханнеса Робина, обнародованную прусским правительством. Восемьдесят миллионов немцев, за исключением детей и нескольких недовольных, узнали, что еврейский Schieber был пойман при попытке вывезти деньги из страны на своей яхте. Восемьдесят миллионов немцев, за исключением детей и нескольких недовольных, каждый день будет продолжать верить заявлениям, сделанным официальными властями, хотя эти заявления будут тщательно продуманной фикцией. Это был новый тип мира для живущих в нем, и пока у Ланни было только одно желание, быстрее этот мир покинуть.

Ирма вернулась домой в середине дня, и он пригласил ее на автомобильную прогулку. Он не чувствовал себя связанным обещаниями, данными бандиту, так что он рассказал ей всё, добавив: «Если ты хоть намекнешь об этом кому-нибудь, то здесь это может стоить Йоханнесу и его семье жизни». Ирма слушала с широко раскрытыми от ужаса глазами. Это было похоже на то, что она читала про Борджиа. Он ответил, что ничего в истории нельзя сравнить с тем, что происходит сейчас. Потому что никогда раньше у варваров не было достижений современной науки.