Зубы Дракона

— Насколько я помню, нет, господин рейхсминистр.

— Пузатый буйный хвастун, кто не может прожить ни часа без своей фляжки. Он любит рассказывать анекдоты, взрывается смехом и обдает брызгами своей слюны всю окружающую его компанию. Вы знаете, что он создает новый трудовой фронт, и не может это сделать без мелодрамы. Он должен сам участвовать в набеге на штаб-квартиру профсоюза здесь в Берлине. Ему не хватает револьверов и ручных гранат, он должен поставить пулеметы перед дверями, это, чтобы задержать трусливых жирных профсоюзных паразитов, которые не могут без помощи оторвать свой зад от кресел! И это происходит в нашей стране Zucht und Ordnung161 — мы собираемся превратить Берлин в новое Чикаго, где бандиты и похитители будут свободно действовать на наших улицах! Я надеюсь, я не обидел вас сравнением, мистер Бэдд.

«Вовсе нет», — засмеялся Ланни. — «Дом моих предков находится в тысячу миль от Чикаго, и мы тоже, иногда наблюдаем проявления несовершенства человеческой природы в нашей прекрасной политической системе».

«Ну!» — сказал рейхсминистр доктор. Затем, став серьезным, добавил: «Я оставляю осуществление правосудия соответствующим органам, но там, где идет речь о человеке с международной репутацией, я, конечно, имею право на разъяснения и обещаю вам, что рассмотрю это дело первым делом утром и сообщу вам, что выясню».

«Большое спасибо», — сказал Ланни. «Это все, о чем я мог вас просить».

Маленький великий человек, казалось, заметил выражение беспокойства на лице жены. И он добавил: «Вы понимаете, я не знаю, в каком преступлении ваш еврейский друг может быть обвинен, и не знаю, что имеет ли что-нибудь общее с этим делом слишком усердный д-р Лей. Воздержимся от суждений, пока мы точно не узнаем, что произошло».

«То, что вы сказали, дальше не пойдет, я вас уверяю», — быстро заявил Ланни. — «Я не здесь не для того, чтобы распространять сплетни, а для того, чтобы остановить их».

Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды расслабился в кресле и потягивал вино, которое ему и гостям налила его жена. «Ну!» — воскликнул он. Скажите, что вы думаете о выступлении нашего фюрера».

Ланни начал повторять то, что он сказал сыну лесничего, и дуэт бельканто запел снова. Юппхен оказался еще более романтичным тенором, чем Генрих. Не хватало никаких слов, чтобы воспеть Гитлера. Ланни понял ситуацию. Депутат мог свободно критиковать своих коллег депутатов, Леев, Штрассеров, Гессов и Рёмов, но Великий был совершенством, и на него густо лилось масло лести.

Генрих сообщил Ланни, что дом Геббельса был любимым местом Ади, когда тот бывал в Берлине. Здесь Магда готовила ему вегетарианские блюда, которые он любил, а потом он расслаблялся, слушая музыку и играя с её двумя детьми. Ланни не сообщили, что коварный интриган использовал эту возможность, чтобы внушить шефу своё собственное мнение о разных личностях, которые их окружали. Так влияют на государей и вершат судьбы государств.

Рейхсминистру народного просвещения и пропаганды нравился каждый аспект его работы, и он работал день и ночь. Здесь у него были два богатых и хорошо одетых американцев, и, по крайней мере, один из них казался смышленым. Он подумал о том, о чём Генрих думал в течение последних двенадцати лет. Как отправить Ланни Бэдда миссионером распространять веру в землях, где он был у себя дома. Геббельс заявил: «Все, что мы, национал-социалисты хотим это, чтобы нас оставили в покое, позволили нам реорганизовать промышленность нашей страны, решить проблему безработицы путём общественных работах и показать миру, какая должна быть модель государства. Мы абсолютно ничего не получим, навязывая силой наши идеи другим народам».

Ланни в ответ: «Десять лет назад Муссолини сказал мне, что Fascismo не для экспорта, но с тех пор я наблюдаю, как он экспортирует его в Германию».

Рейхсминистр доктор понял, что это был действительно умный молодой человек, несмотря на его элегантную одежду и богатую жену. «Мы учимся, где можем», — признался он.

— Даже у Ленина, — улыбнулся собеседник.

— Если бы я ответил на этот вопрос, мистер Бэдд, то ответ должен быть, как вы, американцы, говорите, не для протокола.

— Естественно, господин Рейхсминистр. Я должен объяснить вам, что я имел счастье быть секретарём и переводчиком у одного из экспертов американской делегации на мирной конференции. Я узнал, как ведется международный бизнес, и, как держать при себе свои взгляды.

— Вы старше ваших лет, мистер Бэдд, или вы выглядите старше?

— В то время мне было только девятнадцать лет, но я уже успел пожить во всех уголках Европы, а языки знал всяко лучше, чем географ из захолустного колледжа на Среднем Западе.

— За-кхо-луш-но-го? — озадаченно переспросил министр просвещения, а когда Ланни нашелся со словом «заштатного», то Геббельс заметил: — Единственное в американцах, чему я завидую, это их восхитительный лексикон.

«Другие люди смеются над нами», — ответил Ланни. «Они не понимают, что мы смеёмся над собой».

— Я вижу, что вы философ, мистер Бэдд. У меня тоже были устремления в этом направлении, но реальный мир призвал меня. Скажите честно, без уклонения, какое впечатление произведёт речь фюрера на Европу и Америку?

— Они будут рады, конечно, но будут удивлены его вежливым тоном. Скептики скажут, что он не хочет никаких проблем, пока Германия не успеет перевооружиться.

— Пусть выучат одно из его положений: «Германия не хочет ничего, кроме как сохранить свою независимость и охранять свои границы».

— Да, господин Рейхсминистр, но иногда возникает неопределенность относительно того, где проходят границы или где они должны быть.

Собеседник не мог не улыбнуться. Но он настаивал: «Вы увидите, что все наше перевооружение оборонительное. Мы полностью сосредоточились на задачах нашей экономики, мы хотим построить социализм нашего имени и показать внешнему миру, а также нашему народу, что проблема безработицы может быть решена. Через пять лет, нет, я осмелюсь сказать, через три года не будет ни одного человека, желающего работать в Германии и не нашедшего работы».

— Действительно будет на что посмотреть, герр Рейхсминистр. Великий человек начал объяснять, как это будет сделано. И из его аномально широкого рта полился поток слов. Ланни замечал то же самое у Гитлера и Муссолини и многих менее известных пропагандистов. Они забывали разницу между аудиторией из четырех человек и аудиторией из четырех миллионов, и были готовы тратить столько же энергии на первую, как и на последнюю. Многое переживший Юппхен продолжал без перерыва и, возможно, говорил бы всю ночь. Но его жена тактично выбрала миг, когда у него перехватило дыхание, и сказала: «Господин Рейхсминистр Доктор после тяжелого рабочего дня, а завтра у него будет не менее тяжёлый, и ему нужно поспать».

Остальные тут же вскочили на ноги. И поэтому пропустили рассказ об автобанах, которые новое правительство собирается построить по всей Германии. Они поблагодарили хозяина и хозяйку, и быстро ушли. После того, как они завезли Генриха к нему домой и благополучно остались в одиночестве в своей машине, Ирма спросила: «Ну, ты думаешь, что ты чего-нибудь добился?»

— Мы не можем сказать ничего определенного в этом мире интриг. Геббельс обдумает это дело и решит, есть ли там его интерес.

Ирма мало поняла из бесед здесь и там.

Она заметила: «По крайней мере, ты услышал гадости про доктора Лея!»

«Да», — ответил ее муж; «И если у нас будет счастье встретиться с доктором Леем, мы услышим гадости про доктора Геббельса!»

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Я еврей

Ланни пренебрег советом отца и в американское посольство не пошёл. Там больше не было атташе, который был старым другом Робби. Посол, назначенный Гувером, бывший сенатор-республиканец от штата Кентукки, был человеком типа Робби Бэд-да. Сейчас он болел и уехал в Виши во Францию, откуда дал интервью в защиту нацистского режима. Что касается самого Ланни, то он не ожидал каких-либо серьезных неприятностей. Но если они будут, то пусть посольство его из них и вытаскивает. Он согласился с Ирмой о том, что при выходе в город в одиночку, он должен устанавливать время своего возвращения. Если произойдет задержка, то он позвонит, а если он не будет в состоянии это сделать, она должна объявить его пропавшим без вести.